Она покачала головой. Недуг, беременность, беспомощность, муки одиночества… нет.
Он нежно поглаживал ее бедро и улыбался с явным недоверием.
Никто не касался ее три года. Она не хотела, чтобы кто-нибудь касался ее. Разве это подходящий мир, чтобы рожать в нем ребенка, даже с условием, что отец захочет остаться рядом и помогать в воспитании? Хотя ситуация была непростая. Обсидиан не подозревал, насколько он привлекателен для нее, молодой, моложе Рай, опрятный, просящий о том, что другой взял бы силой. Но все это не имело значения. Что такое несколько мгновений наслаждения по сравнению с целой жизнью расхлебывания последствий?
Обсидиан притянул ее ближе, и на секунду она позволила себе насладиться его близостью. Он приятно пах — мужчиной, и при этом приятно. Она с большой неохотой оторвалась от него.
Он вздохнул, протянул руку к «бардачку». Рай застыла, не зная, чего ожидать, но он вынул всего лишь маленькую коробочку. Надпись на коробочке ничего для нее не значила. Она не понимала, пока он не порвал обертку, открыл коробочку и вынул презерватив. Он смотрел на нее, и она первая в изумлении отвернулась. Затем захихикала. Она не помнила, когда смеялась в последний раз.
Он усмехнулся, жестом указал на заднее сиденье, и она засмеялась в полный голос. Даже в юности она терпеть не могла задние сиденья автомобилей. Но затем оглядела пустые улицы и разрушенные дома, после чего вышла и пересела назад. Он позволил ей самой надеть ему презерватив, а затем, кажется, удивился силе ее желания.
Некоторое время спустя они сидели рядом, прикрытые его плащом, не желая пока становиться друг для друга одетыми чужаками. Он сделал жест, как будто качает ребенка, и вопросительно посмотрел на нее.
Она с трудом глотнула, покачала головой. Она не знала, как сказать ему, что дети умерли.
Он взял ее руку и нарисовал на ней указательным пальцем крест, после чего повторил свой жест с укачиванием ребенка.
Она кивнула, подняла вверх три пальца, после чего отвернулась, старалась совладать с нахлынувшими внезапно воспоминаниями. Она говорила себе, что дети, взрослеющие в нынешние времена, достойны сострадания. Они бродят по каньонам улиц, не помня толком, чем были эти дома и как они пришли в такое состояние. Сегодняшние дети собирают книги как дрова, чтобы сжечь их. Они бегают по улицам, гоняясь друг за другом и повизгивая, словно шимпанзе. У них нет будущего.
Он положил ладонь ей на плечо, и она развернулась вдруг, неловко потянувшись к его маленькой коробочке и затем вынуждая его снова заняться с ней любовью. Он мог вернуть ей способность прощать и наслаждаться. До сих пор ничто не могло дать ей такого. До сих пор с каждым днем она только приближалась к тому моменту, когда пришлось бы сделать то, от чего она бежала, бросив дом: сунуть дуло пистолета в рот и спустить курок.
Она спросила Обсидиана, хочет ли он вернуться домой вместе с ней, остаться с ней.
Он казался удивленным и польщенным, когда понял. Но ответил не сразу. Наконец он отрицательно покачал головой, как она и опасалась. Наверное, он получал большое удовольствие, играя в «копы-грабители» и подвозя незнакомых женщин.
Она одевалась в разочарованном молчании, не в силах испытывать на него злость. Может быть, у него уже есть дом и жена. Очень может быть. Болезнь на мужчинах сказалась хуже, чем на женщинах, мужчин погибло больше, а выжившие пострадали сильнее. Такие мужчины, как Обсидиан, были редкостью. Женщины либо соглашались на меньшее, либо оставались в одиночестве. Если бы они увидели Обсидиана, то сделали бы все, чтобы жить вместе с ним. Рай подозревала, что его уже заполучила какая-нибудь из них, красивее и моложе ее.
Обсидиан коснулся ее, когда она надевала кобуру, и сложной цепочкой жестов спросил, заряжено ли оружие.
Она угрюмо кивнула. Он погладил ее по руке.
Она снова спросила его, хочет ли он поехать домой вместе с ней, на этот раз с помощью других жестов. Он вроде бы колебался. Может, его можно уговорить.
Он вышел и пересел на переднее сиденье, никак не ответив. Она тоже пересела вперед, глядя на него. Он одернул форму и поглядел на нее. Она подумала, что он спрашивает ее о чем-то, но не понимала, о чем.
Он снял с себя значок, постучал по нему пальцем, затем постучал себя по груди. Ну конечно.
Она взяла у него значок и прицепила к нему свою брошку со снопом пшеницы. Если все его безумие состоит в том, чтобы играть в «копы-грабители», пусть себе играет. Она примет его в полицейской форме и со всем прочим. Ее осенило, что в итоге она может лишиться его, если он повстречает кого-нибудь, как повстречал ее. Но какое-то время он будет с ней. Обсидиан снова взял карту города, похлопал по ней, указал примерно на северо-восток, в сторону Пасадены, затем посмотрел на нее.
Она пожала плечами, похлопала его по плечу, потом похлопала по плечу себя, подняла указательный и средний пальцы, сжатые вместе, чтобы он был уверен.
Он схватил ее за эти два пальца и закивал. Он остается с ней.
