319
Безвреден как для природы, так и для людей.
318
Дверь в отель «Волд Оф» распахнулась, внутрь зашел мужчина в красном галстуке. Бассам на миг застыл в изумлении, увидев пластиковую мартышку, которая тащит за собой чемодан. Что это такое, подумал он. Какая-то уловка? Какая-то колониальная шутка?
Он нагнулся и вошел в густую темноту. Глазам потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к ней. Акцент у работников ресепшена палестинский. Он кивнул в их сторону. Они тоже его поприветствовали. Они носили красные жилетки и накрахмаленные воротники. Некоторые официанты были женщинами, заметил он. Он услышал смех откуда-то. Через фойе отеля везли напитки на тележке. Из пианино раздавалась музыка, но не было пианиста. Бассам мог едва пошевелиться. Казалось, подошвы приклеили к полу смолой.
Его все раздражало. Камеры на стенах, рогатки, картины, длинный диван с изображением змеиной головы. Он не знал, в какую сторону развернуться. Он был больше похож на бейрутский отель, чем на вифлеемский. Он поискал телефон. Нет сообщений. Он оглядел фойе. Белые заварные чайники на столах. Фарфоровые чашки. Лед в высоких стаканах. Небольшие группы по трое-четверо. Мужчины в шортах, девушки в платьях с глубокими вырезами. Солнечные очки. Кто-то говорил по-английски, кто-то по-немецки, итальянцев не было: он должен был встретиться с командой из Неаполя, они планировали эту встречу несколько недель.
В такие моменты на него находило оцепенение: он всегда предпочитал оставаться на периферии. Его этому научили многие годы, проведенные в тюрьме.
Бассам поискал у себя сигареты, похлопал по рубашке, вытащил пачку из нагрудного кармана.
Он чувствовал запах сигаретного дыма, залетавший с улицы. По крайней мере, у него оставалось это: он мог закурить. Он прошел через холл. Может быть, ошибся со временем? Он снова посмотрел на мобильный телефон. Три часа дня. Как надо.
Официант спросил на английском, не нужно ли ему что-нибудь. Он ответил на арабском, что все хорошо.
Лобби казалось какой-то смехотворной декорацией для съемок фильма. С потолка свисали купидоны с надетыми противогазами. Он постоял под одним, разглядывая его. Уголком глаза заметил небольшую красную точку, скорее всего, камера. Он постучал пальцем по дну сигаретной пачки. Ветер всколыхнул занавеску. На улице стояли столики. Два из них были заняты, третий – всего в нескольких метрах от Стены – пуст.
Бассам подвинул стул, сел в тени Стены. Он зажег сигарету, подождал, снова посмотрел в телефон, заметил еще одну красную точку, которая двигалась внутри фойе. Он попытался вспомнить, что здесь стояло раньше. Он часто проезжал мимо этого места. Булочная, возможно. А может, и гончарная мастерская. Он не знал, какие эмоции испытывать по поводу отеля – с одной стороны, он был просто смешон, с другой – необходим. В центре всего этого читалась необходимость привлечь внимание. Ходили слухи, что поселенцы пытаются въехать в близлежащие дома и здания.
Подошел официант и заговорил с Бассамом, в этот раз на арабском. Его удивила новообретенная вежливость, улыбка.
– Вы видели съемочную бригаду? – спросил он.
– Нет.
– Итальянцы. Они должны были приехать в три.
– Они все итальянцы, – заметил официант.
– Простите?
– Они все итальянцы. Особенно те, что говорят по-английски.
Бассам засмеялся, откинулся на стуле и зажег новую сигарету.
– Шведы тоже, – сказал официант.
Бассам наполовину выпил свою «Фанту», когда на стол упала копна женских волос. Это оказалась высокая девушка, брюнетка, с чистыми глазами. На зубах отпечаталась губная помада. Она указала на балкон на первом этаже отеля. Еще один красный огонек появился в темноте. А, догадался он, значит, они снимали его с самого начала. Не важно. Чего еще можно было ожидать? Он уже привык к этому, к постоянным сменам поз, ракурсов, к махинациям. Теперь он был игрушкой в объективе камеры, нравилось ему это или нет.
Они уже подготовили комнату наверху. Высоченный портрет на стене изображал битву подушками: израильтянин и палестинец ударяли друг друга в кутерьме летающих перьев. Он видел эту работу раньше: она вызывала у него отвращение. Но он понимал, что как раз это отвращение и заставляло картину работать. Простота, абсурд, удивление от наглости. Соединение таких несоединимых вещей.
– Вам нужно будет сесть под картиной, – предложила она.
Бассам покачал головой, подошел к окну, открыл его и сел на подоконник. Он знал, что им подойдет такой угол: палестинец, сидящий у окна отеля с видом на Стену.
