ого дома. И даже в хижинах покой верующих охранял простенький рисунок кормящей дитя богини.
«Но, если я пойду… О Храмы, я же никогда не видел там живых? Вдруг они иные? Но как же Рами?»
Ещё день и ночь, а потом и ещё один день провел Рой-Цох без сна. Он всё яснее видел своим внутренним взором (по мере затуманивания взора внешнего), что жизнь без брата — пуста и бессмысленна. Рой-Цох был сиротой. Кроме брата и вселюбящей Мантейи, у него не осталось никого.
В тоске и бессмысленности Рой-Цох просуществовал бы, конечно, какое-то время. Он знал, что и это воплощение когда-то закончится. Следует ли вообще отягощать себя друзьями и братьями, которые всё равно уйдут, укрывшись плащами небытия?
На четвёртые сутки бдения, когда в монастыре уже зажигали светильники и плошки с маслом, Рой-Цох явился в келью к Третьему настоятелю.
Это путешествие в мир мёртвых Вениамин запомнил лучше прочих. Конечно, он не увидел ни кровавой реки, ни демонов, стерегущих вход. Он просто впал в беспамятство, влетел в туннель и, как и прежде, был встречен белобородым румяным отроком в рясе.
Сердца у голой души Вениамина не было, но что-то всё-таки сильно стучало у него в висках и несуществующая пелена затуманивала мысленный взор.
«Безвременная кончина от тоски по ушедшим родственникам», — быстренько настрочил тощий сизовощёкий канцелярист, даже не посмотрев в сторону Вениамина. Всё шло, как обычно, и вдруг…
Сам Веник не смог бы, наверное, в тот раз найти Рамата. Слишком он был испуган и растерян. Собственное враньё в квадрате буквально пригвоздило его к полу, лишило соображения и воображения. Но бог или чёрт — случай сжалился-таки над ним.
Дверь отворилась, и в кабинет вошёл некто смуглый, стройный, чернявый, в стильном костюме-тройке и лаковых ботинках. На фоне канцеляриста в белой рясе выглядел он глупо, нелепо и даже фантастически.
Худой в рясе посмотрел на вошедшего с брезгливой неприязнью, но, похоже, совсем не удивился его появлению.
— Я уже был у архангела Гавриила! — сказал вошедший, выдержал паузу и картинно задрал брови так, что они превратились в два изогнутых вопросительных знака.
— А я тут при чём? — без любопытства буркнул канцелярист, его круглые, с красноватыми прожилками глаза были полны показного недоумения.
— Я также был в номере 17-м. И у хранителя Господних ключей… — Вопросительные знаки совершили ещё одно замысловатое движение и замерли под совершенно невозможным углом.
«Какое странное лицо, — подумал Вениамин. — Похоже, что его части могут двигаться куда им вздумается».
Человек в костюме начал демонстрировать игрой бровей раздражение.
— Нам поступил циркуляр от общественного наблюдателя. — Он вынул из кармана развёрнутый лист бумаги формата А4, совершенно неизмятый (!), и начал скользить по нему глазами. — Где? Вот! Что в чистилище просочилась живая душа. И что по соглашению, подписанному между нашими ведомствами, душа эта поступает в ведение нашего департамента. Сиречь — полиции времени. Я иду, как и полагается, в канцелярию, но никакой души там не нахожу. Тогда я иду в кабинет № 17. Потом к самому товарищу Гавриилу… Товарищ Гавриил посылает меня к хранителю ключей от Рая. Но хранитель ключей в отпуске. Я иду к Завхозу…
— Завхоз уехал за канцелярскими принадлежностями, — вставил тощий в рясе.
— Знаю, — оборвал его лаковый. — Я иду к первому заместителю Завхоза…
— Он вчера неважно почувствовал себя…
— Это я тоже уже слышал! Меня это не касается! Я хочу, в конце концов, узнать только одно! Где причитающаяся мне душа?!
И тут в комнате что-то щёлкнуло, и остро запахло серой. Вениамин увидел, как длинный хвост с кисточкой быстро юркнул под фалду пиджака чернявого. Это его раздражённый щелчок испортил в помещении воздух.
Веник остекленел от страха. Если до этого он по доброй воле стоял, словно статуя, то сейчас, похоже, не смог бы сделать и шагу, даже если бы ему пригрозили.
А чёрт, Веник уже совершенно явственно разглядел бугорки рогов в чёрных кудрях лакового гостя, уселся прямо на груду бумаг на столе канцеляриста и интимно приблизился к нему, притянув к себе за слюнявчик.
— Моё терпение лопнуло, ангел № 128, — сказал он томно, но отдалённым громом прозвучали в его голосе страшные нотки. — Я не выйду из этого здания, пока мне не отдадут причитающуюся по закону душу. В крайнем случае… я возьму вашу! — Во время этой речи кончик хвоста снова показался из-под пиджака и задёргался, как у рассерженной кошки.
Однако канцелярист не испугался.
— А с чего вы взяли, что это я должен проверять все ваши доносы и кляузы? — усмехнулся он и ловко вывернулся из захвата вместе со слюнявчиком. — Где же я должен взять и подать вам душу? Вы же видите, что живой души у меня здесь нет!
Чёрт подозрительно оглядел комнату, задержал взгляд на том, что было недавно Рой-Цохом, а теперь совершенно обезличенное, но ещё живое висело в углу.