Она забрала у него карту и бросила на приборный щиток. Указала обратно, на юго-запад, на свой дом. Теперь ей нет нужды ехать в Пасадену. Теперь можно жить дальше, предоставив брата и двух племянников, трех мастеровых мужиков, самим себе. Теперь ей нет нужды выяснять наверняка, настолько ли она одинока, как того опасалась. Теперь она не одинока.
Обсидиан поехал на юг по Хилл-стрит, затем на запад по Вашингтон-стрит, а она откинулась на сиденье, пытаясь представить, на что будет похоже снова жить с кем-то. Того, что она насобирала, того, что запасла и вырастила, запросто хватит на двоих. И места в доме с четырьмя спальнями, разумеется, тоже хватит. Он может перевезти к ней свои пожитки. Самое замечательное, что тот ублюдок с другой стороны улицы оставит ее в покое и, возможно, у нее не возникнет необходимости его убивать.
Обсидиан притянул ее ближе к себе, и она положила голову ему на плечо, но тут он вдруг так резко затормозил, что она едва не вылетела с сиденья. Краем глаза она заметила, как что-то пронеслось через улицу прямо перед капотом машины. Одна-единственная машина на всю улицу, и то кто-то кидается прямо под колеса.
Выпрямившись, Рай увидела, что это женщина, бегущая со стороны старого каркасного дома к заколоченному магазину. Она бежала молча, зато мужчина, который преследовал ее, выскочив на мгновение позже, выкрикивал что-то на бегу, похожее на искаженные слова. У него в руке был зажат какой-то предмет. Не пистолет. Скорее всего нож.
Женщина задергала дверь, та была заперта, она в отчаянии огляделась кругом и в итоге схватила кусок стекла от разбитой витрины магазина. С этим стеклом она развернулась лицом к преследователю. Рай подумала, что она скорее порежет себе руку, чем сумеет покалечить кого-либо этим оружием.
Обсидиан выпрыгнул из машины, крича. В первый раз Рай услышала его голос, глубокий и сиплый из-за вечного молчания. Он снова и снова повторял один и тот же звук, как это делают не способные говорить люди:
— Да, да, да!
Рай вышла из машины, когда Обсидиан подбегал к тем двоим. Он выхватил револьвер. Испугавшись, Рай тоже вытащила оружие и сняла с предохранителя. Огляделась вокруг, высматривая, нет ли здесь других зрителей. Она видела, как мужчина оглянулся на Обсидиана, а затем неожиданно кинулся на женщину. Женщина махнула стеклом у него перед лицом, но он перехватил ее руку и успел дважды пырнуть несчастную ножом, прежде чем Обсидиан выстрелил в него.
Человек согнулся пополам, затем свалился, хватаясь за живот. Обсидиан закричал, затем жестом велел Рай помочь женщине. Рай двинулась к ней, вспоминая, есть ли у нее в рюкзаке что-нибудь кроме бинтов и антисептика. Однако помочь женщины было уже невозможно. Она была проткнута длинным узким ножом для извлечения костей из окорока.
Рай коснулась Обсидиана, давая ему понять, что женщина погибла. Он наклонился, чтобы осмотреть мужчину, который лежал неподвижно и тоже казался мертвым. Однако когда Обсидиан повернул голову посмотреть, чего хочет Рай, мужчина открыл глаза. С искаженным от ненависти лицом он выхватил из незастегнутой кобуры револьвер Обсидиана и выстрелил. Пуля попала Обсидиану в висок, и он упал.
Все произошло просто и стремительно. Мгновением позже Рай застрелила раненого, когда он поворачивался, чтобы убить и ее.
И Рай осталась одна, с тремя трупами.
Она опустилась на колени рядом с Обсидианом, с сухими глазами, нахмуренная, силящаяся понять, почему все вдруг так резко переменилось. Обсидиан ушел. Он умер и покинул ее, как и все остальные.
Двое совсем маленьких детей выскочили из дома, откуда до того выбежали женщина и мужчина, — мальчик и девочка, наверное, лет трех. Держась за руки, они бежали по улице в сторону Рай. Уставились на нее, затем проскочили мимо и приблизились к мертвой женщине. Девочка взяла женщину за руку, словно пытаясь разбудить ее.
Это было уже слишком. Рай встала, чувствуя, как сводит от горя и злости живот. Если дети заплачут, подумала она, ее вырвет.
Они были самостоятельные, эти двое детей. Достаточно подросшие, чтобы находить себе еду. С нее хватит уже горя. Ей не нужны чужие дети, которые вырастут, чтобы превратиться в безволосых обезьян.
Она пошла к машине. По крайней мере, она сможет поехать домой. Она вспомнила, как водить машину.
Мысль о том, что Обсидиана следует похоронить, осенила ее раньше, чем она дошла до машины.
Она так быстро нашла и потеряла этого человека, ощущение было такое, словно ее выдернули из благостного тепла и уюта и вдруг ни с того ни с сего побили. В голове у нее никогда не прояснится. Она не может думать.
Каким-то образом она все-таки заставила себя вернутся к нему, взглянуть на него. Она поняла, что стоит на коленях рядом с ним, хотя совершенно не помнит, как опускалась на колени. Рай погладила Обсидиана по лицу, по бороде. Кто-то из детей издал какой-то звук, и она посмотрела на них, затем на женщину, которая, скорее всего, была их матерью. Дети в ответ смотрели на нее, явно испуганные. Наверное, именно их страх в итоге тронул Рай.