Интервью продлилось двадцать пять минут: он был уверен, что его обрежут до нескольких секунд. Пусть будет так. Его это не волновало. Он хотел просто рассказать свою историю. Меня зовут Бассам Арамин. Я отец Абир. После этого они вышли на улицу, все впятером, пройтись вдоль Стены. Съемочная бригада очень хотела, чтобы Бассам прошелся мимо портрета итальянского активиста Витторио Арригони. Так часто бывало, они хотели поместить Бассама в коробочку со своими идеями. Но он все равно согласился с ними встретиться. Он приехал вовремя. Его история была его долгом и его проклятием.
И все равно все, чего он сейчас хотел, это испариться, не попасть в объектив, вернуться к машине, пойти домой, закрыть окна, побыть в тишине рядом с Сальвой.
Он пожал руку репортеру, поблагодарил бригаду. Он знал, что они снимают, как он уходит. Засунул руки глубоко в карманы, поднял голову, надеясь, что они не будут делать акцент на его хромоте.
Он прошелся мимо портрета маленькой девочки, которую Рами однажды перепутал с Абир, и искоса посмотрел на нее. Она была удивительно на нее похожа.
Он не стал останавливаться.
317 [92]
316
Он увидел ее однажды утром, идущую домой со школы. Они играла в детскую игру, пытаясь выпрыгнуть из собственной тени. В обычный день он бы ее подвез, но тогда в ней было что-то особенное, взмах ноги, изгиб шеи, что заставило его задержаться в тени и просто смотреть. Машина стояла на первой передаче возле тротуара. Ее портфель раскачивался взад-вперед.
Она пробежала последний участок холма по разбитой лестнице по направлению к квартирному дому, пока он не увидел, как ее униформа исчезла за серой стеной.
315
Школа для девочек города Анаты, г. Аната.
ОТЧЕТ ЗА ТРЕТЬЮ ЧЕТВЕРТЬ, 2006 г.
Абир Арамин.
Возраст: 9. Класс: 4.
Арабский язык: отлично.
Письмо: хорошо с плюсом.
Математика: отлично.
Музыка: отлично.
Физкультура: хорошо с плюсом.
Религия: отлично.
Английский язык: отлично с плюсом.
Общие замечания: Абир великолепно справляется со всей программой. Она образцовая ученица на всех занятиях.
Вовлеченность: отлично.
Внешний вид: чистая, опрятная, аккуратно одевается, ногти подстрижены.
Внимание к деталям, отлично.
Опоздания: 1 (справка).
Пропуски: 0.
314
После того как все произошло, ни он, ни Сальва не могли никак вспомнить это опоздание: Абир скорее придет раньше, чем задержится. Они гадали: не наткнулась ли она на армейский патруль по дороге в школу и ее задержали, но, будь так, они бы наверняка узнали об этом от Арин – почти всегда они ходили в школу вместе.
Арин тоже не могла вспомнить, в какое утро ее сестру могли задержать. В дневнике Арин не было зафиксировано никаких опозданий. Возможно, это просто ошибка?
Нужно спросить ее классного учителя, сказала Сальва. Но было в этом вопросе что-то, что заставляло Бассама не торопиться, небольшая загадка, к которой он мог возвращаться снова и снова, часть ее образа в возрасте девяти лет, она стоит за пределами школьных ворот, возможно, чтобы помочь другому студенту, или погладить бродячего пса, или засмотреться на облака, или задуматься над каким-то вопросом, который заставил ее замешкаться по дороге.
313
Когда наконец вся семья переехала в новый дом в Иерихоне, они битком забили машину, отнесли вещи вниз по лестнице и заполнили трейлер одеждой и мебелью. По дороге они избегали улицы, где застрелили Абир.
312
В голове Бассама навсегда поселилась мысль о почти-промахе: пуля могла пролететь на полметра выше, и Абир бы пробежала дальше по улице, тряся в воздухе пакетом с конфетным браслетом, снаряд бы отскочил от земли позади нее, повторяющей в голове таблицу умножения.
311
Маленький бассейн позади дома Бассама в Иерихоне вмещает тысячу двести галлонов воды. Он заполняет его дважды в году: один раз в начале школьных каникул, второй раз – в середине лета.
310
На лекциях Рами сказал аудитории, что в его жизни не было ни минуты – ни единой минуты, – когда бы он не думал о Смадар. Он понимал, что его слушатели скорее всего посчитают, что он преувеличивает – девятнадцать лет, каждая минута дня, – но иногда к нему подходили чей-то отец, или мать, или брат, или тетя, и он смотрел им в глаза и узнавал там горькую утрату, которую они носили внутри, как часы.
309 [93]
308
Казалось, она на несколько часов забывала о своем теле. После танцевальных классов лежала в гостиной и читала книгу на полу, ее голова свисала с края дивана, отдаваясь силе притяжения. Как будто она размышляла над какой-то абстрактной проблемой.
Чем дольше она читала, тем меньше тела оставалось на диване, пока она окончательно не сползала, оказываясь практически вверх тормашками, перпендикулярно мебели.
Рами сфотографировал ее однажды днем, когда ей было двенадцать лет, она еще