Анжелина заговорила, и голос ее звучал ровно, холодно и твердо — настоящий лед:
— Зачем ты здесь?
Натали окаменело молчала. Даже если она и хотела сбежать, проскочить мимо Мэри было невозможно.
Анжелина подступила уже вплотную:
— Зачем ты явилась сюда, коли так гнусно думаешь обо мне и моем муже? Зачем?!
Натали опустила голову.
— Отвечай! — потребовала Анжелина.
— Я не… я… прости, — залепетала Натали.
Вокруг уже собирались люди, лицо Натали сделалось серым. Слухи о том, что именно она ляпнула на похоронах, будут циркулировать еще много дней, а возможно, и лет. Анжелина не сомневалась, что уж лучшая подруга Анна позаботится об этом: для некоторых женщин сплетни дороже верной дружбы. Отчасти утешившись этим соображением, Анжелина смирила гнев, но не прежде, чем нанесла финальный удар.
— Посмотри мне в глаза! — велела она.
Сделав над собой громадное усилие, Натали подчинилась.
— Думаешь, мы с мужем не хотели ребенка? — Перед ее глазами встал Фрэнк, баюкающий в сильных руках младенца, завернутого в кипенно-белое одеяльце. — Больше жизни. Но теперь его нет… — Голос Анжелины дрогнул. Но она справилась с собой, перевела дыхание. — Зато знаешь, что у нас было? Любовь друг к другу. То, чего у тебя не будет никогда, Натали.
Кто-то, взяв Анжелину под руку, увел ее. Мэри, удовлетворенная тем, что последнее слово осталось за Анжелиной, перешла к активным действиям и вытолкала Натали за дверь.
— Sparisci [4] , — проворчала она. — Вон отсюда.
Разделавшись с Натали, Мэри повернулась к ее подружке.
— А я-то чем виновата? — попыталась защититься Анна.
Мэри характерным движением принялась закатывать правый рукав на платье. Анна прекрасно знала, что такое итальянская бабушка из Палермо, и не рассуждая стремительно бросилась к двери.
Выходя на улицу, Анжелина понимала, что поступила верно, сказав то, что сказала, — о них с Фрэнком. Даже Натали это западет в память надолго.
Муж гордился бы ею. Больше всего на свете Анжелине хотелось рассказать ему обо всем.
Но Фрэнка больше не было.Глава 3 Страччиателла и Грозовые Облака
Похороны шли своим чередом, но Анжелине казалось, что все это происходит не с ней. Джо и Тина прочли молитвы, отец Ди Туччи произнес прекрасную проповедь, из которой Анжелина практически ничего не запомнила. На кладбище был и военный почетный караул, поскольку Фрэнк демобилизовался из армии капралом. В самом конце церемонии Анжелину охватила нервная дрожь: один из молодых солдат протянул ей флаг, которым был покрыт гроб, — гроб, который несли с таким почтением и аккуратностью, по-военному четко и дисциплинированно. А когда самый молоденький солдатик, почти мальчик, заиграл на рожке печальную мелодию, Анжелина впервые с того момента, как обнаружила Фрэнка в кухне, осознала, что потеряла его навсегда. К счастью (и по настоянию Мамы Джиа), семейный доктор мистер Витали дал Анжелине добрую порцию успокоительного. В результате остаток дня прошел для нее словно в легком тумане. Поминки устроили у Мамы Джиа, но Анжелина не съела ни кусочка. Она легла и проспала практически весь день до вечера. Проснувшись, поклевала салат, выпила стакан имбирного эля, а потом безучастно смотрела какие-то старые фильмы по телевизору. После полуночи Джо отвез ее домой. Они с Тиной уложили ее в постель и ушли, когда она, приняв таблетку, провалилась в глубокий сон без сновидений.
Утром Анжелина сидела в ночной рубашке, халате и тапочках, тупо уставившись в чашку. Стоял солнечный теплый день, но она никак не могла согреться. На часах уже одиннадцать, а она едва добралась до кухни. По привычке сварила кофе, но тяжело опустилась на стул, с тоской осознав, что автоматически приготовила кофе на двоих.
Фрэнк был настоящим кофеманом. С утра выпивал две чашки крепчайшего напитка и выходил из дома с термосом в руках, который, Анжелина точно знала, к обеду уже опустеет. Позже он обязательно где-нибудь в городе выпивал еще чашку-другую. Занимаясь домашними делами по субботам, Фрэнк после ланча готовил себе большой кофейник и до заката успевал опустошить его. Добравшись в своих воспоминаниях до воскресенья, Анжелина остановила себя. Она не в силах была думать о Фрэнке в прошедшем времени.
Послышался деликатный стук в заднюю дверь, потом в замке повернулся ключ и в кухню вошла Мама Джиа с двумя сложенными хозяйственными сумками под мышкой. Джиа никогда не пользовалась парадным входом — парадная дверь для гостей и священников, а не для семьи; к тому же так она сразу оказывалась в нужном месте — на кухне, где происходят основные события. Не говоря ни слова, Джиа подошла к окну, подняла жалюзи, впуская солнечный свет. Она была довольно крупной женщиной; волосы ее почти полностью поседели, а на носу примостились очки в золотой оправе. Джиа слегка прихрамывала, пару лет назад ее начал беспокоить артрит. Сыновья настаивали на операции по замене тазобедренного сустава, но она считала нелепой и абсолютно бесполезной саму идею — всего-то и неудобства, что походка слегка изменилась, не о чем говорить.
