Чаще всего инструментом в руках советских спецслужб — «интеллигентных» церберов государственной идеологии, становились студенты, обычно второго или третьего курса, когда они, полные сил, уверенности в себе и радостных предчувствий, практически уже готовы были сделать конкретные шаги навстречу своим амбициям. Честолюбивых молодых людей, которые чувствовали себя тесновато в существующей реальности и пытались хоть немного раздвинуть искусственные заграждения, сотрудники КГБ[30] старались прибрать в «хорошие руки» с тем, чтобы (не придумав ничего лучшего) вербовать из них информаторов — тайных осведомителей или, как с презрением называли их в народе, — «стукачей».
Это была настоящая охота за человеческими душами. К каждому вузу был негласно прикреплён свой куратор — оперативный работник органов госбезопасности, который непосредственно получал информацию о возможных кандидатах в агенты от лидеров комсомольских организаций и отдела кадров вуза. Процесс вербовки тщательно прорабатывался. Получив нужную предварительную информацию, вербовщик изучал личное дело интересующего его объекта, собирал подробные сведения о нём, искал в своей потенциальной жертве слабые места, за которые можно было бы зацепиться, чтобы затем, давя на них, манипулировать человеком. А для этого применялись различные способы и методы — от убеждения и внушения до провокации, шантажа и откровенной угрозы. При необходимости в ход пускались лицемерие, лесть и демагогия. Поначалу, как правило, пытались «по-хорошему» — обращались к патриотическим чувствам или общечеловеческим ценностям. Кандидату в агенты могли внушить, что его помощь просто необходима для нормального функционирования факультета или вуза, отстаивания интересов коллектива и даже социалистического общества в целом, а когда такой метод психологического воздействия не приносил нужного эффекта, то могли просто припугнуть, пригрозить разоблачением, оглаской реальных и надуманных негативных фактов из его жизни и привлечением к уголовной ответственности.
В жаргоне сотрудников секретных служб было вполне советское, рабоче-крестьянское выражение «работать в поле», что на самом деле означало — заниматься оперативной работой. Как умелому охотнику, тихо подкрадывающемуся к жертве, чтобы накинуть ей на шею аркан, опытному сотруднику органов не составляло особого труда прикинуться сочувствующим приятелем, втереться в доверие, узнать, чем «дышит» его «нечаянный» визави, каковы его интересы и окружение. Поводом познакомиться могло стать «случайное» столкновение на улице или же соседство в транспорте, в очереди в магазине…
Однако было немало молодых людей, которым работа на спецслужбы казалась занимательным, окутанным таинственным флёром романтики приключением, некой игрой в Джеймса Бонда[31]. Знать о том, о чём и не догадывались или лишь догадывались миллионы людей, казалось почётным и возвышало в собственных глазах. Манило ощущение своей исключительности и превосходства над окружающими. И молодые люди с искажёнными амбициями сами охотно шли навстречу обману, который, заползая в душу, постепенно овладевал человеком, меняя его сознание, его личность в целом. Выполняя небольшие, на первый взгляд, невинные поручения, молодые люди не замечали, как попадали на крючок, всё глубже втягиваясь в агентурные отношения. Ситуацию точнее всего можно было охарактеризовать поговоркой самого КГБ: «к нам вход — рубль, а выход — два»…
Нвард очень гордилась успехами своего друга на поприще поэзии и не упускала случая рассказать подругам и знакомым о литературных замыслах Эрика, особенно о его намерении в корне изменить мир посредством создания уникального поэтического эликсира. Большинство не воспринимало всерьёз рассказы девушки, списывая всё на юношеский максимализм, буйство фантазии и непомерный душевный жар, экзальтированность начинающего поэта. Некоторые и вовсе отзывались с откровенной иронией.
— Вот увидите, он добьётся своего! — с чувством искренней обиды парировала Нвард, приводя в качестве самого весомого аргумента в пользу своих слов то, как сам знаменитый Ширак восторженно хвалил стихи молодого поэта.
Но вот однажды, на репетиции мероприятия по случаю Первомая[32], её неожиданно эмоционально поддержала художественный руководитель студенческой группы самодеятельности, старшекурсница Аделина.
— Ой, как интересно! — воскликнула она в восторге. — Читала его стихи в газете. Очень оригинально и тонко передаёт свои мысли и ощущения. Настоящий самородок! Он ещё заявит о себе во весь голос…
Худрук, кажется, слово в слово повторила то, что каждый раз говорила Нвард скептикам. Воодушевлённая подруга поэта радостно изрекла:
— Так у него сейчас целая толстая тетрадь новых работ, совсем не похожих на прежние.
— Ой, а можно посмотреть?
— Я попрошу у него.
В выразительных глазах Аделины на долю секунды мелькнула хитринка. Она взяла Нвард под руку и отвела немного в сторону.
