…Впрочем, я несколько отвлекся от господина Минкина, с которым вот уже второй час беседую в запертом редакционном кабинете. А между тем господин Минкин сильно смеялись, услышав от меня, что человек — это примат. Думаю, он также весело посмеялся бы, назови я человека хордовым, теплокровным и млекопитающим. Не нравится господам минкиным правда, не хочется им признавать свое плотское и конструктивное родство с животным миром.
Впрочем, возможно, Минкин согласился бы с хордовым, млекопитающим и теплокровным. Тогда бы я радостно потер руки — отлично, круг сужается! И через несколько ходов неминуемо загнал бы Минкина к приматам, несмотря на все его сопротивление. Потому как стоит только согласиться с тем, что человек хордовое создание (имеет позвоночник), что он теплокровное (температура его тела выше комнатной), что он млекопитающее (вскармливает детенышей молоком), как еще несколько наводящих вопросов полностью классифицируют человека, как один из видов. Ведь что такое классификация? Соотнесение с другими! Человек такой же теплокровный, как… Человек такой же хордовый, как… Такое же млекопитающее, как… И так далее.
В итоге мы имеем огромный животный мир и в нем человека, как один из видов, относящийся к определенным классу, семейству, типу, роду… И тогда остается только спросить: как это животное стало таким разумным?.. Это вполне научный подход. Без всяких сказок. Но верующие без сказок не могут.
Нет, это просто поразительно, с каким отчаянным упорством отдельные представители цивилизованного человечества отрицают свою животность! Решительно отмежевываются от животного царства!.. Это, мол, дикие племена пусть считают своими предками медведей, кондоров, змей или даже акул… А цивилизованный минкин признавать свое родство с животным миром упорно не желает!
И, в общем-то, я его понимаю. Осознание своей выделенности, своей непохожести на прочих существ вполне естественно для разумного создания: слишком уж далеко ушли люди по дороге социальной эволюции от своих биологических братьев. Больше скажу: высокомерное отрицание своей животности — очень обнадеживающий фактор! Который в будущем поможет нам навсегда покончить со своим биологизмом. Но об этом немного позже. А пока обращу внимание уважаемого читателя, что борьба с собственной животностью ведется человечеством не одну сотню лет.
Отшельники, в аскезе усмиряющие бренную плоть, — это борьба с животностью.
Подавление естественных запахов тела с помощью душа, духов, дезодорантов да и вообще существование всей парфюмерной промышленности — борьба с животностью.
Грезы фантастов о киборгизации человека и теологов об освобождении души от тела (разума от его обезьяньего носителя) — борьба с животностью…
Кто же побеждает в этой борьбе? Пока обезьяна. Обезьяна, которая сидит внутри нас.
На всем нашем мире, на всей цивилизации, на мировой экономике, на мировой культуре лежит неизгладимая печать зверя, от которого мы произошли. Стоит только вглядеться.
Нами руководят все те же животные устремления — желание вкусно есть, комфортно (лениво) жить, обладать самкой, голубить своего детеныша, удовлетворять любопытство, лидировать в стае, получать любовь и внимание соплеменников… Цивилизация лишь слегка прикрыла эти животные устремления легким флером социальности. То есть слов. Слов о долге и справедливости, добре и зле, Боге и дьяволе, преданности и предательстве, чести и бесчестии. Но за всей этой словесной мишурой, стоит лишь чуть-чуть расколупать ее, скрывается животное стремление к получению разнообразных чувственных (телесных и интеллектуальных) удовольствий.
Тем романтикам, кто мне не верит, рекомендую задуматься и проанализировать свои действия и желания за последнюю минуту, час, день, месяц. Советую докопаться до истинных причин своих устремлений, найти корни своих желаний. Чаще всего это бывает сделать просто. В редких случаях нужно будет углубляться в дебри психологии. Но все равно — упорное прорубание через психологические дебри неизменно приведет вас на яркую полянку, где сидят обезьяны…
Несмотря на то, что мы уходим по дороге прогресса все дальше от животного, решительного отрыва пока еще не произошло. Но рано или поздно это случится. Правда, и тогда какие-то животные следы на новом искусственном носителе разума останутся. Потому что следы остаются всегда, ведь мы живем в материальном, причинно-следственном мире. То есть мире, где остаются следы…
Однако, чтобы покончить с обезьяной внутри нас, нужно четко увидеть ее в себе. Знать, как говорится, врага в лицо. Ведь чтобы избавиться от чего-либо, нужно знать, от чего именно вы хотите избавиться, не так ли? В противном случае возникает парадокс — именно те, кто так тревожно и гневно курлычат о том, что человек не есть животное, именно эти интеллигенты-романтики почему-то сильнее всего протестуют против полного отрыва разума от биологического носителя, каковой обещает нам развитие технологий. Всякие слова о генетическом улучшении человека, о возможной его киборгизации, о переносе разума на иные носители воспринимаются интеллигентами-романтиками с гневом! Они, отрицая нашу животность, ужасно к ней привязаны! Поэтому давайте для начала найдем в себе зверя…
Глава 16Голое водоплавающее…
Слушайте, а мне понравилась эта игра с сужающимися кругами. Давайте продолжим. Итак, человек принадлежит к типу хордовых, он теплокровное млекопитающее. Если сужать круги дальше, чтобы точно локализовать место человека в животном царстве (на эволюционном древе), мы неминуемо придем к приматам. Придем, опираясь на данные морфологии (наука о внешнем строении тела), гистологии (ткани тела), этологии (поведенческие особенности), генетики…
Кстати, о генетике…
Никто не спорит, что по отпечатку пальца можно идентифицировать человека. Дактилоскопией пользуются уже более ста лет, и она вовсю распропагандирована тысячами детективов, кинофильмов. Штирлиц оставил свои «пальчики» на чемодане «пианистки»… А еще сотню лет назад не каждый суд принимал к рассмотрению отпечатки пальцев как доказательство вины: не привыкли. Зато сегодня все знают, что одинакового рисунка папиллярных линий у двух разных людей быть не может.
