– Маша, ну как тебе не стыдно?
Девочка вновь уставилась на Олега. Проницательный взгляд медленно стирал улыбку с его губ. Шеф попытался совладать с голосом и нервами:
– Просто я не делал ничего… с лицом.
– Почему? Тебе нравится быть старым?
– Маша! Перестань, это нетактично. Мы с дядей в самом деле учились вместе. Кстати, Олег, а действительно?
– Я не стесняюсь собственного возраста. В конце концов, я мужчина, а седина – штука благородная.
Улыбка у Аси добрая, чуточку снисходительная. Она отозвалась звонко:
– Не смеши, даже последний динозавр понимает: хорошо выглядеть – не стыдно. А возраст – только цифры в базе данных.
Олег замер, переваривая то ли ее слова, то ли собственные мысли. Взгляд блуждал по легкому платью женщины, по белоснежным бантам Маши, по грубым камням брусчатки. Вес жилета под курткой стал неожиданно расти, будто болты и гвозди тянет к земле магнитом. Особенно ощутили тяжесть плечи: в костях пошла ломота, спина согнулась, превращая в настоящего старика.
– Маша – твоя дочь? – вдруг отозвался Олег. – А во сколько ты родила? В сорок восемь?
– В сорок семь.
Удивление мужчин не смутило Асю, насторожило. Она уперла кулачок в бок, прищурилась:
– Что не так?
– Ты родила в сорок семь лет?
– Олег, ты издеваешься? – в ее голосе дрогнула обида. – Значит, когда Гурченко свой стольник в космосе отмечает – это нормально. А когда обычная женщина рожает – ненормально?
– Гурченко… что? Ее… да как это? Воскресили?
Ася закатила глаза, вздохнула.
– Олег, ты неисправим! Бросай свои реконструкции и приходи в реальный мир. Здесь лучше и интереснее. А еще лучше – приходи в гости! Меня в системе, кстати, очень легко найти. Ну что, договорились?
– Д-да, – выдавил он.
– Замечательно! Тогда жду сообщения! – воскликнула Ася. Снова глянула оценивающе, добавила: – И еще, пока не помолодеешь – целовать не буду.
Окаменелый Олег провожал одноклассницу взглядом, а внутри трепыхался только один страх: главное, чтобы Машенька не обернулась… Слишком искренняя девчонка, слишком наивная, еще не умеет лицемерить. Говорит то, что думает, и своей беззастенчивой простотой может пробить самую толстую шкуру. Бедняга… И ее, эту крохотную Машу, уже обрекли на вечные мучения в Аду… на бессмертие.
– Немного осталось, – проговорил Олег тихо. – Пройдем до центра площади и рванем. И все, конец унижениям и соблазнам. Я устал от этой гонки, очень устал. Стас?
Мужчина повернулся резко, но вокруг никого.
– Стас?
Ответный крик донесся издалека:
– Олег, я понял! Я жить хочу.
– Предатель! Трус! Вернись немедленно!
– Не дури, шеф! Я видел, как твои глаза блестели! Ты тоже хочешь! Не дури!
– Стас, вернись! Вернись и умри как мужчина!
Рука метнулась к карману: если успеет нажать кнопку прямо сейчас, собственный жилет рванет, а волна дотянется и до Стаса. Расшитый пластитом жилет напарника среагирует, а болты и гвозди полетят вторым смертоносным кольцом.
– Стас, вернись!
Но Стас рванул прочь со скоростью гонимого леопарда.
– Стас!!!
Допотопный пульт выпал из пальцев и с глухим ударом приземлился на брусчатку.
– Стас, – прошептал Олег, – я готов умереть. Но умирать вот так, одному… Стас.
– А по образованию вы кто?
– Химик, – отозвался Стас. – Почти химик. Я институт не закончил, в леса ушел.
– В Армию Сопротивления? – спросил полицейский. Его губы дрогнули в полуулыбке, так и застыли. – Зря. Институт зря бросили. Теперь либо учиться заново, либо идти по низшей квалификации.
– Да, я уже понял. Буду учиться, если позволят.
– Учиться вам или нет, определит тестирование. А если тест выявит хороший потенциал, государство оплатит учебу и подъемные выделит. Мы ценим качественных специалистов.
Стас потупился, на бритой макушке блеснула испарина.
– Что-то не так? – в голосе полицейского искренняя тревога.
– Просто… мое прошлое. На меня станут смотреть как на ушибленного.
– Нет, зачем. Эта информация останется под грифом, пока не встанете на ноги. Потом, может быть, – полицейский растянул рот в широченной улыбке, – продадим досье журналистам.
Стас вздрогнул, метнул полный ужаса взгляд. Но страж закона схватился за живот и захохотал:
– Шучу, шучу! Ваше прошлое – ваше личное дело. Но приглядывать за вами будем, не сомневайтесь.
– Это само собой, – с облегчением отозвался Стас.
– Все. Ваши документы готовы. Мой помощник отвезет вас. Против Таганского района ничего не имеете, кстати? Прекрасно. А то народ в последние годы все дальше от центра стремится, намазано им, что ли… А квартиры на Таганке отличные! Потолки, между прочим, четыре метра. Сейчас документы и ключи для вас принесу, подождите здесь.
