Два дня спустя в том же суде в Брадфорде слушалось дело об изнасиловании. В роли обвинителя опять выступал работник полиции, располагавший и на этот раз «признанием» обвиняемого. Однако подсудимый во всеуслышание заявил, что «признаться» его заставили под нажимом. Неизвестно, чем бы кончилось данное дело, если бы совершенно другой человек не сознался в этом преступлении, тем самым подтвердив заявление о своеволии полицейского. Между тем на судьбе Линдо все это никак не отразилось. Его защитников не сочли нужным поставить в известность о методах получения признаний, популярных в полиции Брадфорда.
И констебль Брирли не собирался от них отказываться. Таким же способом он добивался «свидетельств», когда его подключили к розыску тогда еще не пойманного преступника, убившего нескольких женщин и снискавшего кличку Йоркширский Потрошитель. В этом случае у Брирли вышла промашка — его махинации стали известны начальству.
Соответствующие материалы, касающиеся уже двух добытых с помощью запугивания самооговоров, были тщательно подобраны чиновником — регистратором Верховного суда для судьи Филипса, к которому поступило заявление от Линдо с просьбой отпустить его под залог. Защитники Линдо обратились к этому судье с просьбой ознакомить их с материалами, касающимися самооговора по делу об изнасиловании. Судья поставил адвокатов в тупик, намекнув, что для их дела важнее материалы, раскрывающие деятельность констебля Брирли. Одновременно судья отказался отпустить Линдо под залог. Через полтора месяца директор публичных преследований получил информацию о злоупотреблениях от судейского чиновника-регистратора. Видимо, предвидя назревающий скандал, директор организовал пересмотр решения об отпущении Линдо под залог. Итак, год спустя после его осуждения за преступление, которого он не совершал, и шесть месяцев спустя после уличения Брирли в организации лжесвидетельства в деле Йоркширского Потрошителя (о чем защитников Линдо ни суд, ни полиция так и не информировали) он вышел на свободу. Еще через три месяца приговор был отменен. Объявляя об этом, судья апелляционного суда напыщенно заявил, что справедливость в итоге восторжествовала — в результате расследования злоупотреблений, проведенного полицией. Это было еще одной ложью: никакого расследования полицией не проводилось.
«Опасность заключается в том, что могут появляться все новые Джорджи Линдо, — заявил один из руководителей «группы легального действия», О. Хансен, — новые апеллянты, которых будут лишать информации, жизненно важной для доказательства их невиновности»1.
Случайна ли ситуация, возникшая в брадфордском суде? Думается, она скорее прямое следствие существующей в Великобритании системы отправления правосудия, отравленной расизмом.
В статье под красноречивым заголовком «Свобода под угрозой в Великобритании» лорд Энтони Гиффорд поделился своими тревогами относительно всевластия полиции и несовершенства судебной процедуры.
Ньютон Роуз, «цветной» житель Лондона 21 года, был осужден за убийство активиста неофашистской организации. Суд не придал значения алиби Роуза: во время убийства он находился в трех милях от того места. Вердикт суда вызвал возмущение общественности
Полиция, пишет он, несет ответственность не только за расследование преступлений и арест подозрительных, но и за возбуждение судебных преследований и предварительное следствие. Так, если арестовывают какого-нибудь подозрительного человека, его немедленно допрашивают в полицейском участке. По закону его могут задержать там только на одни сутки; но довольно часто случается, что задерживают его на три или четыре дня. Подозреваемый может установить контакт с адвокатом лишь с разрешения полиции, а такое разрешение дается редко. Во время допроса не ведется протокола и не присутствует никакое третье лицо. Ответы заносятся после допросов в записную книжку полицейского агента; зачастую это бывают ошибочные, а иногда фальсифицированные записи, с которыми подозреваемый может ознакомиться только через несколько недель. Те же самые агенты, которые арестовали и допрашивали подозреваемого, принимают решение о возбуждении дела органами правосудия. О какой гарантии объективности может идти речь, если зачастую полицейские действуют из личных мотивов, стараясь добиться осуждения обвиняемого? Во многих случаях адвокаты констатировали дачу ложных показаний со стороны свидетелей-полицейских. Особенно часто они утверждают, что обвиняемый сознался в своем преступлении, тогда как он отрицает это или утверждает, что он дал ложные показания под нажимом, оказанным во время допроса. На многих процессах, особенно тех, которые были возбуждены в связи с демонстрациями или беспорядками, единственные свидетельские показания дает полиция.
