Резко подъехали еще две машины. В одной мужчина, в другой женщина. Женщина – высокого роста, худая, с кудрявыми волосами – первой оказалась у телефонов. Подняла болтающуюся в воздухе трубку.
– Он не работает, – проговорил Рами.
Ее голубые глаза отливали оттенком тревоги. Она положила трубку на место, вышла на тротуар, принялась ходить взад-вперед.
– Вы уже слышали?
– Да.
Женщина как будто убегала от преследователя: зрачки ее глаз как будто полностью исчезли. Тут подошел мужчина – низенький, поджарый, наэлектризованный – и прямиком направился к телефонной будке.
– Он сломан, – сказала женщина.
Низкий мужчина просунул телекарту в разъем.
– Ему капут, – сказал Рами.
Мужчина пожал плечами, все равно дернул крючок аппарата, опускал его то вверх, то вниз.
Одна из визиток вырвалась из железных тисков и улетела на землю. Ландшафт и озеленение Ариэля: позвоните, и мы сровняем вашу землю. Низкий мужчина пинком откинул визитку и снова приложился ухом к трубке.
– Мы уже пробовали, – сказала женщина, – тоже ждем, стоим в очереди.
Мужчина прошел мимо человека в спортивном костюме, потом уставился на девочку, которая хихикала и отбрасывала волосы.
Рами наклонился, мягко взял ее за оголенное плечо и сказал: Мы тебя ждем, дорогая, разве ты не видишь, что мы тебя ждем?
286
Бомба в Иерусалиме. Бомба в Иерусалиме. Бомба в Иерусалиме.
287
Первым звонком Рами позвонил в кабинет Нурит. Трубку никто не брал, звонок переключился на автоответчик. Немного подождал, вдруг поднимет. Привет, милая, это я, ты здесь? Он услышал, что абонент недоступен. Бросил трубку, принялся снова шарить по карманам рубашки в поисках карты для таксофона. Во второй раз он позвонил Смадар домой. Трубку сняли тут же. Алло? На секунду голос его испугал. Говорила Нурит. Я пыталась до тебя дозвониться. Села батарейка. Где ты? Ехал в аэропорт. Звонил тебе на работу. Я уже вернулась домой. Что такое? Я разрешила Смадар поехать в центр, отпустила ее погулять с друзьями, ей нужно было купить какие-то книги, она говорила что-то про занятия в джаз-клубе. Где? В центре. Ты до нее дозвонилась? Пока нет. Так, так, от ее друзей что-нибудь слышно? Ничего. С кем она пошла? Я не знаю, Шиван, Даниэлла, еще кто-то, она поехала на автобусе. В автобусе что-нибудь произошло? Ничего, нет, нет, я не знаю, от нее никаких сообщений, обычно она сразу звонит. Она не взяла с собой телефон, да? Она может позвонить по городскому. Может быть, на линии сейчас много людей. Я тебя еле слышу, говори громче. Рами. С ней все будет в порядке, дорогой, все будет хорошо, где мальчики? Они звонили, они целы. Куда, ты сказала, она поехала? По магазинам. Мне возвращаться? Да, наверное. Лучше вернуться. По радио передали жуткие пробки. Я оставлю маме сообщение, чтобы она взяла такси из аэропорта, на автобусе добираться будет сущий ад, я поеду в центр, телефон при тебе? Я сказал, мой телефон сел. Сколько тебе домой добираться? Не знаю, полчаса, может, сорок пять минут? Хорошо. Игаля нужно оставить с няней, на всякий случай. Рами. Да? Приезжай поскорее.
288
Семьдесят километров в час, восемьдесят, восемьдесят пять. Казалось, «зеленые улицы» открываются специально для него. Даже на аварийной полосе. Ему казалось, что он вообще не в машине сидит, а на мотоцикле, впереди раздвижные двери, которые раскрываются, как только он к ним приближается, шмыгнул здесь, проехал там, никто не садится на хвост, никто не сигналит, не возмущается, даже когда поток машин стал ощутимо плотнее ближе к центру города и он пристроился за полицейской машиной, которая, как пророк, вела его за собой, разделив море. Позднее он этому удивлялся. Путешествие превосходило все ожидания. Один полицейский даже прижался к обочине и махнул ему рукой вдоль дороги по какой-то непонятной причине, которую он никак не мог разгадать. Съезд с трассы без затора. Каждый светофор, к которому он приближался, – желтый.
289
Мы сровняем вашу землю.
290
Пробка спереди. Пробка сзади. Ничего поделать было нельзя. Он знал улицы Анаты как свои пять пальцев. Никаких срезов тут нет. Он не имеет права повернуть налево, не имеет права повернуть направо. Никак не объехать по асфальту. Нет места, куда можно втиснуться. Бассам протянул руку и прикоснулся к ладони Сальвы. Она разблокировала телефон. Никаких новостей, сказала она. Пару секунд спустя снова разблокировала телефон. Они нас ждут, сказала она, с ней все будет хорошо. Он сопротивлялся желанию посигналить. Открыл окно. Сверху шумели вертолеты. Что-то где-то происходило. Он посмотрел на небо, чтобы увидеть, не поднимается ли откуда дым. Надеюсь, сказал он, ей не придется накладывать швы.
