Темнокожий без лишних слов отпирает браслеты чем-то непонятным и убирает их себе за спину:
— Законно. Можешь не сомневаться. В случае претензий твоей стороны к школе даже живой судья будет против вас: на кого ещё было думать, с твоим-то рейтингом? Не говоря уже об искусственном интеллекте, тот вообще в эмоциональные нюансы не вникает. А рейтинг ниже твоего ещё поискать, у иных клошаров больше.
— Получается, охрана просто демонстративно расценила случившееся как угрозу? — констатирую к собственному неудовольствию. — И…
— Да. Основания были. Так что насчёт случившегося? Пока спрашиваю по-хорошему, тебе лучше бы начать говорить.
— У меня такое подозрение, что вы шли сюда с одним планом разговора, а прямо тут на ходу его сменили.
— Не болтай языком. Отвечай.
— Пожалуйста, сформулируйте точнее. О чём именно я должен рассказать? Что конкретно вас интересует?
— Парень, с которым вы дрались, — он называет фамилию Рашида, — рассказывай весь сегодняшний день с ним. С самого начала.
— Да не было никакого дня. Потолкались перед входом в школу, есть в записи наверняка. Он мне очки разбил, — достаю из кармана пустую оправу и надеваю её на нос. — Но у нас и раньше случалось. Вы же не об этом?
— Нет. Дальше.
— Потом после математики в коридоре снова зацепились, но те дела вам не интересны. Между подростками обычная фигня.
— Я сам решу, что для меня интересно. Что тебе в нём показалось необычным? Да, школа подтверждает, что вы не очень хорошо ладили… — он прикрыл глаза и как-будто читает что-то невидимое мне.
— Детектив, это вы сейчас его должны допрашивать, а не меня, если речь о наших с ним отношениях. Если он без сознания, а виноват я, я же по-любому буду рассказывать, что любил его всей душой. Разве нет?
Он открывает глаза и озадаченно смотрит на меня.
— Ну а как вы думали? Любой на моём месте, если действительно виноват, будет утверждать, что ничего серьёзного между нами не было. Просто на всякий случай: вы сами заметили, что с моим рейтингом виновным меня могут просто назначить. Безотносительно реальной вины. Какой дурак признается, что вынашивал коварные планы?
— Как происходила драка? Подробно. Как он потерял сознание?
— Понятия не имею! Я успел его ударить ровно один раз!
— Что в результате?
— К сожалению, с тем же успехом, что и обычно. Словно в стену горохом.
— Потом?
— А в следующую секунду меня вырубили ударом в затылок. В себя пришёл здесь, с этой приспособой из двух пар наручников на себе и трубе. Где Рашид и с чего он уплыл — понятия не имею. Это было уже после меня.
— То есть, ты признаешь, что ударил в тот раз первым?
— Да. Это важно?
— Всё в нашем мире может быть важным, — уклончиво отвечает темнокожий номер два. — Виктор, такое дело. Свидетелей вашей драки — не один десяток. Все как один говорят: после твоего удара Али покачнулся, как будто собрался падать.
Али — фамилия Рашида, повторно подсказывает память предшественника.
— Слава тебе господи, — качаю головой, растирая запястья. — Сподобился всё-таки.
Кстати, наручники изнутри были обрезиненные. Вот что значит прогресс.
Он вопросительно поднимает бровь. Кажется. Без стёкол в очках видно плохо.
— Я уже думал, что вообще ему ничего сделать не смогу, — поясняю. — То, что он хотя бы покачнулся, уже прогресс: как я в него попадал утром, однозначно должно было… принести мне быструю победу. И я сейчас не о пальце в глаз, это случайно вышло.
— Как ты его ударил в этот последний раз? Встань и покажи.
— Умеете удивить.
Поднимаюсь, подхожу к нему и медленно вытягиваю руку, останавливая кулак возле его подбородка:
— Вот так.
Он берёт мою кисть и словно к чему-то прислушивается:
— Никаких расширений не использовал? — Коди добавляет пару названий, для меня звучащих абракадаброй.
— Шутите?! Каких?! Календарь?! Калькулятор?!
— Не врёшь, — спокойно замечает он, отпуская моё запястье. — Да. Натурал чистейшей воды.
Видимо, у него работает та самая штука, которая здесь заменяет детектор лжи.
С повсеместным наличием нейро гаджетов, похоже, определить достоверность теперь вообще не проблема, особенно полицейскому.
А я ловлю себя на том, что отлично ориентируюсь в происходящем: спасибо проснувшейся памяти предшественника. Хорошо, что она сейчас открыла свои закрома крайне вовремя, а не после того, как разговор был бы окончен.
— Я же говорил, что я честный человек и что мне нечего скрывать.
— Это здорово, — кажется, он начинает светиться нездоровым энтузиазмом. — Слушай, а как ты относишься…
Следующие полторы минуты мне рассказывают об опаснейших преступных сообществах, запускающих свои щупальца даже в элитные школы.
Оканчивается эта познавательная лекция предсказуемым вопросом:
— Если бы ты знал о чём-нибудь подобном, ты бы сообщил в полицию?
— Вероятно, да, — отвечаю, немного подумав. — Но очень важны нюансы. А вы их сейчас не назвали.
