икий Януш Корчак писал в своем дневнике: «Я никогда никому не желал зла, я не знаю, как это делается». Читаешь и – не веришь! Неужели есть такие люди, которые даже не знают, как это – желать людям зла? Выходит, что есть, и доктор Корчак как раз из тех свидетелей, что дали себе перерезать горло. Трудно сказать, по силам ли нам приучить себя к благословляющему взгляду, к постоянству в добре. Вполне возможно, что это благодатный дар, который нельзя взять силой, о нем можно только просить. Но отучить себя от злословия и зложелательства – это нам по силам, с этим мы справимся.
Молчание Лазаря
Не удивляйтесь, но есть еще изъяны в нашем богословии и недоработки, это естественно, и не нужно так волноваться. Правда, один пункт смущает больше всех и тревожит, потому что задевает лично, цепляет за живое. Нигде у святых отцов вы не найдете обещания или хотя бы намеков, что в Царстве Небесном можно будет выспаться. Судя по всему, это будет время и место вечного бдения. Много света и веселья! Ликование и благодарение – это хорошо и утешительно, но как же насчет поспать? – Молчание. Временами грозный пронзительный взгляд и, глядя в лицо, с вызовом и подозрением:
– Вы на что намекаете, на какую ересь хотите натолкнуть?
– Нет, что вы, какая ересь? Мне бы поспать.
Замечательный писатель Короленко. Владимир Галактионович. У него рассказ – «Сон Макара». Трогает до глубины не столько даже загробными приключениями, сколько реакцией героя на смерть. Макар умер. Помер. Преставился. Умер и умер, дальше что? Вот тут интересно. Вместо того чтобы воспарить, удивиться, возликовать, взмолиться в восторге, ужаснуться в трепете, душа героя – затаилась. Необычно. Но почему-то трогает и вызывает сочувствие. Кажется, со мной было бы так же. Что-то родное и близкое в этом человеке отозвалось. Видите ли, он всю жизнь, с самого детства крепко и тяжко трудился, жил в нищете и все работал и работал, а тут раз – и умер, и душа из тела совсем не хотела выходить, но не из вредности – просто он наслаждался тем, что можно, наконец, тихонечко полежать, – боялся спугнуть. Я, конечно, совсем не труженик, но затаиться вот так в неприкосновенности и смирно полеживать – это очень привлекательно. Только не дали полежать бедному Макару. На этом свете не дают спать дети, на том – ангелы. Послан был ангел в виде давно умершего доброго попа Ивана, а поскольку душа Макара предпочла отлеживаться, ангелу пришлось толкать ее ногой, да многократно и многообразно, пока она не соизволила, наконец, «отделиться» и идти, куда следует.
Почему сочувствуешь таким рассказам? Очень всё по-семейному, по-человечески происходит между людьми и ангелами. Не воздевая десниц, не опаляя глаголом, не прожигая огненным взором, подымает ангел Макара. Просто толкнул ногой: вставай давай, нечего тут валяться. Мы ведь не случайно называем Бога Отцом, а Христа Братом, и к Матери Божией у нас чувства сыновние и дочерние пробуждаются гораздо раньше, чем мы усвоим какие-нибудь догматические истины. Мы – семья, как бы это дерзновенно ни звучало, а потому и опыт умирания и смерти мы проходим как горе и радость, трагедию и праздник нашей семьи.
Меня всегда удивляло, почему о таком чрезвычайном чуде, как воскрешение Лазаря, упоминает лишь евангелист Иоанн? Теперь я, кажется, понял. Несмотря на всю значительность и известность, это был эпизод семейной истории. Марфа, Мария, Лазарь – это были свои, и, похоже, к этому семейному кругу если не по крови, то по духу принадлежал и святой Иоанн, любимый ученик Спасителя. И этот ученик свидетельствует, что Христос тоже был своим в этой семье: «Любил Иисус Марфу и сестру ее и Лазаря» (Ин. 11:5), и об этом знали все. Вот Лазарь разболелся, и сестры посылают к Иисусу: «Господи, вот тот, кого Ты любишь, болен» (Ин. 11:3). Христос любил Лазаря и тем не менее дал ему умереть, и мы знаем, что для Господа это тоже был подвиг: когда Он узнал о кончине своего друга, Он прослезился (Ин. 11:35).
