Люди с душераздирающими криками разбегались в стороны, падали и сгорали, превращаясь в кучки пепла, который уносил в пустое безоблачное небо ветер. Взрывались машины, накренялись дома, вздувался огромными волдырями асфальт и лопался, наполняя воздух темным чадом и гарью.
Потом солнце снова поднималось вверх и зависало на нежно-голубом небе, а внизу под землей ползали оставшиеся в живых люди. Они совокуплялись друг с другом в темных узких ходах, превращаясь постепенно в огромных белых червей, выедающих изнутри смердящее тело мертвой планеты. И эти образы сопровождала тягучая, глубокая музыка, въедающаяся в каждую пору, заставляя дрожать от страха и омерзения к самим себе.
Картина не заставляла никого заниматься любовью, наоборот, после просмотра люди старались держаться подальше друг от друга. Часто мужчины и женщины, придя на просмотр вместе, расходились поодиночке, избегая смотреть в глаза партнеру. Но картину заказывали все станции. Смотрели с ненасытной жадностью, и плакали потом навзрыд. Странно это было и непонятно. Впрочем, тосковать и плакать тоже входит в потребности нормального человека, и эти чувства нужны иногда даже больше чем любовь, потому что заставляют переосмысливать жизнь, понять то, на что люди в радостном, спокойном состоянии неспособны. Именно эмоции и превращают людей в нечто большее чем звери, борющиеся за выживание.
После того как она выплеснула из себя эту светокартину Анюте стало легче. Совсем ненамного. Она по-прежнему не могла смотреть на себя в зеркало без отвращения, и ей все еще было мучительно жалко погибшего мира, но она могла жить дальше. Бродить по освещенным туннелям. Разговаривать с людьми. Сидеть перед компом, сочиняя музыку и создавая новые картины, не только плакать и тосковать по тому, что никогда не вернется.
Жизнь постепенно приходила в норму. Метро с каждым днем все больше превращалось в настоящий подземный город, в котором имелись свои улицы — туннели, районы — станции, своя инфраструктура и свои культурные заведения. По городу начали ездить небольшие пассажирские поезда в пару вагонов и грузовые с открытыми платформами.
Недалеко от кремлевского бункера выкопали зал, который оснастили для просмотра светокартин, к нему подвели несколько туннелей и ветку метро, создав таким образом новую станцию, которой дали ее имя — Анюты Петровой. Отдали это вновь созданное пространство ей, в качестве премии за вклад в культуры страны. Ане было непонятно, о какой стране идет речь, но станцию она приняла под свое начало потому, что для нее внутри выстроили огромную квартиру-студию, установили оборудование и теперь она могла творить свои картины, не выходя из дома. Народ понятное дело мгновенно окрестил ее студию «Петровкой».
Конечно, это принесло ей дополнительные обязанности, теперь ей приходилось руководить своей станцией, составлять графики просмотра, создавать все новые и новые произведения для того, чтобы не пустовали залы, и заказывать чужие светокартины у художников, к которым она неплохо относилась. После того как в метро стали ходить поезда, на ее станцию стали приезжать люди отовсюду, а поскольку просмотр светокартин всегда приводил к одному и тому же, то есть к неудержимому сексуальному буйству, то весь зал обставили мягкими диванчиками, для удобства дополнительно смонтировали душевые, бар и устроили танцевальную площадку, создавая таким образом огромный развлекательный центр.
Он быстро стал популярным среди подземной молодежи, поэтому был всегда полон народа и приносил немало дохода. Деньги ходили все те же, что и наверху до апокалипсиса, только их стало значительно меньше, потому что вклады оставшиеся наверху в банках, причем большей частью в электронной форме, просто растаяли и исчезли. Богатые стали если не бедными, то неимущими, правда, они в большинстве своем умерли, а те, кто еще жил, понимали, что проживут ненадолго.
Пятидесятилетних были единицы, в основном они жили в кремлевском бункере, благодаря тому, что тот находился на большой глубине и обладал мощной защитой, которая и позволяла им как-то существовать. Сорокалетних было больше сотни, может тысяча, и дальше по возрастной шкале шло возрастание. Самое большое количество выживших оказалось в возрасте от семнадцати до двадцати пяти лет. Они легче адаптировались, их организм легко перестроился под реалии подземной жизни. Ниже семнадцати лет никто не выжил. Апокалипсис словно срезал верхний и нижний пик популяции, оставив только наиболее приспособляемую и гибкую его часть. Теперь молодежи предстояло создавать новую подземную цивилизацию со своими ценностями и идеалами.
Возможно именно потому что молодым смерть казалась невероятно далекой и нереальной, несмотря на множество мертвецов, которых они видели, и почти полному отсутствию опыта, им оказалось проще принять происходящее. Они спокойно признали новые правила игры и продолжили жизнь. Новые пары создавались и исчезали, и не только пары, но и тройки, четверки, пятерки — все варианты шведской семьи, которые пытались создать и изучить теоретики в прошлом веке.