291
Перед входами в магазины творился кромешный хаос. Подростки носились между машин. Кто-то уже прикладывал шарфы к разным частям лица. Бассам сделал шаг вперед и выступил на трассу. Поднял руку вверх. Они бежали мимо него. В кого-то попали. Где? Возле школы. Дети потоком мчались против него. Он поднимал руки, пытался их остановить или хотя бы замедлить, но они обходили его на больших скоростях как препятствие. Остановитесь, умолял он. Кто-нибудь. Резким движением выбросил руку вперед и попал в высокого молодого человека. От неожиданности тот замер. В какой школе? Для девочек. Ты уверен? Да, думаю, да.
292
Они бросили машину за пятьсот метров до больницы. Он оставил ключи в замке зажигания. Они бежали вместе. На ней были длинное зеленое платье и хиджаб. Он был в темной рубашке и штанах. Когда он торопился, хромота становилась сильнее, но даже в спешке Бассам двигался бесшумно.
Когда они зашли во входные двери, внутри воцарилась тишина. Толпа в коридоре расступилась перед ними. Они знали, что случилось. И поспешили в сторону операционных. Врач отвел Бассама в сторону. Они были знакомы, так как ходили в одну мечеть и из-за миротворческой активности Бассама.
Он положил руку на его грудь: состояние критическое, Бассам. Готовьтесь.
– Я готов.
Бассам подумал, что помогать другим сохранять спокойствие всегда было его ответственностью: еще со времен тюремного заключения, там его всегда выбирали тем, кто сообщал дурные новости.
Он вернулся к Сальве. Она стояла под дрожащей флуоресцентной лампой. Он сжал ее руку. Она резко повернулась и зарыдала ему в плечо.
– Нам нужно готовиться, – сказала он.
293
Когда он вышел на улицу, его машина ждала, припаркованная на больничной стоянке, с запиской на арабском о том, что они молились об Абир и что ключи лежат на столе регистрации. Под запиской был прикреплен тюльпан со стикером: «Поправляйся скорее».
294
Позднее Бассам размышлял, как бы Спилберг изобразил на экране полет резиновой пули в воздухе? Где бы он поставил камеры? Как бы разместил в кадре резкий поворот джипа на улице? Как бы захватил скрежет колес? Как бы изобразил маленькую металлическую заслонку на задней двери? Пучок света, направленный в лицо пограничника? Внутреннюю отделку джипа, разбросанные газеты, униформы, ящики с боеприпасами? Как М-16 появляется в заднем окне? Как палец загибается на прицеле? Как на гильзе появляются выемки в форме спирали, как на карамельной трости? Как винтовка ударит пограничника в плечо после отдачи? Вращение пули на фоне голубого неба? Удар пули в затылок Абир? Как подпрыгнул в воздухе ее кожаный школьный рюкзак? Форма ботинка, когда тот слетел с ее ноги? Как он крутился в воздухе? Как на затылке крошатся крошечные кости? Как «скорая помощь» не торопится приезжать? Скопление народа в больнице? Прямую линию на мониторе?
295
Обе смерти произошли с разницей в десять лет: Смадар в тысяча девятьсот девяносто седьмом году, Абир в две тысячи седьмом году. На лекции в Стокгольме Бассам встал, чтобы сказать, что иногда ему кажется, будто эта резиновая пуля летела целое десятилетие.
296
Одно из основных достижений «Списка Шиндлера» Спилбергу удалось продемонстрировать на первых кадрах фильма, когда были зажжены свечи перед шаббатом. Это один из первых пяти случаев использования цвета в фильме: робкое трепыхание желтого огонька.
297
Каждый год в Храме Гроба Господня в Иерусалиме – где Христос был распят, похоронен и воскрес из мертвых (согласно верованиям христиан) – внезапно появляется Благодатный огонь и зажигает свечи, которые потом одна за другой разносят это пламя по всему миру.
На Страстную субботу перед Пасхой патриарх Греческой православной церкви в Иерусалиме входит в густую темноту гробницы Иисуса, где погашены все до единого источники света. Двери запечатываются воском, и гробницу обыскивают на предмет любых вещей, с помощью которых можно добыть огонь: пламя, кремень, зажигалка, увеличительное стекло.
Внутри и снаружи церкви стоят толпы людей и ждут новостей об огне: шумные, свирепые, напряженные, наэлектризованные, стоящие плечом к плечу.
Перед входом патриарха и его робу тщательно обыскивают, чтобы у него не было никаких предметов, которые могут самовоспламениться. Затем его торжественно проводят в запечатанную комнату. Он становится на колени у подножия камня, где обычно опускается голубой огонек.
Сначала огонь кажется холодным на ощупь. Формируется колонна света, от которой патриарх зажигает две свечи.
Как только свечи загораются, их проносят через небольшие отверстия с обеих сторон гробницы. Православный патриарх сперва передает пламя армянскому патриарху, а затем коптскому. Священники торопятся принести пламя к Трону патриарха.
Церковь оживает под ярким светом огней и звоном колоколов. Слышатся крики. Бой древних барабанов. Кто-то с кем-то спорит. Смеется. Пламя передают в обратном направлении через толпу, от одной свечи к другой.