На следующий день на реке начала подниматься жара. Они двинулись через каньон из белого камня. Держались той стороны, которая отбрасывала тень, и преодолели первый речной порог. Уровень реки был ниже, чем ожидал мальтиец. Камни лежали очень высоко. На быстрых участках течения им пришлось толкать деревянное судно. Медная лента, которой была обита лодка по бокам, покрылась вмятинами и трещинами.
Костигина, казалось, только подстегивало это преждевременное препятствие. Он был ему рад. Он хотел остановиться и исследовать пещеры, но мальтиец велел ему привязать провизию и не нарушать баланс в лодке, дальше по реке будет предостаточно руин.
Оглянувшись после первого речного порога, они заметили, что потеряли один белый зонт: он изящно крутился в водовороте.
Течение становилось быстрым, неравномерным. К полудню следующего дня им пришлось волочь лодку на нескольких каменистых участках обмелевшей реки. Они разгружали ее и загружали снова, и так несколько раз. Мальтиец умолял возвратиться в Галилею, но Костигин не хотел ничего про это слышать. У них достаточно пресной воды и еды, сказал он. Река поменяется. Они должны довериться Богу: они доплывут до Мертвого моря, и вода даст им освобождение.
Мужчины снова остановились, чтобы протащить лодку по мелководью. Они потеряли свою единственную подзорную трубу и термометр. Измученные, они причалили к берегу и разбили лагерь, но здесь же хорошо поели и пополнили запасы пресной воды.
Они вновь пустились в путь на рассвете. Над рекой – за кустами и высокой травой – увидели отряд арабских наездников, те то появлялись, то исчезали за дюнами. Костигин хотел вскарабкаться по отвесной скале и поговорить с ними, но мальтиец уговорил его остаться на воде. Всадники снова появились над утесом, но так и не вышли на контакт.
В нескольких ситуациях мальтийцу пришлось запретить Костигину выбираться из лодки, чтобы исследовать местность. На лодке Костигин начать читать наизусть библейские тексты, периодически раскачиваясь взад и вперед с прижатой к груди Библией.
Река становился все уже, пороги – выше. Костигин потерял за бортом свои журналы. Медная обшивка совсем разболталась. Сверху нещадно палило солнце. Мужчины полоскали головные платки в речной воде, чтобы остудить перегревшиеся головы. Они сидели спина к спине под тряпичным парусом, который развесили над судном. Лодка села на мель. Они использовали канаты, чтобы снять ее с мели. Руки Костигина были все в крови.
Мальтиец заявил, что им нужно уходить с реки как можно скорее. Костигин сказал, что им нужно продолжать, несмотря ни на что. Такова Божья воля. Им даруют спасение. Это священная река. Все, что нужно, это «рывок веры».
На берегу они больше не видели никаких животных или людей: даже насекомые появлялись ближе к вечеру – на них набрасывались комары и мухи. Огромные летающие тучи мелкой мошкары. В глазах, в ушах, во рту.
Мальтиец видел, как Костигин высморкал целый рукав мерт-вых мошек.
На четвертый день, за несколько минут до спуска на воду, им пришлось снова волочь лодку по камням. Они вытащили ее из реки и потащили по берегу через густой речной камыш и пальмовые деревья, приступив к наземной части своего путешествия к Мертвому морю.
482
Выбрав единственный безопасный маршрут, который они знали. На север, к Наблусу. На запад, к Иерусалиму. Потом на юг, к Иерихону. Лодка была снова привязана к верблюду.
481
В течение четырех недель террористы-смертники ночевали в палатках и пещерах под Наблусом. Дети привозили им провизию верхом на лошадях: консервы, очистители воды, одежду, газеты, спички, керосин, приправы. Если им нужно было воспользоваться спутниковым телефоном, то сделать это они могли только пройдя по меньшей мере полтора километра от лагеря, притворившись пастухами.
В течение дня они не выходили из своих пещер. Они знали, что здесь по всей территории размещены посты перехвата информации, а днем по небу проносятся самолеты и делают фотографии с воздуха.
480
Во время ночных вылазок из пещер, чтобы воспользоваться телефоном, главный подрывник, Юсеф Шули, сделал прокладки под одежду из листов алюминиевой фольги и серебряного теплоизоляционного материала, чтобы обмануть датчики с тепловым наведением, которые могли быть установлены на вершинах холмов.
Шули возвращался со спутниковых переговоров насквозь промокший, запеченный под слоем серебряной фольги.
479
Только представьте: непокрытые руки и лицо Шули, прыгающие вверх-вниз на экране датчика, пока тот продирается сквозь черноту ночи.
478
Мост Алленби, также известный как мост аль-Карама, также известный как мост короля Хусейна, пересекает Иордан рядом с городом Иерихон. С обеих берегов реки на сотни метров простираются колючая проволока, камеры видеонаблюдения и сирены.
На протяжении многих лет, когда зона вокруг моста была еще не так сильно застроена, путешественники, пересекающие его, по традиции бросали в воду монетки с берега на удачу.
