— Основные жанры сидят впереди, — объясняла я, — а поджанры расходятся от них радиусами, в порядке значимости и размера. Хотя Совет жанров занимается общими законодательными вопросами, каждый отдельный жанр может принимать собственные решения на местном уровне. Все они выдвигают сенатора для представительства перед Советом и отстаивания их собственных интересов. Порой дискуссионная палата куда больше напоминает обычный старомодный базар, нежели оплот демократии.
— А кто сейчас выступает? — спросила Четверг-5, когда на возвышение поднялся новый персонаж.
Он выглядел так, будто с утра не расчесывался; красивое лицо казалось глуповатым; босые ноги и расстегнутая до пояса рубаха довершали облик.
— Это Торопыга Глушак, сенатор от жанра бульварного романа, хотя, подозреваю, это не его настоящее имя.
— У них есть сенатор?
— Разумеется. У каждого жанра есть как минимум один, а в зависимости от популярности поджанров их может быть и несколько. У триллера, приходящегося поджанром политическому, шпионскому и приключенческому романам, их трое. У комедии, по последним подсчетам, шестеро, у криминального романа — двенадцать.
— Понятно. Так в чем же проблема бульварного романа?
— Это пограничный спор. Хотя каждая книга существует сама по себе и дрейфует в межжанровом пространстве, известном как Ничто, книги, принадлежащие к одному жанру, сбиваются в кучки для взаимной защиты, свободного обмена идеями и облегчения передвижения персонажей.
— Улавливаю. Рыбак рыбака видит издалека, да?
— Именно. Триллер благоразумно разместили рядом с Криминальным романом, который, в свою очередь, граничит с Социальной драмой, — прекрасный образец вдохновенной жанрографии к вящему взаимоулучшению обоих.
— А Бульварный роман?
— Какой-то идиот безрассудно поместил его между Богословием и Феминистской прозой, с крохотным княжеством Эротики далеко на севере и буферной зоной Комедии на юге, включающей в себя переходный жанр Альковного фарса. С Комедией и Эротикой Бульварный роман вполне ладит, но богословы и феминистки считают, что бульварники вообще не заслуживают отдельного жанра, и нередко стреляют через границу залпами велеречивых интеллектуальных возражений, что могло бы причинить значительный ущерб, будь хоть кто-то в Бульварном романе способен их понять. Со своей стороны, бульварники засылают к соседям диверсионные группы в мини, что отнюдь не радует феминисток, а уж богословов и подавно… или наоборот? В любом случае, вся эта история грозит перейти во всеобщую жанровую войну, если Совет жанров не вмешается и не вызовется стать посредником в мирном урегулировании конфликта. Совет жанров гарантирует бульварникам независимость при условии, что те согласятся на определенные… санкции.
— Какие?
— Запрет на импорт метафор, характеристик и пространных описаний. Торопыга Глушак страдает легкой манией величия, поэтому феминистки и богословы полагают, что сдерживание лучше, чем тотальное противостояние. К сожалению, Бульварный роман заявляет, что это хуже медленной изнурительной войны, ибо подобные санкции перекроют им путь возможного литературного развития за пределы ограниченного поля их деятельности.
— Не могу сказать, что особенно сочувствую им в этом деле.
— Это не важно. Твоя роль в беллетриции — всего лишь защищать статус…
Я оборвала фразу — похоже, в дискуссионной палате что-то происходило. В прекрасно срежиссированном отступлении от протокола делегаты швырялись бюллетенями, а Торопыга Глушак пытался перекричать глумливые вопли и свист. Я грустно покачала головой.
— Что это?
— То, чем бульварники угрожали уже некоторое время: они заявляют, что разработали и испытали… грязную бомбу.
— Грязную бомбу?
— Это плотно упакованная масса неуместных эпизодов, откровенных предложений и решительно ничем не обусловленных постельных сцен. «Грязные» элементы бомбы разлетаются в заранее установленное время и прикрепляются к любой незащищенной прозе. Учитывая избранную мишень, потенциальный ущерб неизмерим. Продуманно расположенная грязная бомба может разбросать плохо описанные сцены прелюбодеяния по всему пространству нудных богословских прений или забросить совершенно неоправданную сцену садомазохистского толка прямо в середину «Миссис Дэллоуэй».[19]
Даже Четверг-5 стало ясно, что в этом нет ничего хорошего.
— А он на это способен?
— Вполне. Сенатор Глушак безумен, как свора мартовских зайцев, а включение бульварного романа в изданный Советом жанров перечень «Ось нечитабельности» наряду с занудными мемуарами и псевдоинтеллектуальной болтовней отнюдь не помогло делу. К ночи все Книгомирье будет в курсе, попомни мои слова! Пресса обожает бряцание оружием и тому подобный воинственный вздор.
— Мисс Нонетот! — донесся противный высокий голос.
Обернувшись, я увидела скользкого типа с остренькими чертами лица, облаченного в мантию. За спиной у него толпилась свита напыщенных ассистентов.