— Нюансы неважны. Вот если бы мы с тобой полюбовно договорились, это было бы здорово.
Ей-богу, он сейчас наверняка многозначительно двигает бровями — но я об этом только догадываюсь, потому что зрение.
Хоть рассказывай ему о том подслеповатом мастере спорта.
— Детектив, я чувствую, что вы на что-то намекаете, — вздыхаю после затянувшейся паузы. — Но не до конца понимаю, чего вы ждёте.
— Мы можем заключить соглашение. Выгодное тебе в первую очередь. — Похоже, меня сейчас сверлят взглядом. Прищуриться, что ли, чтобы видеть лучше? — Если будешь регулярно сообщать о том, что является интересным для меня, я со своей стороны похлопочу в пользу твоего рейтинга. Не пожалеешь, всё честно.
Я бы мог ему ответить, что когда полиция начинает напирать на твою выгоду в отношениях с ними, нужно хватать вещи и бежать поскорее. Но не буду.
Вместо этого спрашиваю:
— Это соглашение будет официальным? Или просто вот так поговорили и поулыбались друг другу?
— Никаких "просто", но и без оформления. Или у тебя есть возражения? Какого плана? — он аккуратно переходит в наступление.
— Насколько помню, здесь, — хлопок по стулу рядом с собой, — даже судьёй нельзя работать до тридцати лет, так?
— До двадцати пяти, если по закону.
— Вот. Это значит, что более молодые не могут решать судьбы достаточно компетентно, так?
— Да, пожалуй, — предполагает Коди, настораживаясь. — Ты это к чему?
— Я тем более недостаточно взрослый, чтобы принимать такие серьёзные решения в одиночку, с учётом что судьба — моя собственная. Детектив, мы можем продолжить этот разговор в присутствии моего полномочного представителя? Я могу посоветоваться с матерью насчёт вашего предложения? Мне бы не хотелось брать на себя обязательства, последствия которых я могу не понимать в силу возраста.
Память предшественника лихорадочно пищит: неприкрытый подкат, чтобы получить в моём лице информатора.
На предмет чего — у меня догадок нет, а содержимое головы умалчивает.
Но это и неважно. Сейчас.
— Ты прав. — Теперь он смотрит на меня серьёзно, без той снисходительной улыбки, что была поначалу. — От лица городского департамента полиции приношу извинения за собственную неточную формулиро… Что?
— Я не имею статуса гражданина, офицер. И не моё собачье дело указывать вам — государственному служащему и полноправному обладателю гражданства. Но от лица департамента полиции, насколько я знаю, вы тоже не имеете права говорить, особенно в таком случае. Более того: суд первой инстанции вашего города обычно трактует подобную позицию как превышение служебных полномочий. Хотите, перечислю прецеденты? Жетон у вас работает, насколько я вижу по голограмме над карманом; с базой сверитесь быстро.
Пару секунд меряемся взглядами.
— Ты без импланта держишь в памяти такие большие массивы информации? — задумчиво уточняет он, лихорадочно прокручивая что-то в голове. — Дай руку ещё раз.
— Нет, массивы информации небольшие. Абсолютно случайно знаю три эпизода за тот год, — отвечаю, не отводя глаз. — Поскольку в Федерации сплошь и рядом царит прецедентное право, этого хватает для быстрой оценки. Если вы не согласны, можем перенести дискуссию в иное место. Я честный человек и мне нечего бояться — суд так суд.
Кажется, я понял. Седьковы, отец и сын, просто являлись людьми другого плана.
Сам Виктор, увы, не знал, что противопоставить грубой физической силе в этой школе — на том и погорел.
Ну не его это всё было, кулаками стучать. Не его.
Отец, кстати, тоже был излишне интеллигентен, где не надо. Но зато Седьков-старший отлично научил пацана, где проходят границы прав личности именно в данном правовом поле, такая вот тавтология.
К сожалению, ссылки на законы мало помогают против кулаков таких, как Рашид. Особенно когда завуч, как тот футбольный судья, откровенно подсуживает конкретной команде.
Не знаю, чего добивался почивший родитель моего предшественника, но вместо того, чтоб отвести сына в любую спортивную секцию (по мне, толку было бы больше), он лично заколачивал в отпрыска параграфы, объясняя детали, нюансы и методические связи в юриспруденции.
Видимо, так он наивно пытался защитить ребёнка от то ли буллинга, то ли… не могу подобрать нужного слова.
Защитная реакция психики?
— Я вижу, мне даже спрашивать тебя ни о чём не нужно. Ты и сам горазд поговорить и очень хорошо ориентируешься, — отстранённо роняет негр.
— Отец после переезда к вам заставил выучить азы. Он был юристом, потому я кое в чём тоже понимаю по наследству.
— Какой у тебя интересный отец был, — его гримасы снова пролетают мимо, потому что выражение лица в деталях мне недоступно.
— Почему вы так хотите заиметь в школе негласный аппарат вместо подключения к здешнему искину? Это ваша сознательная позиция или случайность и оговорка? Я, если вы в курсе, некоторым образом изгой. От школьного искина информации будет больше, честно — со мной никто не общается. А если я начну проявлять инициативу сам…