Именно такими были сегодняшние союзы: люди просто собирались вместе в одной квартире и жили столько, сколько хотели, потом расходились, больше не вспоминая друг о друге. Это было примитивно, но когда исчезли все навязанные обществом стереотипы, молодежь снова вернулась к древнему, племенному образу жизни.
При этом при всем сексуальном буйстве, которое охватило подземелье, зачатие не происходило, хоть молодые люди были полностью здоровы, а их репродуктивные органы работали безупречно. Причину этого не мог понять никто. Казалось, сама природа не хотела продолжения человеческого рода. Даже искусственное оплодотворение не получалось, и это было совершенно непонятно для медиков, антропологов и биологов, разместившихся в кремлевском бункере. Не могли же поменяться законы вселенной меньше чем за год?
Если бы были живы пожилые люди, то возможно появились новые философские теории, объясняющие то, что произошло, но молодежи это было неинтересно, она существовала здесь и сейчас, и не отягощенная жизненным опытом, принимала все таким, какое оно есть и на данный момент.
Популярность Анюты продолжала расти, на ее премьеры собирался весь кремлевский бункер и сегодняшнее правительство с удовольствием занимаясь любовью, глядя на картины умирающей прежней цивилизации. Материала для новых картин у Ани хватало, беспилотники и спутники постоянно передавали изображения всех мест Земли. Шикарные пляжи заваленные костями людей и рыб. Опустевшие великолепные атоллы с погибшими кораллами. Тропические леса превратившиеся в завалы огромных упавших высохших на корню деревьев. Серые, черные и коричневые тона преобладали повсюду.
Растения и животные погибли повсеместно, и это придавало Земле новый странный вид. Теперь из космоса она уже больше не виделась голубой планетой с зелеными вкраплениями, зелень заменили коричневые тона выжженной земли, и это было даже более пугающим, чем смерть людей и животных.
Флора и фауна погибли, и что было еще хуже, ничего не росло под землей, кроме грибов и плесени. Растения не хотели давать всходы, хоть были абсолютно здоровы, и в этом чудилась еще одна горькая ирония. Весь огромный фонд семян, который был создан как раз для того случая, когда вся растительность или ее большая часть погибнет, оказался бесполезен. Что-то происходило не так на планете. Возникало странное ощущение, что изменилось что-то фундаментальное в мире, какой-то важный закон, дающий жизнь, и все, что ему не отвечало, перестало существовать.
Конечно, для тех, кто выжил, накопленных запасов продуктов должно было хватить до конца их жизни, голода они могли не опасаться, тем более что после того как исчезли микроорганизмы, которые разлагали и уничтожали органику, продовольствие могло храниться почти вечно.
Биологи сначала опасались за бактерии, которые находились в телах людей, потому что они помогали перерабатывать пищу, но быстро успокоились, когда поняли, что те под землей не умирают и спокойно размножаются. Но если их поднимали хотя бы на десять метров ближе к поверхности, как они тут же гибли. Вообще из живых существ смогли приспособиться к новому миру только вирусы, которые остались такими же смертельными для людей как и раньше.
Из погибшего мира родился новый, который разительно отличался от прежнего, и далеко не все выжившие люди могли под него подстроиться.
Анюта не была исключением, она создавала все новые и новые картины с огромной скоростью, потому что это хоть немного, но помогало справляться с депрессией. Правда, ночью тоска возвращалась, и ей снились сны, в которых она и Дик были вместе, тогда Аня просыпалась на мокрой от слез подушке.
И это для нее было, пожалуй, чуть ли даже не более странным и необъяснимым, чем апокалипсис. Кто он для нее — всего лишь случайный знакомый, с которым ее познакомила Лада? Не было в нем ничего особенно примечательного. Дикий Бут не отличался ни умом, ни красотой, ни силой, не принадлежал к ее кругу, не был богатым и успешным, не было в нем ничего сверхъестественного, кроме одного — без него жизнь становилась скучной, долгой и ужасно тоскливой.
А потом она написала самую свою большую картину и, пожалуй, самую долгую — она шла более сорока минут. Начиналась она с простых пейзажей среднерусской возвышенности: березки, ели, сосны, изумрудная трава по пояс, с капельками росы на ней. Нежное голубое небо, теплое желтое солнце. Селение с покосившимися темными от времени деревянными срубами, на широкой деревенской улице бродили козы, жующие огромные кусты крапивы, курицы клевали жирных земляных червей, выползших из-под земли после дождя. На покосившихся скамейках сидели старики, обсуждая политику, женщины несли воду, и огромный ветряк крутился над их головами, знаменуя добравшийся до деревни прогресс.
Гуси и утки шли по тропинке к извивающейся речке, по которой мальчишки таскали бредень, пытаясь поймать маленьких юрких рыбок, выпрыгивающих их воды серебристыми стрелками. Легкий ветерок колыхал ветки ивы.