Генетический анализ еще точнее дактилоскопии, хотя пока менее привычен для широкой публики. Зато суды уже вовсю принимают генетическую экспертизу в качестве доказательства. Генный анализ может определить, является ли, скажем, данный ребенок родственником (например, сыном) конкретного гражданина с вероятностью практически равной единице. Sapienti sat.
Люди умные с генетической экспертизой спорить не будут, если дело касается установления отцовства или родства. Даже верующие. Но у тех же верующих мозги враз куда-то улетучиваются, когда им говорят, что генетический анализ доказывает родство homo sapiens с человекообразными обезьянами — гориллой, шимпанзе, орангутаном. Как только наука преподносит боговерам неудобные факты, на их глаза опускаются шоры и начинается хитрая игра «твоя моя не понимай».
Впрочем, не будем углубляться в малопонятные публике дебри генетики. Обойдемся простой зоологией, представления о которой каждый имеет со школы. Известный зоолог Десмонд Моррис так описывает процедуру «опознания» зоологами неизвестного прежде создания. Весьма любопытное и популярное описание. Потом мы поймем, какое отношение оно имеет к человеку. Итак…
«В одном зоологическом саду висит табличка, которая гласит: “Это животное науке неизвестно”. В клетке сидит маленькая белочка. У нее черные лапки, родом белочка из Африки. На этом континенте белок с черными лапками прежде не встречали. О ней ничего не известно. Нет у нее и названия.
Для зоолога это животное представляет особый интерес. Какую оно вело жизнь, сделавшую его столь своеобразным? Чем оно отличается от 366 других видов белок, существующих в настоящее время, которые уже известны и описаны учеными? В определенный момент эволюции семейства беличьих, предки этого животного, должно быть, каким-то образом откололись от остального семейства и создали собственную, независимо размножающуюся популяцию. Какой же фактор окружающей среды привел к тому, что их изоляция трансформировалась в новую форму жизни? Должно быть, новая тенденция началась с какого-то малого шага, когда некое сообщество белок в известной местности стало постепенно изменяться и лучше приспосабливаться к конкретным условиям. Но на этом этапе они все еще могли спариваться с соседними сородичами. Новая особь должна была обладать каким-то небольшим преимуществом в данном регионе, но она была всего лишь разновидностью основного вида (подвидом — А.Н.) и в любой момент могла быть размыта и поглощена основной массой особей. Если же с течением времени новый вид белок начал все лучше приноравливаться к окружающей среде, то в конце концов должен наступить момент, когда им стало выгоднее изолироваться от возможного смешения с соседями. На этом этапе их социальное и сексуальное поведение должно было претерпеть особые изменения, делая маловероятным, а затем и невозможным спаривание с другими видами белок. По-видимому, вначале изменилась их анатомия, что позволило успешнее добывать пищу, характерную для данной местности, но впоследствии изменились их брачные игры и поведенческие сигналы, что обеспечило привлечение внимания партнеров лишь нового типа. Наконец возник совершенно новый, особый и обособленный, триста шестьдесят седьмой вид белок.
Когда мы смотрим на безымянную белку, сидящую в клетке, мы можем лишь догадываться о ходе событий. Мы можем быть уверены лишь в том, что пометы на ее шкурке — черные лапки — указывают на принадлежность животного к новому виду… Мы можем попытаться представить себе ход развития животного, но это будет преждевременный и опасный прием. Лучше начнем с того, что дадим ему простое и очевидное название — назовем его африканской черноногой белкой. Теперь мы должны наблюдать и регистрировать все нюансы ее поведения, а также физического строения, и отмечать, насколько она отличается или похожа на остальных своих сестер».