Во время голосования Шимон Перес, президент Израиля, сказал, что ему очень жаль и он просит прощения за то, что самая сионистская птица – голубка – не попала в шорт-лист.
Как сказала Нурит, это одна из самых извращенных фраз, которые она когда-либо слышала, и добавила, что «Peres» на иврите означает «стервятник» и что ему очень это подходит.
472
В тот день, когда Армия Израиля покинула Дженин в тысяча девятьсот девяносто шестом году после заключения соглашений в Осло, Бассам стоял на центральной площади среди развивающихся флагов, песен, громкоговорителей, танцующей толпы и праздничных выкриков. Он смотрел, как молодые палестинцы дарили израильским солдатам оливковые ветви.
Этот день поразил его. Нет камней. Нет рогаток. Незнакомцы обнимались на улицах. Джипы исчезали за углами. Дирижабль исчез.
Бассам вернулся на площадь в тот же вечер и помог подмести мусор после праздника, он позаимствовал метлу в местной мечети: банки из-под кока-колы, пластиковые бутылки, транспаранты, конфетти, оливковые ветви, оставленные на земле.
473
Бассам вышел из тюрьмы два года назад и через год у него родится Абир.
474
Я повторяю: не дайте моей руке выронить оливковую ветвь.
475
В июле тысяча девятьсот сорок четвертого года молодой израильский солдат Алик Франкенталь, студент кафедры теологии и поэзии, вытянул большой палец, чтобы поймать попутку возле военной части в Рамалле. Его собирались подвезли трое мужчин с кипами на головах. Он поприветствовал их на иврите и уселся на заднее сидение, где его тут же скрутили.
Когда Алик был подростком, его интересовало движение сторонников за мир, и согласно его понимаю «халача», или иудейского права, израильтяне должны были искать пути взаимопонимания с палестинцами.
Изувеченное тело Алика было позднее найдено в Рамалле. У него обнаружили огнестрельные и колотые раны.
476
Три месяца спустя Ясеру Арафату, Ицхаку Рабину и Шимону Пересу присудили Нобелевскую премию мира.
477
Отец Арика, Ицхак Франкенталь, почти каждый божий день ездил в общественную библиотеку Тель-Авива. Он исследовал архивные выпуски газет – так много обведенных в круг лиц, – чтобы найти имена любимых и родных, которые пропали без вести во время атак, как израильтян, так и палестинцев, начиная с тысяча девятьсот сорок восьмого года.
Франкенталь записывал их имена в большой блокнот на спиралях и искал в открытых источниках телефонные номера и адреса родственников.
Франкенталь продал все свое имущество, чтобы не отрываться от поиска. В конце концов он нашел сорок четыре семьи, которые были не против встретиться и поговорить. Он собирал их в малые группы в библиотеках, кафе, а иногда и приглашал к себе домой.
Многих родственников сначала настораживали кипа на голове Франкенталя, его хмурый взгляд, ортодоксальные обряды, но они принимали приглашение. Он организовал конференции в Яффе, Хевроне, Бейт-Джале. Он звонил репортерам, распространял флаеры, ходил на заседания в кнессет. Он приходил на телепередачи, чтобы рассказать, что убийц его сына нужно рассматривать как людей, порожденных угнетающей оккупацией. Он не собирался отпускать им грехи и признавал, что, родись он сам в таких условиях, без тени сомнения стал бы повстанцем, а возможно, даже таким человеком, который убил его сына.
Франкенталь был, по его словам, патриотом своей страны. Он цитировал тексты из Торы, и Корана тоже. Как он любил повторять: «В этике нет черного и белого, есть только белое».
Автоответчик зачитывал бесконечные угрозы расправы, но время от времени он получал сообщения от кого-то, кто потерял ребенка.
478
Бассаму было двадцать четыре года, когда его выпустили из тюрьмы после семилетнего заключения.
479
От тюремных ворот он сел в автобус. Его высадили в Восточном Иерусалиме среди серых дымовых паров. В кафе на улице Аль-Захра он рассказал другу Ибрагиму, что пришло время найти себе жену.
480
Он никогда еще даже не держал девушку за руку.
