Похоже, против меня использовали что-то очень простое, вроде угарного газа. Это объясняло моё крайне мерзкое состояние: дико болела голова, перед глазами плавали разноцветные круги и меня тошнило.
— О, наш гость пришёл в себя! — сказал кто-то по-немецки в ответ на мой сдавленный стон.
Я с огромным трудом приподнял голову и кое-как сфокусировал взгляд.
Меня привязали к чему-то, подозрительно напоминающего операционный стол: прямо в глаза светила бестеневая лампа, стены были выложены белым кафелем. В помещении находилось несколько людей в синих халатах и масках.
И, разумеется же, я был совершенно голый. Почему все тюремщики палачи первым делом норовят своих жертв раздеть? Впрочем, это как раз легко объяснить: элемент психологического давления.
Одна из фигур двинулась в мою сторону. Шла она медленно, припадая на левую ногу, по-стариковски.
— Это… невероятно, — сказал старик надтреснутым голосом, внимательно разглядывая меня цепкими серыми глазами.
— Вы узнаёте его? — уточнил другой тюремщик, — вы уверены?
— Как же я могу забыть такое? — старик пожал плечами, — да, я уверен. А второй? — спросил он после небольшой паузы. — Второго вы поймали?
— Нет. Не поймали. Но, надеемся, и одного хватит для наших целей.
— Хорошо. Это хорошо, — старик мелко закивал и отошёл от меня.
— Покажите ему, — сказал кто-то третий, стоящий за моей головой.
— Сейчас?
— Да, самое время.
— Хорошо.
Стол, на котором я лежал, вдруг загудел и начал двигаться, приподнимая меня в полулежащее положение.
Один из захватчиков толкал перед собой небольшой металлический столик, где на подушке из чёрного бархата лежал тюрвинг перемещения.
— Видите? — спросил тот, кто разговаривал со стариком, — мы тоже видим. Не плохо, правда?
Я промолчал.
— Уверен, вы меня прекрасно поняли, — продолжал он, — значит, пришло время поговорить по существу. Самое ценное ваше качество нам, конечно, могло бы быть полезно. Но мы можем и без него, благодаря этому господину, — он указал на старика, — и это не единственный видящий, который у нас есть.
Я прикрыл глаза; смотреть на мельтешение цветных кругов становилось невыносимо. Да и тошнота подкатывала с новой силой.
— Вколите ему чего-нибудь бодрящего, что ли? Что-то он совсем раскис, мы так не продвинемся.
— Нет! — сказал я по-немецки, — не надо. Поговорить мы можем и без этого.
— Что ж, — усмехнулся (это было видно по глазам) тот, кто, видимо, был тут старшим, — рад это слышать.
— Зачем всё это? — спросил я, — что вы хотите?
Старший вздохнул. Сделал пару шагов в мою сторону. Потом, взглянув мне в глаза, проговорил:
— Мы хотим победы.
— Кого над кем?
— Не разыгрывайте из себя идиота, — ответил он, — мы не думаем, что будущее человечества должна определять та сторона, которую вы представляете. Вы слишком долго травили людей своими странными представлениями о морали и счастье, чтобы не понимать.
Я вздохнул, чем вызвал очередной приступ головокружения.
— Не отказывайтесь от укола, — неожиданно вмешался старик, — будет легче. Я проходил через подобное.
Я заинтересованно посмотрел на него.
— Вы слишком добры, герр… — старший осёкся, видимо, сообразив, что чуть не выдал важную информацию.
— Вам же легче будет, — старик пожал плечами, — но выбор за вами. То, что это не будет яд, могу гарантировать.
Я подумал пару секунд. Попробовал войти в режим. Понял, что у меня это не получается. И после этого кивнул.
После укола мне действительно стало значительно лучше. Голова стала ясной, даже усталость и голод будто бы отступили.
— Мне бы хотелось конкретики, — сказал я, — лозунги — это, конечно, хорошо. Но что именно вы от меня требуете?
— Для начала давайте я вам расскажу полный расклад, — ответил старший, — чтобы легче было принимать решение. Итак, мы не ожидали, что вы попадётесь в такую примитивную ловушку. Мы просто использовали все возможные пути — и представляете наше удивление, когда в один прекрасный миг вдруг получили сообщение о том, что птичка в клетке?
Я промолчал. Тюремщик был прав на сто процентов. Я слишком расслабился; слишком уверился в собственной гениальности и непогрешимости — и просчитался в элементарной ситуации. Моим марсианским учителям наверняка за меня было бы мучительно стыдно. Я даже покраснел, представляя реакцию Кая, когда он обо всём узнает…
— Это чтобы вы не переоценивали вашу ценность, — пояснил старший, — вы не учитывались в наших стратегических планах. Но можете помочь. Точнее, мы можем помочь друг другу, если посмотреть на ситуацию объективно и беспристрастно.
— Можно конкретнее, пожалуйста? — спросил я, — тут довольно прохладно. Мне бы хотелось занять более… комфортное положение.
— Вижу, — хохотнул старший, смерив меня взглядом; меня даже передёрнуло от омерзения, когда я понял, на что он намекает. Но всё-таки я выдавил из себя подобие улыбки, — нам нужно знать местоположение артефактов, которые вы называете тюрвингами.
