Рис. 105. Фрагмент.
Нидерландское слово trompe (труба) – общего корня со словом «обман» trompen, французское tromper также значит «обман», отсюда название «трамплей» – жанр картины, натюрморта-обманки того же семантического поля. В этой сцене бледносиний дьявол морочит падких на сиюминутные блага людей своей коварной игрой. Синий цвет в средневековой культуре имел разнообразные значения: мог считаться цветом верности или мошенничества в зависимости от контекста. Существуют описания восставших ангелов, демонов, бывших синими внутри и снаружи. В Средние века дьявол и его мир маркируются тёмными цветами: чёрным, коричневым, синим или тёмносиним, – отсюда и столь необычный цвет дьявола, стоящего на стоге.
Рис. 106. Часослов. Франция, XV в. Amiens, Bibliothèque municipale, MS. 107, fol. 20v.
Образ дерева отсылает как к идее познания добра и зла (великому искушению), так и к теме куртуазного сада, развитой Босхом во фрагменте прелюбодеяния в «Семи смертных грехах» и «Саде земных наслаждений». Мужчина играет на лютне, рядом сидит пара, поющая по нотам. Цветущее дерево, по-видимому, так же, как и в «Корабле дураков», связано с весенней, дохристианской традицией культа майского дерева, что порицалось церковью как отступничество от христианства. На дереве-кусте справа сидит сова: у Босха сова фигурирует часто, являясь ноктюрническим, ночным символом зла и обмана. В ловушку для птиц, свисающую с её лапки, дьявольская сова ловит двух ласточек, резвящихся возле неё. Этот едва заметный образ ласточек можно отнести ко всей сцене на верхушке стога: аллегория беззаветных душ, на которые и охотится дьявол, расставив свои ловушки – искушения. Помимо упомянутого недоверия к растлевающей человека музыке, музыкальные инструменты символизировали телесный низ. Например, лютня ассоциировалась в нидерландской литературе с женскими гениталиями. Метафора игры на лютне известна в контексте греховного эротизма, к примеру, в нидерландском фарсе XVI века: юноша после бурной ночи обещает вернуться и вновь поиграть на лютне своей хозяйки101. Дирк Поттер (Dire Potter) – нидерландский поэт, прозаик, высокопоставленный чиновник и дипломат – в своём аллегорическом трактате «Цветок добродетелей» начала XV века описывает в дидактической манере различные аспекты любви и предписывает гнушаться приятного пения и музыки102. Среди прочих картин Босха музыка как метафора блуда наиболее широко, полно и ярко представлена в «Саду земных наслаждений».
На картине же «Воз сена» подле телеги, увлекаемой в ад, карнавально разыгрываются многие вожделения, пороки и грехи человека.
Рис. 107. «Воз сена», фрагмент.
Тягчайший из этих грехов – убийство, генетически возводимое в культуре средневековья к первоубийце Каину – старшему сыну Адама и Евы. Именно Каин – первый родившийся на земле человек – стал и первым убийцей, погубившим своего родного брата. Авель был скотоводом, а его брат Каин – земледельцем. Оба они совершали жертвоприношение Богу (это первые жертвоприношения, о которых упоминается в Библии). Авель принёс в жертву первородных агнцев своего стада, а Каин – плоды земли. Бог предпочёл жертву Авеля, а Каин, позавидовав и восстав против выбора и воли Бога, убил брата. Плоды Каина были плодами земли, злаками, что опосредованно связано с семантически насыщенным образом сена. В Средневековье считалось, что пьянство, блуд, убийство, война и предательства происходят в мире от каинова колена. В центре «Воза сена» один крестьянин убивает другого, перерезая горло. На заднем плане – сцена драки: слева – монах замахивается ножом на своегопротивника, справа – дерутся за охапку сена монах и монахиня. Мировой пейзаж демонстрирует различные модификации греха: гордыня(.Superbia), зависть (Invidia), гнев (Ira), уныние (Acedia), алчность (Avaritia), чревоугодие (Gala), похоть, блуд (Luxuria), – являясь базовыми, эти грехи производят множество других бытовых и повседневных разновидностей греха, которые изображены Босхом. Везут же саму повозку с сеном существа дьявольского происхождения, воплощающие некий синтез людей, животных и растений: центральный среди них – получеловек-полудерево с фаллосом-рыбой между ног. В литературе XVI века, как и в работах Босха, сухие ветки часто служили метафорой греховности. Снискавший известность и славу проповедник Ян Брюгман в 1473 году использовал образ иссохшего древа как риторическую фигуру речи: стану ветхим сухим сучком, если иссохнет фонтан милосердия Господнего103. Прочие изображения людей с чертами животных указывают на различные пороки этих недочеловеческих существ: греховность поведения (по сути своей звериная) и обнаруживает в человеке зверя – дьявола.
Рис. 108. Каин убивает Авеля. Зерцало. Paris. Bibliothèque nationale de France. VELINS-906, fol. 4v.