Иордан был достаточно глубокой рекой в то время, так что местные дети ныряли на дно за монетками.
477
Когда Смадар было девять лет, она сделала школьный доклад о самых загрязненных реках мира: Хуанхэ, Ганге, Сарно, Миссисипи, Иордане.
В разделе про Иордан она вставила фотографию, на которой каталась на волнах на курорте Эйн-Бокек в Мертвом море. Под ней была подпись: «Место, где кончается Иордан».
На фотографии Смадар четыре года, на ней голубой купальник и белая шапочка с искусственным цветком на лбу. Она наклонилась вперед, с удивлением разглядывая пальцы на ногах.
476
Смадар шла по бортику бассейна на соревнованиях по плаванию в Иерусалиме. Ее тело было словно нашпиговано пружинами, постоянно дергалось, двигалось. Прежде чем стать на тумбу, она клала палец сзади на плавательную шапочку и звонким шлепком натягивала латекс пониже на шею. Это стало ее фирменным жестом: громкий хлопок, раздававшийся по всему бассейну.
Лучше всего она плавала баттерфляем. Рами смотрел, как она гребет по дорожке: руки симметрично пролетали над водой, ноги поднимались и опускались, как ножницы.
По окончании заплыва Смадар срывала шапочку и трясла волосами. Она где-то услышала, что хлорка может придать им зеленый оттенок.
Дома она заливала голову уксусом: прозвала это «Иорданским лечением».
475
После смерти Матти Пеледа Смадар стала каждый вечер перед сном заводить его часы. Боялась, что они могут остановиться, пока она спит, чтобы это не значило, что другой дедушка, Ицхак, тоже умер ночью.
474
Однажды она прыгнула в бассейн, забыв снять часы с запястья. Вторая стрелка остановилась. Она умоляла Рами отвезти их к ювелиру и починить. Он посадил ее в машину и привез к часовщице, пожилой армянке, которая жила в районе Меа-Шеарим.
Рами услышал о ней от коллеги по рекламному бизнесу.
Пока часовщица чистила механизмы, Смадар гуляла по дому среди сотен тикающих часов.
Перед тем как уйти, она уткнулась в бок Рами и дернула его за рукав. Почему, спросила она, все часы в задней комнате дома отстают ровно на один час?
Рами это тоже озадачило, пока он не вспомнил, что время между Израилем и Арменией отличается на час. А быть может, часы просто напоминали ей о родине. А быть может, – подумал он позднее, – часовщица просто не желала оставаться в том времени, и в задней комнате дома она всегда находилась на час в будущем, как будто вещи, которые произошли там, здесь еще не наступили.
473
Пелед проносил часы Pelex через всю войну сорок восьмого года, через все заседания в кнессете, через шестидневную войну, через войну Судного дня, соглашение с Садатом, отвод войск из Синайского полуострова, вторжение Ливана и первую палестинскую интифаду. Часы были своего рода талисманом. В своем личном дневнике, летом тысяча девятьсот девяносто четвертого года, он записал, что единственный раз, когда не хотел их надевать и смотреть на них, был на заключении Ословских соглашений.
Эти переговоры, записал он, были произведением камерной музыки, замаскированным под симфонию, временная целительная мазь для палестинского уха, но написанным, увы, только для израильской скрипки.
472
После того как он вышел из морга, Рами нужно было поехать к дому отца: чтобы рассказать ему, что случилось со Смадар. Отец сидел в маленькой гостиной, смотрел новости. Ицхак еще ничего не знал: по телевизору имен пока не объявили.
Рами выключил его, пододвинул стул. Отец, почти восьмидесятилетний старик – с натянутым на колени пледом, – смотрел в одну точку перед собой куда-то над плечом Рами. Он пошевелил губам, но не издал ни звука. Как будто пытался распробовать новый вкус.
Ицхак положил руку на переносицу, потом медленно поднялся и сказал: я сильно устал, сынок, мне надо поспать.
471
Как будто вещи, которые произошли там, здесь еще не наступили.
470
Возвращаясь из монастыря, Рами ехал на мотоцикле впереди, указывая дорогу тормозными фарами, лавируя между дорожными ямами.
Слева от Бассама ландшафт уже озарялся первыми лучами. Автострада – только для граждан Израиля – идет через всю долину, блестя с одной стороны желтым, с другой красным цветом, некоторые вели к Хеврону, некоторые к Иерусалиму, некоторые к Мертвому морю.
469
Бассам приоткрыл окно машины, чтобы выпустить дым.
В тюрьме одну сигарету могли делить две-три тюремные камеры. Ночью он видел, как вдоль длинных коридоров пульсирует красный пепел, переходя от одной камеры к другой. Заключенные высовывали руки из отверстий в дверях тюремных камер, чтобы поймать перекинутую от соседа контрабанду. Сигареты были привязаны на длинных обрывках зубной нити и в темноте похожи на маленькие мерцающие планеты.