Я поморщился. Моргнул пару раз. Потом ответил:
— Ясно. А что взамен?
— Взамен — жизнь и комфортное обращение. А после нашей победы — свобода. При условии хорошего поведения, разумеется.
— Звучит заманчиво, — я цокнул языком.
Мои тюремщики растерянно переглянулись.
— Похоже, слухи о фанатизме русских несколько… преувеличены, — заметил старший.
— Или он с нами играет! — заметил старик.
— Это значит, что мы договорились? — переспросил меня главный тюремщик, — вы дадите нам то, что мы просим?
— Дам, — кивнул я, — без проблем.
— Это… это очень странно… — снова пробормотал старик, — мне отец рассказывал, что русские солдаты выдерживали страшные вещи, но так и не выдавали информацию, которая не имела почти никакого значения… неужели они так… но постойте! — он подошёл ко мне и заглянул в глаза, — вы ведь там были! Вдвоём с товарищем! Там, в Берлине — я пытался рассказать о вас своему отцу, но он отвёл меня через два дня к доктору, который… — старик махнул рукой, — вы понимаете, как много для меня значили все эти годы? Вы, мой страшный мифический враг, из самого детства! Представляете, что я почувствовал, когда узнал от друзей о вашем нападении на хранилище Аненербе?.. Намёк на то, что вы были реальны? И вот — вы передо мной… тогда, когда моя родина переживает величайшее возрождение!
— Я думаю, что… — вмешался главный.
— Ничего вы не думаете! — перебил его старик, — вам даже свою игру начать не удалось бы, если бы не оставшееся патриоты моего поколения! Американцы разучили вас думать!
— Не здесь, — холодно и твёрдо сказал главный, — не сейчас.
— Я хочу видеть его страдания! — настаивал старик, — я не для того спускался в эту преисподнюю и ждал все эти годы! Он! Он должен почувствовать всё сполна! Вы не знаете, каково это — когда вешают лучших людей нации, как… как скот! Десятилетия унижений!..
Главный сделал какой-то знак, и двое других присутствующих подошли к старику, аккуратно взяли его под локти и повели в сторону массивной металлической двери, которая мягко отъехала в сторону при их появлении.
— Он вас водит за нос! — не унимался старикашка, — чем скорее вы отрежете ему яйца, тем раньше поймёте это!
Я поморщился; кажется, главный тоже — но из-за маски сложно было сказать наверняка.
— Вы должны простить своего коллегу, — сказал старший, когда дверь закрылась, — он многое пережил.
— Но остался верен себе, — я закончил фразу, — ничего. Будем считать, инцидент исчерпан. Можно мне теперь одеться?
— Разумеется, — старший кивнул, — сразу, как только дадите первые верифицируемые координаты.
Я вздохнул.
— Вы что, думаете, я настолько хорошо знаю географию, что таскаю в голове глобус с координатной сеткой? — ответил я, — дайте карту. Покажу и расскажу, что знаю.
5
В ситуации силового захвата людьми есть три варианта развития событий. Первый — это полный отказ от сотрудничества, со всеми вытекающими крайне неприятными для здоровья последствиями. Второй — это выполнение требований захватчиков. И, наконец, третий: попытка создать видимость сотрудничества, не подвергая свою сторону конфликта серьёзному риску. Вопреки распространённому мнению, чаще всего используется именно третий вариант. По крайней мере, так говорилось в секретных марсианских учебниках, написанных для спецназа. Не думаю, что их земные аналоги как-то сильно отличаются.
Конечно же, эти варианты годятся только для тех случаев, когда захватчики — люди. Если же не повезло попасть в плен к инопланетянам или паразитарному эгрегору, для начала приходится изучать их возможности. Впрочем, и то и другое я уже проделывал. А вот в руках людей оказался впервые. Точнее, как людей? Видящий, который жаждал провести надо мной одну малоприятную операцию, скорее всего, был одним из проявлений стремительно возрождающегося эгрегора, ещё мало осознанного, а потому особенно злого. Впрочем, в моей ситуации решения принимали именно люди. Поэтому можно было позволить предписанные наставлениями действия.
Та ерунда, которую я гнал на протяжении почти часа наедине с высшим руководством разведки была достаточно похожа на правду, чтобы обеспечить мне несколько комфортных часов. Возможно, даже дней — но я точно не собирался задерживаться в плену настолько долго. Мне нужно было всего лишь сменить обстановку. Ослабить бдительность. И потом — действовать. Физически я мог освободиться ещё там, в камере для допросов. Режим позволял достаточно точно вычислить необходимые усилия и векторы, чтобы порвать ремни. Но я слишком мало знал о системе защиты за железной дверью. Опять пришлось бы импровизировать — что крайне опасно. К тому же появление тюрвинга на допросе я расценивал не иначе как провокацию. Они явно хотели заставить меня продемонстрировать «неизвестные и не задокументированные» возможности, перестраховывались. Значит, их системы защиты были в тот момент на максимуме. Но я не дал им повода их использовать, проявив выдержку.