Подле всадников Босх создаёт толпу, окружившую чернобородого мужчину, который указывает на свой круглый живот, прикрытый длинным хитоном. Справа от него в тёмной воронкообразной шапке – бородатый старец, а на круглое, будто беременное, пузо показывает пальцем и другой мужчина в плоском тюрбане. Подобные головные уборы в искусстве Западной Европы изображались у евреев, можно встретить аналогичные на картине Босха «Се человек» или в толпе ветхозаветных пророков «Гентского алтаря» Яна ван Эйка.
В Средневековье тема мужской беременности появилась в связи с преданием об императоре Нероне, что представлено в «Золотой легенде». Кровожадный император Нерон потребовал взрезать чрево своей матери, дабы увидеть то место, откуда он родился. Врачи призывали императора к ответу за смерть матери, рожавшей в муках и лелеявшей ребенка с таким трудом. После Нерон возжелал сам забеременеть и родить, чтобы узнать боль матери и всех рожениц. Хотя лекари отказали безумцу, император принудил их к выполнению акта, противного природе. Врачи приготовили специальное зелье, в которое положили лягушку и отдали императору выпить. Они применяли различные ухищрения, заставлявшие лягушку расти: посадили императора на специальную «диету для беременных», кормили пищей, пригодной только для его «дитяти». Восстав против такого неестественного вторжения, брюхо Нерона пухло, будто император и вправду был на сносях. В конце концов, не в силах терпеть боль, он приказал врачам извлечь плод. Тогда врачи приготовили ему рвотное зелье и из желудка Нерона «родилась» окровавленная лягушка. Нерон, глядя на своего «отпрыска», поразился тому, что произвёл такое чудовище. Врачи ответили ему, дескать, «ребёнок» его не доношен, это – плод неполного срока беременности. Император сохранил лягушку (см. Рис. 109). И только после самоубийства Нерона амфибию выбросили за пределы города и сожгли (по преданию, римляне, наконец не стерпевшие его бесчинств, убийств и поджогов, окружили императора, а тот, видя, что ему некуда бежать, заточил собственными зубами палку и проткнул себя; по другой же версии – его пожрали волки)104. История о монструозной беременности Нерона была популярна в контексте позднесредневековых нидерландских сказаний, зафиксированных в анонимном произведении под названием «Девять вопросов» (Der IX quaesten), напечатанном в Антверпене в 1528 году105.
Рис. 109. «Беременный» Нерон. Фрагмент.
Нерон жил как Антихрист, пособник злых сил, цифирная запись его имени, – 666, – число дьявола. Средневековье складывало легенды и предания, Босх визуализировал их. Рядом с Нероном Босх изображает рыжеволосого мужчину, – Иуду, – другого христианского антигероя.
Итак, перед нами не просто аллегорический сюжет «Воз сена» на тему суеты сует, танца смерти, тленности земного мира, но апокалиптическая картина своеобразного Страшного Суда, на который обрекли себя грешные люди, возглавляемые дьяволом, попирателями христианства и предателями Христа. Указывать пальцем – обвинительный жест. Пророки Илия и Енох, одетые в грубые рубища, подобные облачению персонажей рядом с Нероном, по преданию выступят обвинителями Антихриста, будут его противниками 126 дней, но Антихрист убьёт их, после чего Христос их вновь воскресит из мёртвых и начнётся последний Страшный суд: «Ибо вот, придет день, пылающий, как печь; тогда все надменные и поступающие нечестиво будут как солома, и попалит их грядущий день, говорит Господь Саваоф, так что не оставит у них ни корня, ни ветвей» (Мал. 4).
Фигуры в правом верхнем углу центральной панели триптиха также прочитываются в апокалиптическом контексте. Судя по одеждам и головным уборам, перед нами разворачивается предание, известное в средневековых Нидерландах, об Александре Македонском, заточившем одно из еврейских племён в пещере, в надежде, что оно никогда не покинет её. Уже на заре Средних веков этот пленённый народ стал ассоциироваться не только с Гогом и Магогом, но и с подданными Антихриста106. В Ветхом Завете, в Книге пророка Иезекииля (гл. 38 и 39) присутствует пророчество о Гоге из страны Магог, который пойдёт войной на землю Израиля и потерпит крах в баталии с Богом. Согласно иудейской эсхатологии, предсказание, описанное в книге пророка Иезекииля, исполнится незадолго до прихода Мессии. В Новом же Завете Гог и Магог упоминаются в книге Откровения (20:7), где описывается их нашествие на город святых по окончании тысячелетнего царства. На картине Босха этот народ вырывается из своего заточения, что только подчёркивает эсхатологический характер всего триптиха, указывающий нам на последние времена человеческого существования – на начало Конца света.
Обратимся к фигуре Христа, находящегося над стогом сена (над миром), его образ усиливает идею Страшного суда. Христос представлен просто, в набедренной повязке, к нему обращена молитва ангела, сидящего на стоге сена. Можно предположить, что разведённые и согнутые в локтях руки Христа – это жест отчаяния, Христос созерцает мир, где царствует дьявол. С другой стороны, перед нами