Вот как писал об этом сам Хранитель.
«И в ночь, предшествующую затмению Сиа, когда его кровавый глаз, словно уголь жаровни, лежал в ладонях ночи, пришли Они. Они не спросили меня, кто я и где был. Но один из Них, чёрный как смоль, взмахнул указующим огненным перстом, и смертный холод объял меня.
„Кто ты, — вопросил Он, — посмевший нарушить покой великой Реки Времени?! Кто ты, убогий, дерзнувший смешать грязь двух миров на ступнях ног своих?“
„Кто Ты сам, спрашивающий меня так грозно?“ — осмелился ответить я ему.
И он сказал мне: „Я тот, кто охраняет покой Реки Времени и не позволяет смертным дважды входить в ту же воду“.
И тогда я дерзнул спросить: „Скажи мне, Хранитель Великой Реки, почему не позволено нам, смертным, дважды входить в эту воду?“
И страшно засмеялся Он. И указал на чашу мою, половина коей была заполнена свежей водой: „Смотри же, прежде чем я заберу тебя с собой, чтобы осудить твою душу на вечное рабство!“
И я смотрел в чашу. И прекрасные сады, и чудесные земли показались мне в ней. Пёстрые птицы, невиданные на нашей земле, пели на ветвях, а ветви висели низко, согнутые под тяжестью сочных плодов. Чудесные звери слушали песни, поднимая благородные морды. И благодать, казалось, изливалась из чаши в моё сердце. Но вдруг вода потемнела, и я увидел, как дым и огонь заволакивают прекрасную картину. И люди, похожие на меня, вырубали сады и налаживали самострелы на птиц и зверей. И вот первая из птиц уже упала с ветки, обливаясь кровью, а остальные продолжали доверчиво прижиматься к ветвям. И видел я, как вода в моей чаше стала красной…
„Грязен и необуздан человек даже в мечтах своих, — грозно сказал Хранитель. — Ибо увидел ты своё сердце. Раз за разом, умирая, вы сбрасываете накопленную скверну и начинаете всё сначала, — продолжал он. — И нет вам пути через Великую Реку, нет вам бессмертия, ибо память о ваших злодеяниях стала бы больше вас самих!“»
Здесь рукопись обрывалась припиской:
«Великий Хранитель дал мне время до скоротечного восхода, дабы я окончил свое повествование. Близится короткий день, ибо затмение — предвестник разрушительного землетрясения, которое не пощадит окрестные деревни. (Так сказал мне Хранитель.) Я ухожу, завещая больше не ходить моим путем, ибо гнев Их страшен».
Веник перевернул последний лист толстого пергамента, покрытого особым лаком, и увидел в самом низу корявую приписку.
«Свершилось. Храм разрушен. Прощай…»
Далее шло имя, наверное, женское, но оно почти стёрлось и прочесть его не было никакой возможности.
Вениамин знал, что Хранитель Плаща погиб при разрушительном землетрясении, которое буквально сравняло с землёй всё окрест. Однако кто же приходил за Хранителем Плаща? Что это за таинственные Они? Чёрный как смоль? Был ли это виденный Веником чёрт?
Худой усталый странник в тёмном плаще с капюшоном брёл по садам Эдема. У озерца, где ветер играл с камышами, он жадно припал к воде.
Когда-то странник уже бывал здесь. Он помнил, что и сам Эдем живёт в окрестностях озера. Вместе с Женой Его. Так указал им Бог, дабы оградить от зла, изначально заполонившего всё на Земле.
Кругом шла борьба добра со злом — волки кушали ягнят, полудикие крестьяне удобряли недругами пашню, и вроде бы земля после этого даже лучше родила. И только в садах Эдема звери были ласковы, ненастья обходили стороной и никто не мешал наслаждаться жизнью Эдему и Его жене. Уже много сотен лет жили они за пазухой у Бога. Правда, детей у них почему-то не было.
Вот и взгорок. Отсюда рукой подать до поляны, где Бог посадил для Эдема два дерева — Древо жизни и Древо смерти. Странник решил присесть отдохнуть на взгорке. Сорвал по пути пару сочных яблок, расположился, достал из поясного кармана обломок лепёшки и стал медленно жевать, прикусывая то лепешку, то яблоко и подбирая даже самые малые крошки.
— Кто разрешил тебе, странник, вкушать от яблок моих? — услышал он вдруг за спиной зловещий шёпот. Но не вздрогнул, а обернулся с приветливой улыбкой.
Вид Эдема, хозяина садов, неприятно поразил странника.
Хоть был тот всё так же молод, как и много лет назад, но вид имел человека, лишённого простых радостей — крепкого сна, хорошего аппетита и здоровых любовных утех. Был Эдем бледен, стройную спину свою держал согбенной, глаза горели нездоровым томлением, а подбородок порос жидкой клочковатой бородёнкой. Даже голос Эдема приобрёл старушечью капризность и дребезжание.
— Мир тебе, Эдем. Как живётся теперь садах в твоих? — ласково спросил странник и протянул Эдему надкушенное уже яблоко. — Прости, но второе я съел. Не верю, что жалко тебе этих плодов для странника, но раздели со мной мою скудную трапезу.
Эдем взял яблоко и неожиданно жадно откусил. Выглядел он обеспокоенным, и даже глаза его бегали.
— Я вижу, сады твои всё так же радуют взор, — продолжал странник. — Что ж за печали у тебя на челе? Цветёт ли Древо жизни, не оскудели ли плоды его?