Кому удавалось стареть без мелких неудобств? Да, немного побаливает в сырую или холодную погоду, и, может, ходить стала чуть медленнее, но ее силе и решительности могли позавидовать даже женщины вдвое моложе.
— Дорогая моя, — удивилась Джиа, — а что это ты не одета?
Обычно в субботу утром они с Анжелиной отправлялись по магазинам — в любую погоду, каждую субботу за последние четыре года.
— Не знаю, Ма. Что-то я устала. Хочешь кофе? — тихо проговорила Анжелина. Громче — не было сил.
— Не вставай. — Джиа налила себе кофе, присела, насыпала в чашку свои обычные три ложки сахара. — Так ты собираешься в магазин или как?
Анжелина задумчиво поглаживала кофейную чашечку.
— Нет.
— Почему?
— Не хочется.
— С чего это?
Анжелина отставила чашку, выпрямилась на стуле. Раздражение, которое вызвал этот вопрос… нет, повторение этого вопроса… рассеяло туман. Ее это неожиданно задело.
Джиа знала, что делает, этого она и добивалась. Анжелина несколько раз стиснула зубы, прежде чем заговорить.
— С чего бы? Не знаю. Может, потому, что у меня только что умер муж. Возможно, поэтому.
— У тебя муж, у меня — сын.
Анжелина обмякла на стуле. А она вообще-то посочувствовала Джиа, которая потеряла сына, любимого старшего сына? Кажется, нет.
— Да, Ма. Прости. Я не хотела грубить.
Джиа сняла очки, положила их на стол, потерла красные вмятины на переносице.
— Отец Фрэнки, он умер молодым. И мой отец, его дедушка, тоже умер молодым. Поплачь немного, помолись о нем, храни память о нем в своем сердце и продолжай жить.
Анжелина ушам своим не верила — настолько спокойно, размеренно, даже устало говорила Джиа. Неужели ее ожидает то же усталое смирение, просто «помолись и живи дальше»? Продолжать жить ради чего? Она что, должна просто печально кивнуть, благосклонно принять утрату, встать и начать уборку в доме? Как она может хранить память о нем в сердце, если сердце разбито? Боже правый, да она не уверена, переживет ли вообще сегодняшний день, не говоря уже о будущей неделе, будущем годе, да и вообще справится ли с этим хоть когда-нибудь. Анжелине жаль было Джиа. Но себя она жалела еще больше.
— Я что, уже должна утешиться после смерти мужа? — мрачно буркнула она. — Ради всего святого, мы же только что похоронили его. И я не собираюсь по магазинам, потому что в доме полно продуктов, приготовленных для праздника, который, разумеется, теперь не состоится, но еды у меня достаточно, чтобы накормить целую армию.
Джиа задумчиво помешала свой кофе.
— Скажи, Джиа, за что мне это? Это наказание? Что я сделала? Была слишком счастливой? Потому что люди не должны быть настолько счастливы? Почему это произошло?
Джиа отхлебнула кофе, нацепила очки.
— Почему? — повторила Анжелина.
— Хорошо, не ходи по магазинам, если не хочешь.
Анжелина затихла. Она понимала, что Джиа желает ей добра. Сама она, пожалуй, не смогла бы поступать так же, доведись им поменяться ролями.
— Мне все равно, Ма, — устало вздохнула Анжелина. — Мне все равно, даже если никогда больше не встану к плите.
— Ты завтракала?
— Кофе пила.
— Я приготовлю тебе что-нибудь. — Джиа поднялась из-за стола, громко скрипнув стулом.
— Я не хочу есть.
Джиа достала из шкафа фартук, туго затянула его на талии.
— Хочешь, просто сама не понимаешь. Только супчик, немножко brodo [5] .
При упоминании о супе в животе у Анжелины громко заурчало.
— Ну ладно.
Джиа зажгла газ, достала кастрюлю. Раздавила ножом два зубчика чеснока, мелко порубила их и обжарила в оливковом масле, добавив кусочек сливочного. Всыпала немного муки, подрумянила в масле, чуть посолила, потом увеличила огонь и медленно влила чашку куриного бульона из холодильника, помешивая, пока суп не загустел. Затем взбила в миске два яйца с пригоршней тертого пармезана и аккуратно влила смесь в суп, где та превратилась в аппетитные золотистые пряди.
Джиа выбрала большую керамическую плошку, налила в нее суп, посыпала свежемолотым черным перцем и поставила перед Анжелиной — вместе с ложкой и салфеткой.
— Страччиателла. Для тебя.
Анжелина склонилась над плошкой. Душистый пар окутал ее лицо, прикрытые глаза. Она взяла ложку, нехотя подцепила кусочек яичной смеси, а Джиа вернулась к своему кофе — с равнодушием опытной матери, которой безразлично, будет съедено приготовленное ею или нет.
Анжелина украдкой покосилась на свекровь и занялась супом; невозможно устоять перед ароматом поджаренного хлеба и острым запахом чеснока, смешанными с живительной, целебной силой настоящего куриного бульона. Она прихлебывала ложку за ложкой, и тепло разливалось внутри живота, в носу и даже по поверхности шеи.
Джиа добавила еще сахару в кофе.
— Не знаю, известно ли тебе, но я была замужем прежде, еще до отц