Кто же решает, где истина? Преступления, которые караются менее чем тремя месяцами тюремного заключения, должен рассматривать суд, состоящий из трех магистратов. Это уважаемые люди, не имеющие никакого юридического образования. Если полиция и обвиняемый излагают противоречивые версии, то магистраты, как правило, имеют тенденцию больше доверять свидетельским показаниям полицейских. В других случаях обвиняемый имеет право на то, чтобы его судил суд присяжных, состоящий из 12 граждан, выбранных наугад из списка. Судья следит за ходом процесса, разъясняет присяжным положения закона, иногда пытается незаметно оказать на них влияниё… Для ограничения свободы действий суда присяжных власти применяют двойную стратегию — сохраняют и укрепляют полномочия полиции, параллельно ослабляя ту силу, которую представляет собой суд присяжных. В этих направлениях сделано немало шагов.
В Северной Ирландии суд присяжных был полностью ликвидирован на всех процессах, касавшихся преступлений, которые рассматриваются как акты терроризма. Обвиняемых судит один судья, применяя иную и очень несправедливую процедуру уголовного права — пресловутые «трибуналы Диплока» (называемые так по имени лорда Диплока, судьи, выступившего за отмену суда присяжных). Требования заключенных «эйч-блоков», которые борются за предоставление им особого статуса, справедливы уже в силу того, что они подвергнуты тюремному заключению на основании решения суда, применявшего процедуру, которая не отвечала ни одной из основных гарантий правосудия, подчеркивает лорд Гиффорд.
В Англии оказывают изощренный нажим на суд присяжных. Зачастую обвинительный акт составляется полицией таким образом, что осуждение подсудимых фактически обеспечено. Так, после волнений в апреле 1979 года в Саутхолле, населенном в значительной степени выходцами из Азии, ни один из нескольких сот арестованных не предстал перед судом присяжных. Случайно было обнаружено, что при разбирательстве политических дел полиция может просматривать список членов суда присяжных и исключать тех, кто, как предполагается, может проявить «пристрастность» вследствие своих политических убеждений. Все чаще раздаются голоса поборников «твердой руки», требующих ограничить полномочия суда присяжных. Бывший комиссар полиции Лондона Р. Марк утверждал, что присяжные «слишком часто оправдывают преступников».
Что касается полномочий полиции, то здесь происшедшие изменения вызывают еще большую тревогу. В 1974 году парламент одобрил закон о борьбе с терроризмом, позволяющий в течение семи дней держать под стражей подозрительных лиц, не разрешая им видеться с адвокатом и не предусматривая, что они должны предстать перед судом. Цифры свидетельствуют о том, насколько удобен этот закон в качестве простого средства запугивания: из 5100 задержанных на основании этого закона только 79 были осуждены за террористические преступления. Опубликованный в 1981 году королевской комиссией по вопросам борьбы с преступностью доклад рекомендует предоставить полиции дополнительные полномочия… Традиционные свободы в Великобритании — конечно, более ограниченные, чем обычно утверждают, — сегодня оказались под серьезной угрозой, признает лорд Гиффорд2.
В этой ситуации первыми жертвами оказываются те, кто и так обездолен в социальном плане, — «цветные», иммигранты. «Цветные» молодые люди гораздо чаще, нежели их белые сверстники, приговариваются судами к заключению или к отправке в исправительные заведения для несовершеннолетних. Белых же правонарушителей суды значительно охотнее приговаривают к условному наказанию3.
Один из примеров — судейская расправа над участниками демонстрации протеста против вылазок неофашистов из «национального фронта», прошедшей весной 1979 года в Саутхолле. В ней приняло участие весьма значительное число выходцев из Азии, населяющих этот район столицы. Несмотря на то что свидетельства полицейских и обвиняемых сплошь и рядом противоречили друг другу, магистраты, как правило, исходили из показаний «бобби». Один из немногих, кому удалось услышать «не виновен», был 25-летний рабочий Кадлип Сингх. Обвиненный в нападении на члена специальной полицейской группы и использовании при этом оружия — камня, Сингх пытался без особого успеха воссоздать в суде истинную картину. Он рассказал, что, возвращаясь из больницы, куда обратился по поводу травмы ноги, полученной накануне на легкоатлетической тренировке, он оказался на той улице, где проходила демонстрация. Здесь он и был схвачен сотрудником специальной полицейской группы, который нанес ему несколько ударов по голове булыжником.
Чаша весов, на которую было брошено свидетельство стража порядка, наверняка перевесила бы и на сей раз. Если бы не случайность: фотокорреспондент небольшого агентства «Рипорт» Дж. Стерлок запечатлел сцену ареста Сингха. На фото было ясно видно, что дюжий «бобби» одной рукой крепко держит Сингха, а в другой сжимает булыжник. Голова у задержанного разбита…4 Только это фотосвидетельство, предъявленное в суде, позволило «цветному» избежать тюремной камеры. О том, насколько невелика была эта возможность, говорит тот факт, что, например, один из судей, рассматривавший дела участников антинацистской демонстрации, отправил за решетку 93 процента всех, кого арестовали полицейские