481
Ее мать была здесь, ее тети, двоюродные сестры, братья. Ее отец стоял в задней комнате. На переносном проигрывателе играла кассета Абу Араба. Ему подали стакан с «Фантой». Он сел на диван. Сначала задавали стандартные вопросы, потом вышел отец, поздоровался за руку и пригласил к столу. Долма, что-то с курицей, рис, цуккини, кунжутные лепешки, маклюбе. Бассам набрал себе тарелку. Он сказал, что это была самая вкусная маклюба в его жизни. Ее мать засмеялась и театрально отмахнулась. Сальва налила еще один стакан «Фанты». Вскоре комната опустела. Он не понял, как это произошло: в одну секунду она была полная, в другую – пустая. Сальва сидела в кресле напротив него. Один зуб немного кривой. Правая бровь высоко изгибалась. На шее ямочка. Он заметил одинокую белую ниточку на ее рукаве. Хотел ее убрать. Продолжал сидеть сложа руки. Она поднялась, пошла на кухню и принесла поднос с тимьяновым печеньем. Очень вкусно, сказал он. Мне мама помогала, ответила она. Он улыбнулся и взял еще одно печенье. Не хочет ли он еще что-нибудь выпить? Нет, ответил он, уже сыт, больше не лезет, он может лопнуть, она не против, если он закурит? Нет, конечно, она сама курила, но в доме – никогда, отцу это не нравилось. Бассам потушил сигарету. Нет, нет, сказала она, пожалуйста, кури, мне это нравится, меня это не беспокоит, все мои братья курят. Он зажег вторую сигарету. Они сидели в тишине. На улице вечерело. Он потушил сигарету в пепельницу, привязанную ремешками к подлокотнику дивана. Где ты выросла? Здесь. Тебе тут нравится? Да, конечно. Я вырос рядом с аль-Халилом. О, сказала она, я знаю. Откуда ты знаешь? Ибрагим рассказал моей матери. Болтун этот Ибрагим, засмеялся он. Как тебе было в пещерах? Они были идеальны, ответил он, беспокоиться не о чем, жизнь простая, но нас выселили, когда мне исполнилось двенадцать. Что случилось? Они подложили уведомление под камень, когда мы его нашли было уже слишком поздно, хотя дело бы это не поменяло. Почему? Они по-любому хотят от нас избавиться, потому и выселяют из пещер, записки кладут под камни так, чтобы ты не нашел, дают двадцать дней на ответ, но все специально подстраивают, ты не находишь записку, это твоя вина, бац, и ты выселен. Она встала, чтобы налить еще «Фанты», хотя стакан был еще почти полон. Они взорвали пещеру, сказал он. Она замерла на мгновение, потом присела на дальний конец дивана. Она сидела в полуметре от него, не больше. А в тюрьме как? Он пожал плечами. Я слышала, что ты был командиром. Чертов болтун Ибрагим, да, я был командиром, но только в тюрьме. Он еще рассказал, что ты поешь, что тебе нравится Абу Араб. Абу Араб, да, я обожаю Абу Араба, могу слушать его целый день. Ибрагим сказал, что тебе дали кличку Абу Араб в тюрьме. Я не достоин даже шнурки завязать Абу Арабу, но я пел, да, пел, мне нужно было как-то занять время, я сидел в камере и о многом размышлял. О чем? О разном, мире и оружии, кока-коле, об Аллахе, конечно. Я слышала, что ты участвовал в голодовке. Он кивнул, затушил бычок. Ты мог спать? На пятый день голод прошел, на двенадцатый вернулся, ужасная боль вот здесь, после пятнадцатого снова ушел. Чего тебе больше всего не хватало? Не хватало маклюбы твоей матери. Ты даже не был знаком с моей мамой. Она засмеялась снова, прижала маленькую подушку к животу. Я думала, ты будешь выше, сказала она. Он встал с дивана и поднялся на носочки. Я и есть высокий, ответил он. Она снова засмеялась, прикрываясь широким рукавом, потом посмотрела в сторону. Ее глаза блестели. Она предложила ему снова выпить. Нет, спасибо. Повисла тишина. Она переворачивала в руках подушку, прижимала ее ближе к себе. Он постучал по дну упаковки от сигарет, распаковал ее, скрутил в трубочку целлофан. Сколько тебе лет? Двадцать два. Ты выглядишь младше. А ты умеешь делать комплементы. Да нет, я застенчивый, всегда был застенчивым, даже ребенком. Я тоже, сказала она. Он сильно затянулся и тихо промолвил: я очень долго ждал этого дня. Сальва зарделась и поднялась, убрала тарелки со стола. Когда вернулась, он спросил, преданная ли она. Достаточно, ответила Сальва. Они снова замолчали. Это плохой ответ? Не бывает плохих ответов. Это хорошо, ответила она. Он протянул руку, чтобы убрать нить с ее рукава. Она отступила назад. Ох, сказала она и поднялась, замешкалась, прошла мимо. Она взяла пепельницу с подлокотника. Она пошла на кухню и выбросила пепел в ведро. Когда вернулась, снова села на диван. Он заметил, что она убрала нить с рукава сама.
482
Они поженились через тридцать четыре дня. Бассам проговорил с ней в общей сложности два часа.
483
Через десять месяцев после свадьбы у них родился первый ребенок, Арааб, названный в честь Ибрагима Мухаммада Салеха, который выступал на сцене под псевдонимом Абу Араб.
Сам Бассам стал Абу Араабом, в том смысле, что abu означает «отец» кого-то.
Он положил ребенка на руку между локтем и ладонью. «Ну что я могу тебе сказать?» – спросил он вслух у спящего мальчика.
484
Раздался звонок от директора школы. Арааб выбежал из ворот вместе с другими мальчишками. Они ушли кидать камни. Его видели в этой местности. «Бассам, – сказал директор, – тебе нужно поторопиться и найти сына».
Он нашел Арааба за складом рядом со школой. Мальчики построили себе баррикады из автомобильных шин. Внутри шин они складывали камни.
У Арааба была при себе примитивная рогатка, сделанная из ветки в форме игрека, черная повязка на глаз и резинка.
– Иди в машину.
– Нет.
– Иди в машину, говорю. Сейчас же. Тебе двенадцать лет [83].
– Нет.
– Делай, что я тебе велю. Сейчас же!