Стас остался один, подавленный и несчастный. В голове мелькали горькие мысли: тридцать лет в глуши, которую даже деревней назвать нельзя! Тридцать! Времени потерял столько, что на целую жизнь хватило бы.
Взгляд внезапно упал на небольшой экранчик, распластанный на столе полицейского. Картинки выплывали объемные, неспешные. Стас потянулся, прибавил звук – благо символы на панели управления ничем не отличаются, хоть что-то сохранилось из тех, «нулевых».
Голос корреспондента произнес четко и печально:
– По данным полиции, погибший – глава так называемой Армии Сопротивления, Олег Замогильный. Цели самоубийства пока не ясны. По версии следствия, основной мотив носил религиозный характер. Павел Евгеньевич, а как вы считаете, могла религия стать причиной?
На экране появился худощавый человек лет сорока. На лице скорбь, плечи опущены, будто смерть Олега воспринял как личную трагедию:
– Как вы уже сказали, судить о мотивах сложно. Погибший был христианином, а эта религия не поощряла насилие, тем более самоубийство. У христиан это один из самых тяжких грехов.
– Но что же тогда? Что заставило?
– Возможно, он был фанатиком, придумал себе отдельную реальность или возомнил себя жертвой, подобной их Иисусу. Последним героем в мире разврата, понимаете?
– Простите, Павел Евгеньевич, не понимаю, – растерянно отозвался корреспондент.
– Да, для сознания современного человека это сложно, даже абсурдно. Но вначале многие христиане придерживались мысли, что бессмертие противоестественно, даже оскорбительно. В 2015 году это противостояние чуть не переросло в открытый конфликт. В те времена смельчаков вроде этого Олега…
– Замогильного, – подсказали из-за кадра.
– Да, людей вроде Олега Замогильного было множество. Считалось, что душа может пережить физическое тело, и тогда конец будет несравнимо страшнее обычной смерти. Благо у тех хватило разума сопоставить миф и реальность, сделать правильный выбор.
– Один из наших коллег высказал мнение, что Олег был не самоубийцей, а смертником-террофирс… террарийс…
Павел Евгеньевич кивнул, отозвался печально:
– Террористом. Может быть. В «нулевых» были такие люди. Но террорист не стал бы выбирать для взрыва укромный, безлюдный уголок. Хотя, возможно, его планы изменились, и изначально действительно хотел устроить массовую казнь.
Лицо рассказчика исказилось болью и ужасом, корреспондент тоже не смог удержать маску спокойствия. Даже Стас в отвращении отшатнулся от экрана.
– Бессмысленная жертва, – задумчиво проговорил корреспондент, а через секунду вновь обратился к камере: – Уважаемые телезрители, я напоминаю: сегодня вечером близ Красной площади совершил самоубийство глава так называемой Армии Сопротивления, Олег Замогильный. Погибшего удалось опознать по отпечаткам пальцев, точнее, тому, что от этих пальцев осталось. Взрыв зафиксирован несколькими камерами, но из моральных соображений мы не будем транслировать эти кадры. Мотивы самоубийцы только предстоит выяснить, но одно уже можно сказать наверняка: этот поступок – пример бессмысленного, фальшивого героизма. Мы вернемся после короткой рекламы. Оставайтесь с нами.
Николай ТройПравосудие
«Корвет» взревел мощно. От могучего рыка восьмицилиндрового двигателя кровь закипела, будто и туда насосы впрыснули бензин.
Толпа на обочине завизжала от восторга. Млея от гордости за своего железного зверя, Дэн снова надавил на газ. Мотор взревел, и от этого звука радостно заколотилось сердце. В глазах немолодого уже бизнесмена сверкнул боевой задор, как у мальчишки. Что бы написали репортеры, увидев, как глава влиятельной финансовой корпорации гоняется со стритрейсерами? Маразм? С жиру бесится?
«Плевать! – подумал Дэн, вслушиваясь в рев мотора. – На все плевать – живем только один раз!»
Девчонки облепили капот, под вспышками фотокамер елозят задницами по разогретому металлу. Каждая норовит не только эффектней сфоткаться, но и состроить глазки пилотам. Самые смелые задирают футболки, расставляют ноги.
Раздался гудок. В свете фар замелькали фигуры, поспешно освободили черную полосу асфальта. Красиво покачивая бедрами, выплыла шикарная девчонка в розовых стрингах. Дэн засмотрелся на полные груди, в сосках поблескивают кольца нейростимуляторов.
Девчонка вышла к разделительной полосе, встряхнула гривой платиновых волос. Дэн ухмыльнулся едко, когда ее пальчики коснулись ниточек стрингов на бедрах, но рот против воли наполнился слюной, а сердце застучало чаще.
На соседней полосе урчит «Порше», а позади, над двигателем, дрожащее марево горячего воздуха. Сегодняшний противник Дэна недавно приехал в Москву, еще новичок. Вон как вылупился на Тришу, сейчас в штаны сольет!
Дэн ухмыльнулся. Под внезапным порывом совершить глупость крикнул в окно:
– Эй, молокосос, ты проиграешь!
Мальчишка окрысился:
– Это почему же?
Дэн заржал глумливо.
– Потому, что у тебя двигатель в жопе!
Триша повернулась к гонщикам спиной, потянула трусики к асфальту, изящно наклоняясь следом. На миг трусики задержались в паху. Но вот шелковая ткань скользнула по коже вниз, обнажая налитые кровью половые губы.