Воскрешение Лазаря. Эскиз. 1899–1900. Худ. Михаил Нестеров
Плачущий Христос. Это очень дорогие слезы, потому что Бог оплакивает не Иерусалим, не гибнущий Израиль, не самого Себя и Своё предстоящее страдание – Он плачет о каком-то Лазаре. Незначительный, ничем иным себя не проявивший человек, известный лишь тем, что дважды умер и дружил с Богом. Один из несчетных миллиардов живших, живущих и намеревающихся жить, а потом и умереть – маленьких, безымянных, обычных людишек; не гениев, не императоров, не философов, а просто чьих-то братьев, сыновей, друзей. Страшную тайну открывает нам евангелист Иоанн о Христе: Он любит своего друга, знает, что он умрет, позволяет ему умереть и оплакивает его смерть.
Мы привыкли повторять: Бог есть Любовь. Бог любит меня, и этих малышей, и старушек, и ужасного толстого тенора, что вечно не добирает. Любит. А знает эта Любовь, что я умру, именно я, его любимый брат и сын и друг? Знает. И плачет. И страшится вместе со мной. И позволяет мне пройти этим грустным «путем всей земли» (3 Цар. 2:2), который прошел Сам и знает, что это такое на Своем опыте. Почему же я должен умереть? Почему это должно произойти именно со мной? Может ли кто-нибудь ответить на этот вопрос? Мудрые предпочитают молчание. Даже Лазарь молчит. Вот это острый и мучительный вопрос: почему молчит Лазарь? Почему все, кто умирал по-настоящему, хранят молчание, не пускаются в красочные описания мук или обителей утешения? И Господь тоже не дает ответа. Он просто предлагает довериться Ему, пройти Его путем. И не только мою жизнь и мою смерть доверить Ему, но и жизни и смерти тех, кто мне дорог, и я знаю, что если кому и можно доверять, то это Он – Бог, Который может плакать. Он болеет и умирает с каждым, любя каждого сильнее всех остальных.
Лазарь не просто умер. Он начал разлагаться. Есть на свете процессы необратимые. В мертвое, распавшееся тело не может вернуться жизнь. Но жизнь вернулась, и тление обратилось вспять. Бог окликнул своего друга по имени: «Лазаре, гряди вон!» Как это, наверное, страшно и радостно – услышать Бога, зовущего тебя по имени. Мой Автор и Создатель, выдумавший меня, полюбивший меня, сочинивший мне имя, – кличет, зовет меня, и может ли кто-то не отозваться? Как здорово однажды услышать свое имя из уст Бога! Не надо никаких иных средств, чтобы пробудить от самого смертельного сна, от могильной дремы, – пусть Бог назовет тебя, потому что жить – это откликаться на голос Бога. От этого голоса всё становится на свои места, исчезает любой обман и морок. Голос Бога не спутаешь ни с чем. Как бедная Мария, заплаканная и одинокая, узнала Воскресшего Христа, только когда Он назвал ее по имени. Она-то думала: вот садовник ходит по этому грустному саду – нищий и бесприютный, как я, – он поймет меня, подскажет, где искать мертвого Бога.
– Мария!
«Она, обратившись, говорит Ему: Раввуни! – что значит: Учитель!» (Ин. 20:16).