— А может, мы сделаем ему сюрприз? — худрук понизила тон, отчего голос её стал загадочным и таинственным. — Подберём без его ведома пару стихотворений, поставим оригинальный музыкально-поэтический номер. Вот бомба будет!..
Нвард задумалась, чувствуя себя сообщницей маленькой лжи. Однако успокаивала мысль, что это та самая «ложь во благо», которая в итоге поднимет настроение её другу, придаст ему больше уверенности в себе и вдохновит на новые творческие свершения.
— Что скажешь? — Аделина крепче сжала локоть девушки.
На лице худрука застыла выжидательная улыбка, которая казалась неестественной, потому что девушка улыбалась лишь губами, а веки и брови при этом оставались неподвижными.
— Сделаем парню приятный реприманд[33]? — лицо с улыбающейся нижней частью и застывшей верхней надвинулось так близко, что девушки почти соприкоснулись носами. Нвард стало не хватать воздуха.
— Хорошо, попробую, — инстинктивно желая скорее избавиться от этой странной улыбки, произнесла Нвард.
Будто сбросив маску, Аделина вмиг обрела свой обычный деловой, несколько озабоченный вид и удовлетворённо крикнула:
— Всё, ребята и девчата, перерыв окончен! Все на сцену, продолжаем работу.
Глава 16
Конечно, неординарный Эрик, охваченный идеей изменить окружающий мир, не мог не попасть в поле зрения спецслужб в качестве «интересного» студента. Он рано или поздно непременно оказался бы в негласном списке интеллигентов, отбивающихся от «стада творческих работников». Сами по себе эти тайные интриги государства в отношении своих граждан были предосудительны, однако настоящий ужас ситуации с Эриком состоял в том, что бесчестное дело в отношении одержимого великими проектами юного поэта было осуществлено посредством душевно родного ему, любимого человека — охмурённая Нвард пошла на обман и передала собственными руками сексоту[34] тетрадь с «идеологически вредными стихами»…
На перемене к Эрику подошёл куратор курса и, сообщив, что его вызывает к себе проректор института по воспитательной части, тут же встревожено спросил:
— Что-то случилось?
Точно такой же вопрос синхронно появился у Эрика, но, не озвучив ни вопроса, ни ответа, он лишь недоумённо пожал плечами. Однако оба были уверены, что случилось нечто не совсем приятное, ибо просто так к проректору по воспитательной части, старому коммунисту, жёсткому и нервному поседелому человеку, не вызывали…
В кабинете у проректора сидел мужчина неприметной наружности в сером костюме.
— Добрый день, — ответил незнакомец на общее «здравствуйте» Эрика и протянул для приветствия руку. — Наслышаны о вас. Рад лично познакомиться.
Тем не менее сам он не представился.
— Мне выйти? — не скрывая раздражения, спросил проректор, не удостоивший Эрика ни одним взглядом.
— Нет, зачем же, — невозмутимо ответил таинственный гость. — Мы на свежем воздухе поговорим… Если, конечно, молодой человек не против.
Эрик поймал себя на мысли, что у его собеседника какое-то размытое лицо — взгляду не за что было зацепиться, хотя всё, вроде бы, на месте: лоб, щёки, глаза, нос… «Скользкий тип», — первое, что пришло Эрику на ум.
— С вами желает встретиться очень серьёзный человек, — произнёс мужчина в сером, едва вышли во двор вуза. — Не волнуйтесь, это не займёт у вас много времени. Да и идти недалеко — всего метров триста.
Эрик, конечно, догадался, куда приглашают его. Он лишь спросил, скорее чтобы сказать что-то:
— А по какому поводу?
— Я подробностей не знаю, — не глядя на Эрика, уклончиво ответил мужчина. — Мне всего лишь поручили сопроводить вас.
Дальше шли молча, благо идти было недолго. Человек с незапоминающейся внешностью тихо сказал что-то дежурному у входа в большое каменное здание, и тот, молча кивнув, пропустил их. Пройдя следом за своим сопроводителем по длинному, тихому и темноватому коридору, Эрик оказался в небольшой безлюдной приёмной.
— Подождите минуту, — с этими словами непрошеный спутник исчез за толстой деревянной дверью.
Эрик оглядел скромную обстановку помещения, его неброский интерьер и подумал, что «серый» человек наверняка работает в этой приёмной, скорее всего, помощником начальника отдела.
Вскоре предполагаемый помощник вышел и вежливым жестом руки пригласил Эрика пройти в кабинет. Пропустив гостя вперёд, он остался на пороге и закрыл за ним дверь. Вместо кабинета Эрик оказался в узком тёмном пространстве и немного растерялся — он впервые видел дверной тамбур. Но тут до него донёсся зычный повелительный голос: «Входите!» Эрик открыл вторую дверь и вошёл в просторный светлый кабинет.
Первое, что бросилось в глаза, это большой портрет «рыцаря революции» Феликса Дзержинского[35]