– хозяин прятался за зеркалом и беседовал с птицей, попугай же полагал, что с ним разговаривает другая птица и повторял; точно так же поступил дьявол с Евой. Бревиарий королевы Изабеллы, XV в. Breviary of Queen Isabella of Castile. London. British Library. Ms. 18851, fol. 477v.
Так или иначе – канонически изображаемое центральное Судное действо состоит в сортировке людей на пригодных и непригодных, на благих и дурных, на тех, кто достоин райских кущ, и тех, кто обречён гореть в аду. У Босха же совершенно иная комбинация: нет так такового судебного процесса, зло имманентно всем частям триптиха, в том числе – и раю, а в центральной части лишь разворачиваются сцены повседневного апокалиптического хаоса. Земля уже погружена в состояние ада, зла и бедствий, войско дьявола мучает каждого человека сообразно совершённому греху. Нет у Босха ни Архангела Михаила, ни намёка на будущее избавление. Неизбежным итогом становится ад на правой створке: инфицированный проказой греха мир сгинет в геенне огненной.
Рис. 132 (а, b). Фрагменты левой створки рая. «Страшный Суд».
Триптих Босха – не старое доброе Судилище Господа, но притча о зле, возникшем с появлением мира. Сквозь столетия с умножением людей множилась скверна, разъедающая тварный мир и вовлекающая его в адский пламень. Суд неизбежен так же, как неизбежен и ад. На триптихах Босха мы не увидим пространства, куда уходят добрые христиане. Рай навеки утрачен, нет рая как Нового Иерусалима, – есть только самоуничтожающийся мир, полный зла, порока и пагубы.
Рис. 133. Стефан Лохнер. Страшный суд. Музей Вальрафа-Рихарца. Кёльн.
Зрителю триптиха падшие души явлены во плоти, их страдания и муки визуализированы в телесных истязаниях и пытках. В аду означенные телами души вылавливаются, как рыба; на них охотятся с арбалетами и луками, как на дичь; их забивают, как скот; крутят на колесе; жарят, варят, парят, пекут, приготовляют в качестве деликатеса для хозяина сего мрачного пиршества, главного едока, великого пожирателя – Люцифера, сатаны, дьявола. В этом кулинарном процессе адской кухни черти орудуют разными инструментами и среди прочих уже виденным нами длинным крюком «crauwel».
Рис. 134. На центральной панели триптиха Босх изображает апокалиптический пейзаж: трубят ангелы, Христос-судья, окружённый апостолами, восседает на радуге, начиная Суд.
Босх изображает ничтожно малое количество спасшихся праведников. День гнева Господня переполнен бесчестными грешниками, повсюду царит апокалиптический раздрай: землетрясение спровоцировало жизнь вулканов, разверзшийся мир обратился в ад с фонтанирующей лавой, восторжествовала тьма – светила погасли, только адский пламень озаряет пейзаж разрушения. Складывается впечатление, что грех плоти (разврат, чревоугодие), ненависти (война, убийство) и ложь церковников (индульгенция, леность, эксплуатация религии в корыстных целях, лжеучёность) много больше интересуют Босха, чем праведники, а потому занимают почти всё пространство его триптиха.
У Босха в каждой работе апокалиптического характера, изображающей ад, можно увидеть мост.
Рис. 135. Ангел спасает праведника, выводя его из-под прицела демонов. «Страшный суд», фрагмент центральной панели.
Рис. 136. Буквально несколько праведников возносимы ангелами на небо. «Страшный суд», фрагмент центральной панели.
Пересечение вод на лодке или по мосту маркирует обряды перехода из одного пространства (посюстороннего, живого) в другое (потустороннее, мёртвое). Примерно с IX века по всей Европе создаются тексты визионерского содержания, посвящённые путешествию в загробный мир. Рассказы о мире ином воспроизводят с различными вариациями одну нарративную структуру: провинившийся герой, находящийся при смерти или избранный ангелом (либо святым), попадает (часто во время какого-нибудь христианского праздника) в загробный мир, где он (воин либо монах) созерцает ад, реже его взору открываются чистилище и рай. Эти описания приключений в аду назидательного толка содержат ряд перипетий: архангел ведёт суд, иногда ему помогает святой, рассказывается о специфике адских мучений, возникает образ моста испытаний, по которому необходимо пройти душе человека на Страшном суде. Пересекая обрыв или адское озеро, душа вынуждена балансировать на узком мосту, сохраняя равновесие. Подобная переправа – испытание для души, желающей попасть на небеса[26].
Рис. 137. Король преисподней – дьявол, лжепророк в окружении своих приспешников, с ярко выраженными церковными атрибутами.
Рис. 138. Бордель в аду, проститутку (по иконографии Босха похожую на Еву), окружённую зломузыкантами, держит змеедракон.
Вероятно, созданный Босхом образ сочетает идею о загробном мосте (в упомянутом видении апостола Павла возникает «узкий, как волос» мост, соединяющий мир живых с раем) с идеей узких врат в царствие небесное (Мф 7:13–14): «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их».