Мы все слишком знаем, когда было Воскрешение Лазаря, какое значение оно имеет в евангельской истории, известно, что это «вызывающее» чудо окончательно укрепило решение иудеев предать Христа на смерть. А еще это была маленькая репетиция восстания от смертельной дремы каждого из нас – божьих детей, друзей и братьев. В детстве мама будила меня словами: «вставай, соня, Царство Небесное проспишь». Это ее так бабушка научила. И, укладываясь спать, погружаясь в свой последний сон, я буду думать: не проспать бы Царства Небесного; разбуди меня, Господи, вовремя, растолкай как следует, не стесняйся. И однажды после долгого сна я услышу этот ни с чем не сравнимый голос:
– Савва, проснись!
– Просыпаюсь, Господи, и если ногой толкнешь, не обижусь.
– Аннушка, очнись!
– Проснись, Глебушка!
– Катя, вста-а-вай!
– Просыпайся, Сашенька!
– Петя! Воскресай!
– Подымайся, Оленька!
– Хватит спать, Васенька!
– Очнись, Тёмушка!
– Просыпайтесь, дети, вот – утро Нового Дня!
Выбор Ионы
Пророка Иону проглотил кит. Огромная рыба. Кругом была буря, и море волновалось, бросая маленький кораблик из стороны в сторону, и только большой и спокойной рыбе было уютно и привычно в родной стихии, где люди были гостями, незваными и лишними. Сначала они бросали с корабля всякий груз и съестные припасы, потом и пророка выбросили, маленького растерянного дедушку. Он их сам попросил. Так написано в книге пророка Ионы. Хотя – какой же он пророк? Совсем не похож на тех эпических героев, столпов духа, которые выжигали слово Божие, пугающее и грозное, на людских сердцах. И книги у них какие! Сразу и не осилишь – целые полотна, многофигурные, трагичные, пропитанные кровью и слезами. А здесь – четыре маленьких главы, что само по себе, конечно, вызывает благодарные чувства у читателей, но пророк какой-то уж совсем несолидный и незадачливый – ни величия, ни пафоса. Киты да тыквы.
Есть множество толкований этого текста, глубоких и прозорливых, но у каждого из читателей все равно родится свое интимное, личное отношение к книге. Как ни странно, Иона мне ближе всех пророков, роднее и понятнее, хотя люблю изысканного Исаию и трагичного Иеремию – каждый дорог по-своему, но вот этот удирающий провидец! Такой живой, такой настоящий и совсем непутевый – вот так бы и расцеловал! Он кажется маленьким, худеньким дедушкой, все больше молчит и ресницами хлопает. Забавный и смешной. И отчество у него смешное – Амафиевич. И пришло же такое в голову – сбежать от Бога!
Как просто и страшно начинается книга: «И было слово Господне к Ионе, сыну Амафиину». Иона слышит голос Божий, повеление Господне. Написано как-то буднично, рутинно даже, но как это величественно, если не сказать жутко в своей простоте – слышать волю Божию. Господь повелевает Ионе выполнить определенную миссию: сходить в Ниневию, город враждебный и многолюдный, утопающий в пороках, и призвать народ к покаянию. И что же сделал пророк? Спорить не стал. Собрался и… удрал. Купил срочно билет, сел на корабль – и всё. Ничего не знаю. Куда-то плыву, что-то делаю. Может, обойдется. А тут – на море – буря, стихия бушует. Внезапная, долгая, лютая. Матросы в панике. Бегают, суетятся, кто-то бросает в море пшеницу мешками, где-то прячут паруса, молятся, взывают к богам своим многочисленным. А пророк? Вниз спустился и спит «спяше храпляше» – так звучит славянский текст. Вот ведь человек! Ничего его не берет! Трагедия, штормы, ветры. Спит. Наверху вспомнили, стали искать. Лежит-полеживает. Потерянный и сонный. Только ресницами хлопает. Сознался сам – отказался нести свое служение, за это и шторм и всем беспокойство, и пшеница погибла: «возьмите меня и бросьте меня в море, и море утихнет для вас, ибо я знаю, что ради меня постигла вас эта великая буря» (Иона. 1:12). Бросили. Со скорбью бросили. Никто не хотел. Но раз уж так надо. Так его кит и подобрал.