— А это? — он повёл носом, принюхиваясь.
Веник на мгновение потерял последнее, что у него оставалось, — разум. А это и было всё, что отличало его от души действительно умершего.
— Да вы посмотрите на его вес!..
На самом деле канцелярист вообще пренебрёг взвешиванием, однако в процессе препирательства успел написать на бланке какую-то галиматью, и теперь все ангелы Господни не сумели бы убедить его, что цифру он взял с потолка.
Чёрт подвоха разглядеть не сумел и раздражённо нахмурился, завязывая брови узлом.
— Тогда мы сделаем так, — сказал он. Вы, 128-й, лично пойдёте со мной в архив, лично (!) разыщите документы и лично…
Окончания фразы Веник не услышал, потому что волна ужаса поднялась вдруг внутри него и затопила весь воспринимаемый мир. Дело в том, что он знал, где находятся документы из архива. За минуту до прихода лакового чёрта их принёс один из канцелярских ангелов и свалил рядом с переполненным шкафом.
Знал об этом и ангел № 128. Однако, ни слова не говоря, он поднялся, убрал в выдвижной ящик стола обе — круглую и квадратную — печати, которыми штамповал готовые приказы о перемещении душ, небрежно пихнул ящик, даже не закрыв его до конца, и вышел вон вместе со странным своим посетителем.
Дверь хлопнула. Веника слегка колыхнуло, потом дрожание воздуха прекратилось вообще. Секунды шли. Веник стоял в углу не в силах сдвинуться с места. Да он, собственно, и не знал, может ли вообще двигаться теперь самостоятельно.
И тут дверь приоткрылась, словно бы от порыва ветра. В кабинет, волоча целый букет крыльев, неуклюже втиснулось что-то белое на мохнатых совиных лапах. Оно тяжело взлетело на стол, запуталось в своих лопастях, как вентилятор, на который набросили полотенце, смахнуло какие-то бумаги и в довершение учинённого разгрома нагадило прямо на личное дело Вениамина.
— Фимка! — истошно заорал кто-то в коридоре.
— Опять серафим из курятника удрал! — ударило с потолка громовое, похожее на небесный глас, и неуклюжая птица попятилась бочком, спрыгнула со стола, но задела не до конца закрытый ящик и шумно обрушилась вместе с ним на пол.
Это происшествие напугало серафима ещё больше небесного гласа, и он белым перьевым клубком выкатился в приоткрытую дверь. А тяжёлая круглая печать, вываленная им из ящика, сделала пару кругов по полу и замерла прямо у ног Веника.
Веник смотрел на печать. Печать, казалось, смотрела на Веника. Алые буквы горели на ней адским пламенем. Веник протянул к печати руку и понял вдруг, что оторопь совершенно оставила его. Он боялся, что не сможет взять печать, но взял и поднёс к лицу. Отражённые буквы никак не складывались в слова, однако рассветным заревом согрели его до самого сердца, оставленного в далёкой келье на Психотарге.
Желание спрятать чудесную печать возникло у Веника как бы само собой. Он поискал карманы на призрачном подобии одежды, попытался спрятать печать в складках, но горящие буквы просвечивали. Наконец, словно бы по наитию, он прижал печать сияющей надписью к груди, вскрикнул от неожиданной боли и…
Понял, что изменился. Призрачно, неуловимо, но глубоко и явственно. Словно бы прозрел после многовековой слепоты. Он не осознал сущности перемен, просто нашёл в себе какую-то иную, новую опору. Новый, неведомый стержень. Новый указатель его самости и пути бытия.
Веник аккуратно положил печать в ящик, вставил его на место, привёл стол в первозданный вид. Разом отыскал среди множества бумаг личное дело Рамата и переложил его в папку «Исходящие. Психотарга». Проштамповал собственное личное дело, смахнув сделанное Фимкой… Куда же его? Рядом лежала толстая папка «Исходящие. Земля Иисуса». «Годится», — подумал Веник и засунул свои бумаги на самый низ, чтобы ленивые канцелярские ангелы не хватились его сразу.
Теперь нужно было всего лишь найти Рамата. Зная номер нужного кабинета, он был написан поверх личного дела названого брата, Веник выглянул в приоткрытую дверь и, не заметив в коридоре никого, тенью метнулся в угловой № 120.
Глава 3Крест-накрест
Люди обычно подразделяются на две категории — одних частые стрессы доводят до рюмки и рукотрясения, других — закаляют. Веника стрессы, похоже, закаляли. По крайней мере, он почувствовал вдруг, как в него вливается лихорадочная, суетливая бодрость.
«Эх, написать бы заявление на отпуск. Главный бы подписал. Но медлить нельзя, хоть лишние деньги не помешали бы.
Жены дома нет. Но домой… Нет, домой нельзя. Прямо отсюда. Прямо сейчас. Вот только куда? А если совпадение, шутка?»
Веник посмотрел на желтоватый листок. Взял ножницы и тщательно искромсал бумажное «время» на мелкие кусочки. Смахнул обрезки, поднял глаза… Бумага проявилась на столе чуть выше, чем лежала до того. Сердце заколотилось, конечно. Но его лихорадочный бег уже не пугал, мешал разве. Нужны были деньги. Оставалось одно — занять без отдачи.
У кого? У главного? Его такая просьба покоробит, но и польстит одновременно. А без отдачи — так его не жалко, он не бедствует.