Рис. 139. Топография ада вновь отсылает к «Возу сена»: из пещеры вырывается сатанинский народ – Гог и Магог – под предводительством Вавилонской блудницы. Они в компании с лжепророком едут по мосту, иконография которого совпадает с мостом из «Видения Тнугдала», также присутствующим в «Возе сена». Блудница сидит на удоде – аллегории сладострастия и проституции: он красив, но ест свои собственные испражнения.
Видение Сунниульфа (Sunniulf, Франция, VI в., рассказ входит в состав История Франков (кн. 4, гл. 33)), настоятеля монастыря в Пюи-де-Дом, описывает видение реки пламени со страдающими людьми125. Узкий мост пересекает реку, но многие, пытаясь пройти по нему, падают вниз. Видение монаха Уэнлока, представленное Св. Бонифацием в письме настоятельнице Танета (около середины VIII в., Нидерланды), описывает спор ангелов и чертей за души человеческие, монаху являются персонификации его собственных грехов, нападающих на него в физическом обличии126. Адский ландшафт состоит из ям, наполненных пламенем, нечистотами, рвотой и плачем. Над чёрной, как смоль, кипящей рекой перекинут мост, и души, переправляющиеся в рай, могут упасть с него в реку. Бесы нападают и пытаются похитить одну из блаженных душ. В видении Аилиси, записанном Петром Корнуэллом (XII в.), узнаваемы многие мотивы из видения Павла, Григория Великого, чистилища Св. Патрика, Бернольда127. Аилис, бредя через чистилище, попадает в тёмную долину, где он ищет мост, чтобы пересечь реку огня и льда, куда погружаются души. В долинах ада души поднимаются и падают в пламя.
В норвежском тексте начала XIII века, рассказывающем о путешествии в ад Олафа Астесона, также встречается мост Гьялларбру (Gjallarbru), защищаемый собакой, змеёй и быком128. Безусловно, этот образ моста взят из древнескандинавской мифологии: мост через реку Гьёлль ведёт в Хельхейм, ад. В тексте английского видения (1206 г.) Св. Юлиан берёт героя по имени Туркилл в потустороннее путешествие, даются образные описания адских чертогов: огонь, холод и солёные озёра, мост с шипами и кольями. Святой Николай председательствует в чистилище, помогая душам спастись. При этом уникально, что он, а не Архангел, использует весы для взвешивания душ, определяя, действительно ли они заслуживают награды или кары. Место наказания также необычно: оно описывается, как театр. Обречённых размещают на сидения, причиняющие им боль. Бесы смотрят спектакль с участием грешников: как те воспроизводят свои грехи, затем демоны люто пытают их, прежде чем, наконец, вернуть на свои места129. Священник-врун, солдат-убийца и – грабитель, адвокат-взяточник, гордец, прелюбодейки и прелюбодеи, клеветники, воры, поджигатели и осквернители религиозных мест, плохие купцы – эти герои ада также сравнимы с социальным набором грешников на Страшном суде босхианского ада.
Рис. 140. Ад Босха демонстрирует виртуозную комбинаторику пыток: демоническая старуха заживо жарит грешника-блудодея и чревобеса, а испещрённая синими язвами кухарка-ведьма поливает раскалённым маслом приготовляющееся из человеческой плоти кушанье.
Мост изображён Босхом и в аду «Воза сена», и на заднем плане ада в «Саду земных наслаждений». В центральной части триптиха «Страшный суд» присутствует мост как маркер ада. У Босха образ моста негативен, по нему идут не праведники, но апокалиптическое воинство. Впереди полчища бежит чудовище с письмом в зубах, – и скорее всего, это специфический средневековый документ, разрешающий применение телесных пыток.
Рис. 141. Адский кузнец подковывает свою жертву, а другие – ждут своей очереди, чтобы отправиться в печь.
Нестандартная иконография Иеронима Босха раскрывает уникальность переживания культурно-исторической ситуации: финал средневековой эпохи, утрата привычной картины мира и начало Нового времени. Тектонические плиты культуры сдвинулись: прежняя иерархия, божественная и мирская, не могли обеспечить осмысления приходящих реалий грядущего мира. Великие географические открытия, наука, сомнение в непоколебимости католицизма, раннекапиталистические отношения (которые уже нуждались в пока ещё не наступившем «протестантском этосе»), урбанизация, развитие инженерной мысли и военной техники, станок Гутенберга, изменивший многовековую связь человека и ручного письма (сложный процесс создания книги сменился отчуждённым серийным производством на станке), – всё это знаменовало собой новую эпоху. Один из важнейших топосов предчувствия последних времён – это прогресс (божественная кара за вавилонскую башню, кара Прометея за огонь). Крах старого под натиском нового, смену эпох культура интерпретирует в образах апокалипсиса, интегрируя их в репрезентацию стремительно мимикрирующего быта. Апокалиптическая образная система разнолико проявляет себя в искусстве XVI (последователи Босха, Брейгель) и XVII веков (натюрморт,