Она вскочила, будто подброшенная невидимой пружиной, и, закричав: «Платные палаты!», буквально потащила Веронику за собой.
В обоих люксах обстановка была примерно такая же, как в Вероникиной квартире на Васильевском. Помещения были практически разрушены, и лишь кое-где наметились зачатки будущего великолепия – тут ровняли кусок стены, а здесь провели пластиковый водопровод. Однако в целом эти изменения носили хаотический характер, и поднаторевшей в ремонте Веронике было ясно, что палатами занимаются от случая к случаю.
– Узнаю почерк мастера, – усмехнулась она закурив. – Как только у вас хватило смелости поручать ремонт нашему заму по АХЧ? Нужно было нанять бригаду, вам бы за три дня все сделали. Ей-богу, потратили бы меньше, чем потеряли за то время, что палатами нельзя пользоваться. А ведь сколько еще потеряете! Если он мне, главному врачу, до сих пор люстру не может повесить!
Валентина Петровна, так звали завтерапией, поджала накрашенные бантиком губы и угостилась сигаретой из Вероникиной пачки. Прикурив, она глубоко затянулась, медленно выпустила дым и стряхнула пепел на кучу строительного мусора. Вероника невольно перевела взгляд на ее ноги – так и есть, она увидела остроносые туфли на шпильках. «Только не будь врачихой на каблучках! – в свое время воспитывала ее Надя. – Когда я вижу, что доктор ходит на шпильках, я сразу понимаю, что она безответственный и глупый специалист». «Где каблуки, а где ум! – возражала Вероника. – И вообще, нельзя ставить диагноз на основании одного-единственного симптома».
«Да что я все время вспоминаю о сестре!» – с досадой подумала она.
– Я хотела позвать бригаду, – сказала Валентина Петровна. – Я даже знала, к кому обратиться, и деньги уже были отложены! Но этот… Громов уговорил меня поручить работу ему. И этому своему косорукому напарнику. Они, дескать, будут делать бесплатно, с меня только бутылка за каждый день работы.
– Редкая сознательность, – хмыкнула Вероника.
– Главное, я ведь знала, что этому козлу нельзя доверять! Но он будто морок на меня навел… Нет, ломать у них энергии хватало, тут я не могу пожаловаться, они с остервенением крушили мне палаты, а вот как дошло до созидательного этапа, дело застопорилось. Во-первых, Марк Константинович уронил себе на ногу стопку кафельной плитки, а ваш зам по АХЧ, этот контуженый, не нашел ничего лучше, чем упасть в обморок. Не выносит он чужой боли, понимаете ли! Мы всем отделением обоих откачивали – выяснилось, что только затем, чтобы Константиныч запил на радостях! Теперь уж не знаю, какими пряниками их сюда заманить, чтобы закончили работу. Дура я, дура! – сокрушалась завтерапией. – И ведь не первый день знаю Громова, знаю, что он раздолбай, каких земля еще не рожала!
Веронике было очень неловко слышать такие нелестные отзывы о человеке, с которым она чуть было не вступила в интимную связь. «Но в тридцать восемь лет глупо рассчитывать на большее», – загрустила она.
– И что мне теперь делать, Вероника Васильевна? – причитала завтерапией. – У меня желающих в отдельную палату – море, хоть аукцион устраивай! Живые деньги мимо пролетают, а Громов ходит и в ус не дует. Из-за него отделение несколько тысяч рублей в день теряет! И сколько еще это безобразие продлится, неизвестно. Я ведь на радостях деньги, отложенные на ремонтную бригаду, медсестрам раздала, а новых поступлений нет.
– Почему не доложили? – строго спросила Вероника. – Впрочем, что тут объяснять. Вы думали, я не одобрю ваших финансовых операций за моей спиной. Напрасно.
– Простите, Вероника Васильевна. Я все понимаю, и все вам будет, не сомневайтесь…
Смысловская хмыкнула. Интересно, остался ли в стране хоть кто-нибудь, кто верит, что есть люди, которые взяток не берут?
– Мне откат не нужен. Я ни в чем не нуждаюсь и могу позволить себе роскошь быть честным руководителем. Единственное, в чем я заинтересована, это чтобы больница хорошо и эффективно работала, на радость пациентам и медперсоналу. Давайте мыслить конструктивно. Что мы можем сделать?
Валентина Петровна посмотрела на главврача с сомнением: наверное, не поверила, что той не нужен откат. Смысловская носком туфли запихнула окурок в обрывки старых обоев.
– Ну, какие есть варианты? – нетерпеливо спросила она.
– А давайте пойдем и прямо спросим их: что нам делать? – расхрабрилась Валентина Петровна. – Где Лука Ильич и Марк Константинович? Где эти…
– Евангелисты, – поспешно подсказала Вероника, чтобы не слушать новой порции эпитетов, которая явно уже готова была сорваться с накрашенных уст Валентины Петровны.
Они направились в административный корпус. Завтерапией так не терпелось отомстить нерадивому Луке Ильичу, что она в модельных туфлях ступала прямо в лужи.
«Летит, будто ведьма на помеле!» – усмехнулась про себя Смысловская, тщательно выбирая, куда ступить. Ей не хотелось скандалить, но избежать предстоящего поединка воинствующей правоты и полнейшего пофигизма не представлялось возможным.
