Веник глубоко задумался.
— Не верю я вам, — сказал он наконец поднимая на чёрта глаза. — Если вы всё это время просто разыскивали меня, откуда же все эти легенды о проданных душах? Куда, скажите мне, вы забрали 8-го Хранителя Плаща?
Глава 5Начать и кончить
Кто не лежал поющей лунной ночью в объятиях грудастой, но очень глупой девицы, тот не поймёт томления Творца.
Мало написать стихи — нужно ещё прочесть их кому-то, мало построить дом, нужно найти для него жильцов, мало создать Вселенную, нужно, чтобы тебя славили под новыми звёздами.
Поначалу Он трудился в этом мире не больше чем обычно: ваял, пестовал, давал закон… Но потом Он спускался к ним, а закона своего уже не находил. Зло влекло к себе его теперешние творения почему-то гораздо больше, чем добро. Даже данную им истинную веру они в какую-то пару-тройку столетий так приспосабливали под себя, что становилась она уже чуть ли не своей противоположностью.
Чего Он только не делал! Он карал — насылал землетрясения и потопы. Он убеждал собственным примером, спускался в разной личине, но порадел лишь вычурному многобожию.
Он… просил. Просил Животворящее Неразрешённое, породившее его самого… Но всё было напрасно.
Шли века, племя Его дичало, забывало тайны стихий и небесных тел, которым он учил. Пахотные земли зарастали сорной травой. Молодые леса завоёвывали развалины городов…
Племена жили уже, как дикие звери, иные даже не стадами, а иные и без огня. Правда, в разных мирах создания его существовали всё же по-разному. И Он решил сам пройти земные пути мирских круговертей. Проверить на себе, что есть великое зло, разъединяющее устремления души и устремления тела.
Он заставил себя забыть, что он Бог, и начал бесконечное путешествие смертной души из тела в тело, из мира в мир. Ожидая распознать зло, когда оно коснётся его мечтаний в молчаливом призыве.
Чего же достиг Он теперь?
«Там, где никогда не было земли, огня, воды или дыхания, что там?» — спрашивал мудреца ребёнок из древней сказки народа цаарха.
«Там — сила», — отвечал мудрец.
«А что такое сила?» — спрашивал ребёнок.
«То, чем давит земля, отталкивает огонь, тянет вода и встречает дыхание».
«А какова эта сила?» — спрашивал опять ребёнок.
«Такова, каков ты сам, — отвечал мудрец. — Если ты мал и беспомощен, беспомощна и мала сила, противостоящая тебе.
Если ты глуп, она поразит тебя своей глупостью. Если же велик, навстречу твоим помыслам встанет величие».
Ту, предпоследнюю жизнь на Психотарге, Веник закончил в постоянном страхе. Стал он беспокоен и подозрителен.
В каждом лице мерещился ему ужасный патрульный. На короткий миг в глазах гостя ли, послушника ли вспыхивала огненная искра, и Веник, весь в поту, прятался от собственной памяти в самые отдалённые глубины своего естества.
В конце концов, он заперся в келье высоко в горах. Даже пищу из рук в руки не принимал, требовал оставлять на отдалении, в естественном углублении скалы, в которой было вырублено тесное его жилище.
Только птицы согревали измученную душу Вениамина: вольные и свободные, носились они над равниной и горами, что-то возвещая по-своему. Может быть, конец времён, ибо казалось тогда Венику, что видел он и пережил уже всё и более ничто удивить его не в силах.
Послушники приписывали его чудачества святости. Постепенно поползли слухи, будто бы только увидевший отшельника уже причащается небесной благодати. Потому паломники просиживали иногда дни и ночи у скалы, где скрывался Вениамин. Но особенности веры не позволяли паломникам нарушить уединение отшельника, сам же он не сподобился лицезреть ни одного из них. Он просто не мог. Его вера в людей истощилась.
Это случилось в ночь страшной сухой грозы, когда молнии рвали нависшие тучи, но так и не выжали из них ни единой капли. Едва дремлющий на рваной подстилке, брошенной прямо на каменный пол, Веник вдруг услышал топот тысячи ног. Он в ужасе вскочил, но топот тут же утонул в грозовом безумии. Тогда, приложив ухо к камню, Веник понял, что страшным топотом отдались в его сердце торопливые шаги одного единственного путника.
Женщина. Грязная и растрёпанная, измождённая лицом, но с маленьким свёртком, в котором что-то пищало и ворочалось, она решилась нарушить уединение отшельника. «Всего лишь женщина с ребёнком, — раздражённо подумал Веник. — Видно, ребёнок болен, дабы я излечил его. Видно, ужасной была болезнь, если наставник, охраняющий вход к храму, разрешил ей идти ночью в мою келью?»
Веник жестом успокоил женщину, готовую попятиться, и попросил показать мальца. Что ж, такова жизнь в монастыре. Будь ты хоть трижды святой, живешь ты здесь затем, чтобы стать опорой надрывающегося в миру соседа.
Женщина развернула свёрток. Внешне ребёнок был крепок и упитан, только странной пустоты взгляд насторожил Веника. Он зажёг лучинку и проследил за зрачками — нет, со зрением всё в порядке… Что же за недуг заставляет мальца так тупо и безрадостно смотреть на мир?
— Да улыбается ли он у тебя? — спросил Вениамин у женщины, всхлипывающей и вытирающей лицо грязным рукавом.