— Цветёт, что ему сделается, — буркнул Эдем с набитым ртом. Яблоко он съел до черешка, да и черешок отбросил с сожалением. — Господь щедр. Любит меня. Вкушая плоды Древа жизни, мы с Женой можем жить вечно. — Сладкий сок залил бородёнку Эдема, и она слиплась сосульками. — Это райское место Господь создал для меня. Я его лучшее творение.
Но ты-то как приходишь сюда, странник?
— Возможно, потому, что бреду я мимо добра и зла и божьих запретов не ведаю, ибо не грешен и не безгрешен. Я просто прохожу мимо.
— Тогда смотри! Взгляни, какая тут тучная земля! Какие сладкие плоды она даёт! И всё это мне!
Эдем хвалился, но казалось, похвальба его была сродни истерике. Странник посмотрел на него внимательно.
— Чему же ты не рад тогда, друг мой? — спросил он ласково. — Здоров ли ты? И жена твоя здо…
— Ты видел её? — вскричал Эдем, и глаза его расширились, взирая на неведомый страннику ужас. — А Его ты видел?
— Кого? Господа? — спокойно уточнил странник. — Нет. Мне говорили, он решил сотворить нечто особенное и уединился на время.
— А не он ли послал тебя? — сердито спросил Эдем, и в глазах его полыхнула вдруг злоба.
— Сколько сотен лет ты знаешь меня, Эдем? Разве я когда-то подчинялся чужим желаниям? — удивился странник. — Может, потому и нет мне пристанища в виденных мною мирах… — Он помедлил. — Но скажи мне, что так взволновало тебя? Я приходил к тебе, и ты бывал доволен и счастлив, а теперь…
— Боюсь я Его, — опустил злые дерзкие глаза Эдем. — Кажется мне, замыслил он против меня что-то.
— Не пойму, какой резон тебе сомневаться в Творце? — удивился странник. — Разве не для тебя, своего любимца, он создал этот райский сад, оградив его от влияния зла? Не тебе ли он дал бессмертие, подарив Древо жизни? И не тебе ли дал выбор, достойный Бога? Ведь, вкусив от Древа смерти, ты по своей воле покинешь этот мир? А главное, он создал жену твою, которая истинная твоя половина.
— То-то и оно… То-то и оно! Половина! — воскликнул Эдем, пряча глаза. — Он создал её из моего ребра, отняв у меня что-то… невосполнимое. Я места себе не нахожу! Постоянно желаю её. А она… То твердит, что устала, то ищет другой предлог, чтобы отказать мне. А теперь она… Она говорит мне, что Его послал Бог! Но восемьсот лет мы жили вместе, и ничего. Может, она прижила его с кем? Скажи, странник?
И вдруг глаза Эдема потемнели от страшного подозрения.
Взгляд его стал совершенно дик, на губах выступила пена.
— Что с тобой, Эдем? — участливо спросил странник.
— Ничего-ничего, — потёр тот ладонью лицо. — Это так, морок. Накатит вдруг, как наваждение. Всех подозреваю. — Он устало махнул рукой. — Гостеприимен же я стал… Идём-ка в мой шалаш.
Он суетливо потянул за собой странника.
— Вот по этой тропе, мимо кучи хвороста, видишь? Смотри, смотри — малиновка свила у самой дороги гнездо! Смотри!
И Эдем достал припрятанный в кустах тяжёлый гладкий камень. Через минуту он уже тащил за ноги сухонькое тело старика к огромной куче хвороста. Под хворостом были аккуратно уложены: Жена Его, трёхнедельный младенец, распухший уже и посиневший. Теперь добавился старик в плаще.
Эдем старательно закидал всех троих хворостом. Сел было рядом. Потом его замутило, и он поднялся, оглядываясь, чем же забить горечь во рту. Дошёл до озера. Напился. Вдруг вспомнил:
— Странник… Вдруг он отравил меня? — И горло его извергло озёрную воду вместе с пеной, остатками яблочной кожуры и маленькими семечками, пахнущими горьким миндалём.
Грязное пятно медленно расплывалось по воде, а Эдем снова пил и извергал из себя воду, борясь с самим собой за собственную жизнь.
— Вот такой это был рай, — вздохнул чёрт, опуская глаза.
— Кто же был тот, в плаще? — спросил Веник, не особенно веря, но потрясённый ужасной историей.
— Какая разница, кто это был, — отмахнулся чёрт. — Скорее всего, вы и были.
— А за что же он убил жену свою? — спросил задумчиво Веник.
— Жену он не убивал. Когда Ева…
— Почему Ева?
— Ну… Жена Его. Потом как-то так стали… Постепенно. В общем, когда она увидела задушенного младенца, то пошла к Дереву смерти и съела…
— Яблоко? — перебил Веник.
— Да какое там яблоко, на смокву, скорее, похоже.
— Ага. А Адам, то есть Эдем, съел другое… другую смокву?
— Стоило бы. Но нет, Адама вы за эту историю изгнали из рая. А потом, когда он слухи начал распускать…
— Слухи?
— Ну, поначалу он вроде успокоился. Женился, детей завёл. А потом, когда состарился, выжил из ума и понял, что таки помрёт. Начал всем рассказывать, будто бы это Еву искусил какой-то чужеземец. Будто она съела Плод не от того дерева, да ещё и ему, Эдему, подсунула. И за это их якобы изгнали из рая. А он, Эдем, не виноват. В общем, то ли сбрендил он, то ли жить ему так хотелось, что… Эх… — Чёрт коротко махнул рукой, мол, кто их разберёт, смертных. — А вы после этой истории сотворили себе какое-то тело и… Вот с той поры мы вас и разыскиваем.