— Доброе утро, сенатор, — приветствовала я его поклоном, как того требовал этикет. — Позвольте представить вам мою ученицу, Четверг-пять. Четверг-пять, это сенатор Жлобсворт, председатель Совета жанров и глава Организации объединенных жанров.
Четверг-5 что-то нечленораздельно булькнула, пытаясь сделать книксен и поклониться одновременно. Сенатор кивнул в ее сторону, затем отпустил всех и отозвал меня к большому видовому окну.
— Мисс Нонетот, — произнес он негромко, — как дела в беллетриции?
— Бюджет трещит по швам, как обычно, — ответила я, давно привыкшая к манипуляторским приемчикам Жлобсворта.
— Это не дело, — отозвался он. — Если бы я мог рассчитывать на вашу поддержку в направлении политики в ближайшем будущем, уверен, мы могли бы исправить ситуацию.
— Вы очень добры, — парировала я, — но в своих решениях я буду исходить из того, что лучше для Книгомирья в целом, а не для отдела, где я работаю.
Глаза его сердито сверкнули. Он был главой Совета, но политические решения все же полагалось принимать большинством голосов, и это его страшно бесило.
— Учитывая, что Потусторонние рейтинги чтения практически перешли в стадию свободного падения, — заговорил он, и в тоне его прорезался рык, — мне казалось, вы охотно пойдете на компромисс по поводу этих ваших драгоценных сомнений.
— Я не иду на компромиссы, — решительно ответила я. — Мои решения основываются на том, что будет лучше для Книгомирья.
— Ладно, — неискренне улыбнулся Жлобсворт, — будем надеяться, что вы не пожалеете ни об одном из своих решений. Всего доброго.
И он удалился в сопровождении свиты. Угрозы его меня не пугали: он грозил — а я игнорировала — почти столько же, сколько мы знали друг друга.
— Я и не думала, что вы так близко знакомы с сенатором Жлобсвортом, — выпалила Четверг-5, едва присоединившись ко мне.
— Я присутствую на заседаниях высшего политического руководства как официальный ПБЗС. Будучи потусторонницей, я обладаю такими способностями к абстрактному мышлению и долгосрочному планированию, какие большинству литературных персонажей и не снились. Дело в том, что я редко следую правилам, и сенатору Жлобсворту это не нравится.
— Можно вопрос? — спросила Четверг-5, когда мы спускались на лифте обратно в Великую библиотеку.
— Конечно.
— Мне не совсем понятно, как работает технология вымыслопередачи в целом. То есть как получается, что книги, находящиеся здесь, читают там.
Я вздохнула. Курсантам полагалось попадать ко мне в ученики, предварительно усвоив азы. Эта же была зеленая, как «Брайтонский леденец».[20] Лифт остановился на третьем этаже, и я распахнула створки. Мы вышли в один из бесконечных коридоров Великой библиотеки, и я махнула рукой в сторону полок.
— Хорошо. Вымыслопередача. Кто-нибудь из наставников объяснял тебе, хотя бы в общих чертах, как на самом деле работает связка «писатель — читатель»?
— По-моему, у меня в то утро живот болел.
Я приблизилась к полкам и поманила ее следом. Уже в ярде от книг я чувствовала, как их влияние согревает меня, словно горячая батарея. Но я ощущала не физический жар, а тепло хорошей истории, отлично рассказанной, — беспорядочную смесь сюжетов, витающую над книгами, словно утренняя дымка над озером. Я реально ощущала эмоции, слышала обрывки разговоров и видела образы, на мгновение преодолевшие притяжение, удерживающее их внутри повествования.
— Чувствуешь? — шепнула я.
— Что чувствую?
Я вздохнула. Книжный народ куда в меньшей степени настроен на восприятие повествования; здесь крайне редко кто-либо читает книги — разве что этого требует сюжет.
— Мягко положи руки на корешки.
Она сделала, как я велела, мгновение смотрела озадаченно, а потом улыбнулась.
— Я слышу голоса, — прошептала она в ответ, боясь разрушить очарование момента, — и водопад. И радость, предательство, смех… Молодой человек потерял шляпу…
— Ты чувствуешь сырую энергию вымыслопередачи, метод, благодаря которому все книги рассеиваются в воображении читателя. У нас По Ту Сторону книги походят на здешние не больше, чем фотография на оригинал. Эти книги живые, каждая сама по себе является маленькой вселенной, и за счет перекачивания энного количества этой энергии от них к их двойникам в реальном мире мы можем передавать повествование напрямую читателю.
Четверг-5 убрала руку от книг и решила проверить, как далеко она сможет отойти, не потеряв связи с ними, — всего на несколько дюймов.
— Перекачивание? Это не здесь вступают в действие текстуальные сита?
— Нет. Мне надо посмотреть кое-что для Брэдшоу, поэтому мы проверим смыслонакопитель — это краеугольный камень технологии вымыслопередачи.
Мы прошли еще несколько ярдов по коридору, и, тщательно сверившись с запиской Брэдшоу, я выбрала книгу из сбивающей с толку шеренги тезок, представлявших произведение во всем многообразии его воплощений. Я открыла том и взглянула на страницу статистики, где мигали в реально