— Когда ест, больше ничего…
— Да ладно, Гос, стоит ли вам сейчас вспоминать об этом? — фамильярно вломился в воспоминания Веника чёрт. И ведь «вломился» — это еще слабо сказано. Прямо-таки прошёл по самой чистоте душевной, не снимая грязной обуви. — Ведь и без того понятно, что сейчас будет, — загнусил этот нарушитель приличий, прячась от гневного взгляда Вениамина. — Ведь ясно же, что ребёнок болен неизлечимой болезнью. И вы должны будете явить чудо излечения, которое, кроме вас, и явить-то толком никто не может. Вы испугаетесь содеянного, память пробудится. Объятый ужасом, вы и понавыдумываете всяких страхов, чтобы в очередной раз заблокировать собственную память. А мы — лови вас потом опять по всем вами созданным мирам. А насоздавали-то вы их — о-го-го сколько!
— Постой! — перебил вдруг чёрта Веник, который, вышибленный из памяти, сидел будто оплёванный, только глаза его горели страшным огнём. — Постой, как это ты назвал меня?
— По имени, как же ещё, — растерялся чёрт. И, испугавшись вдруг, зачастил: — Я по-простому… Если же вы желаете, то, конечно… Полным титулом… Вечный Творец и…
— Да нет, — поморщившись, оборвал Веник. — Почему Гос?
Это, что, имя мне?
— Ну, так мы же на славянской земле. А здесь вас в соответствии с древней традицией звали Гос П.
— Пэ? Это, что, фамилия? — слабо удивился Веник.
— Ну да. Оттого и пошло… Э-э… Господин, то есть Госп один. Вы один… Един то есть, — совершенно запутался чёрт.
Веник вдруг неожиданно ярко и сильно ощутил — чёрт врёт.
Крутится, как уж на сковородке. Непонятно зачем? Ведь, собственно, пусть он, Веник, и Бог, но какая в нём теперь польза? Ведь обходились же столько лет? Насоздавали канцелярий и сказок…
Чёрт понял его сомнения.
— Всё дело, Господи, в том, что… — он поднабрал побольше воздуху. — Что последние 50 лет мироздание, созданное вами, совершенно утратило равновесие. В любой момент лишняя истина упадёт на весы и…
«Опять вертится, значит, снова привирает», — подумал Веник.
Чёрт заметался, угадав, видно, его мысли.
— Поймите, Гос, если до сих пор вы искали допущенную вами ошибку только для себя, для самоудовлетворения, так сказать, то теперь… Или мы найдём и устраним её, или она устранит нас всех! И лучше сделать это сегодня. Потому что до завтра этот мир, возможно, уже и не дотянет! А если рухнет мир — все мы вновь станем Единым Неразрешённым.
А там… Там уже неизвестно, как и когда, из тоски и томления по самопознанию Великое Неразрешённое разрешится от бремени другим Творцом. Но даже след наш к тому моменту сгинет.
— Ну, если бы след сгинул, мы бы не знали, как там что бывает, — утешил чёрта Вениамин. — Даже предположить не смогли бы, что будет с нами после конца мира. А если предполагаем, то хоть что-то от нас да останется… — Веник задумался. — Да, и ещё одно, — встрепенулся он. — Врёшь-то всё время зачем?
— Понимаете, Вседержец…
— Гос.
— Понимаете, Гос, боюсь я. Ведь как только просыпалась в вас хотя бы часть осознания того, кто Вы есть… Вы тут же бросались очертя… извините, голову из тела в тело, и мы теряли всякий ваш след. Только по чудесам и откровениям — сущность Творца не убьёшь — мы снова выходили на вас, распутывали паутину жизней. Но только теперь нам повезло застать вас лично. Когда вы живьём, так сказать, спустились в… то есть поднялись… Вот только тут мы вас и… Но ведь то, что мы вас нашли, ещё ничего не гарантирует. Один Бог ведает, что вы предпримите на этот раз.
— Один Бог?! — возвысил голос Веник. — Это что у вас за метафора такая?
— А вы, что, это ещё не? — испугался чёрт. — Тут же, понимаете… м-м, — он замямлил что-то неразборчивое. — Я не знаю, как вам тогда и объяснить. Бог, понимаете, он как бы и есть Бог. Это как бы… э-э… душа Великого Неразрешённого. А Творец… Он — Творец. Он как бы сам по себе.
— Как это «сам по себе»? — рассердился Веник. — Если есть Бог, то Творец, создающий из… То есть разрешающий Неразрешённое, он кто? Дьявол, что ли?!
Запуганный чёрт молчал, вжавшись в стул. На морде лица его было написано: «Вы сами это сказали».
— Значит, я — Творец, противостоящий некому первозданному Хаосу?
— Ну, не совсем так, — пробормотал чёрт. — Великое Неразрешённое, оно не хаос. По крайней мере, не тот хаос, как понимают его на Земле. Неразрешённое — это зародыш, семя. Порядок и хаос, жизнь и смерть — вместе.
— «Хеден Шолдерс», — пробормотал Веник.
— Что? — не понял чёрт.
— Продолжай, это я так, для себя.
— И когда в Неразрешённом рождается этакий росток другой жизни, Неразрешённое гибнет, потому что появляется Решение. Сегодняшняя Вселенная — это Решение Творца. Вот только где-то закралась маленькая ошибка…