– Добрый день! Чем обязан столь приятному визиту? – Громов галантно привстал, приветствуя женщин, и тут же вернулся к своему занятию: он копался во внутренностях какого-то прибора, похожего на миксер.
Вероника впервые попала в его кабинет и с интересом оглядывалась по сторонам. Интерьер напомнил ей магазин «Юный техник» – в советское время это заведение, расположенное неподалеку от Вероникиного дома, привлекало народных умельцев со всего города. Любой мужчина с негуманитарным складом ума мог приобрести здесь все необходимое для ремонта квартиры и бытовой техники. А если нужного подшипника или микросхемы не было в магазине, этот предмет наверняка можно было найти на барахолке, стихийно возникавшей возле магазина по выходным. Когда в детстве Веронику посылали за продуктами, она иногда заглядывала по пути в «Юный техник»: ей нравился запах стружек и загадочные слова «ключ на 14» или «шуруповерт», которыми обменивались между собой деловитые мужички.
Вот и в кабинете Громова все стены были увешаны полками из неструганых досок, на которых громоздились всевозможные железяки и дощечки. Вместо письменного стола в центре кабинета красовался верстак, заваленный фенами, утюгами и электрочайниками – приборами, безусловно, полезными, но не имеющими прямого отношения к медицине. Сидя за этим верстаком, и трудился сейчас зам по АХЧ.
– Товарищ Громов?! – только и смогла произнести терапевт при виде столь возмутительной картины.
– Валентина Петровна хочет узнать, когда вы соизволите отремонтировать ей палаты, – перевела Вероника.
– Не волнуйся, Петровна, все будет в абажуре.
– И кстати, об абажурах, – немедленно использовала Вероника его неуместную шутку. – Люстру вы мне когда-нибудь повесите? Или я должна объяснять посетителям, что оголенные провода, свисающие с потолка, – это такой элемент дизайна?
– Лука Ильич! Сколько можно, в конце-то концов? Когда у меня будут платные палаты?
– В самом деле, Лука Ильич! Вы разгромили палаты повышенной комфортности, больных класть некуда. Отделение каждый день теряет значительные суммы, которые могли бы пойти на премии сотрудникам или на закупку оборудования, а вы тут сидите, примус починяете!
– Починяю! – захохотал Громов. – И считаю своим долгом напомнить, что кот священное, а потому неприкосновенное животное.
«Булгакова читал, – уважительно отметила про себя Вероника. – Хотя, может, сериал по телику смотрел…»
– Вот именно, животное! – Завтерапией даже подпрыгнула от злости.
– Оскорблять-то зачем, Петровна? – Зам по АХЧ укоризненно покачал головой и снова наклонился над «примусом».
– А как мне еще с вами разговаривать? Разорили отделение, а теперь глумитесь!
– Действительно, что вы себе позволяете, Лука Ильич? – Веронике было неприятно, что она, главврач, вместо того чтобы быстро и толково «разрулить ситуацию», жалко поддакивает терапевту. Но невозмутимость Громова лишала ее самообладания.
– Да не волнуйтесь вы так, дамы. Все нормально будет.
– Мне нужен более определенный ответ, – отчеканила Смысловская. – Собираетесь ли вы отремонтировать палаты и когда? В чем причина простоя? Может быть, вам нужно заплатить?
– Да зачем? Мне, старому одинокому инвалиду, зарплаты хватает.
– Не скромничайте, Лука Ильич, это вам не поможет, – буркнула Вероника, прикидывая, куда бы сесть. Она твердо решила добиться от Громова ясного ответа. Но сесть оказалось некуда – все горизонтальные поверхности были заставлены «примусами», очевидно, ждущими починки. – Так когда вы вернетесь на объект?
Она подошла к столу и строго посмотрела на него сверху вниз. Ухмыльнувшись в ответ на ее взгляд, Громов повернулся к терапевту:
– Я приду, Петровна. Жди меня, и я вернусь. Только очень жди. Вот Константиныч поправится…
– То есть выйдет из запоя! – мстительно уточнила та.
– Да хоть и так? Проспится мужик, и снова в строю.
Развязность Громова очень уязвляла Веронику.
Она впервые общалась с ним после поцелуев в машине и надеялась, что он будет хоть немного смущен при встрече. Но в поведении электрика не было даже обычной сдержанности подчиненного перед начальством. Или он решил, что со Смысловской можно себя вести как угодно, раз уж она позволила целовать себя? Того и гляди он начнет называть ее «Васильна» и опять перейдет на ты!
– Что ж, Валентина Петровна, – твердо сказала она, – мы дадим Луке Ильичу три дня. Если в течение этого времени ремонт не сдвинется с мертвой точки, возьмем специалистов со стороны. Можно договориться с рабочими, которые ремонтируют мне квартиру. Я даже заплачу им сама, потом постепенно вернете мне деньги, когда палаты начнут функционировать. Этот вопрос решен. А с Лукой Ильичом я хотела бы еще поговорить.
Терапевт удалилась, кинув на Веронику благодарный взгляд: все-таки она стала свидетельницей унижения своего врага. Веронике было неприятно, что пришлось так обойтись с Громовым, но повести себя иначе она не могла. Впрочем, электрик вовсе не казался обиженным. Он внимательно смотрел на стоящую перед ним Веронику.