По мере усиления вони я осторожно поднялся, прижимаясь спиной к стволу, и ухватился за ветвь надо мной сначала одной рукой, потом второй. Повернулся, чтобы посмотреть вниз, на ту сторону ствола огромного дуба, по которой карабкалось существо.
В результате действия, которое я намеревался предпринять, я мог потерять опору для ног, мои руки могли сорваться с ветви, и тогда я полетел бы вниз, ломая руки, ноги и ветви. С криком не столь триумфальным, как был у покорителя джунглей Тарзана. Но пока я ничего не видел, так что оставалось лишь ждать появления чудовища, чтобы при попытке подняться на мой уровень пинать и пинать его в морду, пока оно не потеряет хватку… или не откусит мне ногу.
Иногда я сожалею, что не люблю оружие.
Мне приходилось за него браться, но всегда я делал это с неохотой. Ужасающие игры с пистолетом моей матери, которые я видел в детстве, закрепили у меня стойкое отвращение к стрелковому оружию. С тех пор я предпочитал оружие попроще — в данном случае, свою ногу, — и рано или поздно мне предстояло заплатить за это жизнью.
Вонь стала такой густой, что у меня начали слезиться глаза, древолаз все не появлялся, хотя шум его подъема слышался совсем близко.
И только когда что-то уцепилось с другой стороны ствола за мою ветвь, сзади и чуть левее, я осознал, что компанию той твари, за которой я следил, составляет еще, по меньшей мере, одна. Она схватила меня за правое плечо грубой рукой (или лапой), и я понял, что за этим последует или укус, или удар.
Но прежде чем зубы или когти пустили кровь, я всем телом подался назад. Ноги соскользнули с опоры и рассекали воздух. Я висел только на руках, но это неожиданное движение оторвало напавшего на меня от дерева. Теперь он не падал только потому, что вцепился в мое плечо. Под его огромным весом возникло ощущение, что руку сейчас вывернет из плечевого сустава. Боль выстрелом передалась через предплечье в правую кисть, и пальцы разжались.
Теперь я висел только на левой руке, но резкое и неожиданное изменение положения тела привело к тому, что рука существа — мне показалось, не столь подвижная, как человеческая — соскользнула с моего плеча. С воем тварь полетела вниз, но вой этот быстро прекратился от ударов по ветвям. Потом это чудовище, которое я так и не сумел разглядеть, свалилось на толпу у основания дуба, что привело к воплям боли и ярости, взлетевшим к небу.
Когда эти крики начали утихать, послышался шорох тысячи длинных, кожистых крыльев, гулко отдающийся от стволов и крон, окутанных темнотой леса. Стая, похожая на ту, которая прошлым вечером приближалась ко мне с северо-востока, теперь лавировала среди деревьев, атакуя чудовищ, собравшихся на земле у моего дуба. Они выли от боли и ярости.
Тем временем я схватился за ветвь второй рукой и осторожно раскачивался, пытаясь найти опору для ног. Старался не думать о том, что одна из этих гигантских летучих мышей появится среди ветвей и на лету походя вырвет часть моей щеки. А если вкус ей понравится, криками созовет остальных, и они всласть попируют телом Одда.
Ноги мои нашли опору, но я сомневался, что мне удастся на ней удержаться. Однако я, дрожа всем телом, прислушивался к вою и воплям, доносящимся снизу, в надежде, что добычи на земле окажется более чем достаточно и хищные летучие мыши насытятся тем, что найдут на уровне земли.
Из документального фильма, увиденного по телику, я знал, что есть разновидность летучей мыши с зубами, острыми как бритва, а еще одна — с такими же острыми когтями, да еще и загнутыми, чтобы она могла выхватить рыбу из воды и улететь с ней. Фильмы о природе вызывают ничуть не меньше кошмаров, чем самые кровавые фильмы про монстров.
Внезапно темнота начала уходить, и утренний свет вновь залил небо над головой и лес под ногами. Световой прилив смыл существ, которых неестественная ночь привела с собой, будто их и не существовало. Насколько я видел, ничего мертвого или живого не осталось на усыпанной сухими листьями земле.
Глава 14
Весь в белом и огромный, похожий на туго надутые паруса, грот, марсель и стаксель, вместе взятые, мистер Шилшом, казалось, мог уплыть, поднимись ветер. Но, разумеется, никакой ветер не допускался на порог кухни, и шеф-повар сосредоточенно добавлял все новые и новые глазки к кучке, лежащей на разделочной доске, вырезая их из нескольких фунтов картофеля до того, как начать его чистить.
Это утро вымотало меня донельзя, учитывая, что съел я один миндальный рогалик, и мне требовалось заправить топливный бак.
— Сэр, я не хотел вас тревожить, но сегодня мне пришлось растратить чуть ли не весь запас энергии. Мне не повредила бы порция белков.
— М-м-м-м, — и он указал на полочку, где лежал свежеиспеченный, еще теплый творожный пирог с лимонной глазурью.
Как гость, обладающий определенными кухонными привилегиями, я мог сделать себе сандвич с ветчиной или позаимствовать из холодильника остатки куриной грудки. Вместо этого отрезал по куску киша[10] и творожного пирога и налил стакан молока.
Насчет холестерина я не волнуюсь. Учитывая мой дар и ограниченную продолжительность жизни, которую он практически гарантирует, когда я умру, мои артерии будут чисты, словно у новорожденного, даже если за каждой трапезой я буду есть мороженое.
Сидя на высоком табурете у центральной стойки неподалеку от шефа, я наблюдал, как ловко он вырезает картофельные глазки. Его сосредоточенность даже пугала. Кончик языка торчал между зубами, щеки порозовели больше обычного, глаза превратились в щелочки, на лбу выступил пот. Создавалось полное впечатление, что глазки он вырезает из чего-то более опасного, чем обычный картофель.
С момента приезда в Роузленд я пытался выудить информацию из шефа Шилшома исключительно так, чтобы он не догадался о моих намерениях. Такая стратегия результата не дала. Чуть раньше, съев рогалик, я проявил больше настойчивости, и хотя он не поделился со мной ни одним секретом, я подвигнул его на проявление скрытной враждебности. По его отражению в зеркале я заметил, с каким выражением лица он смотрел мне вслед, когда я уходил.
Умяв половину киша, я спросил:
— Сэр, вы помните, что я спрашивал вас о лошади, которую видел?
— М-м-м-м.
— Черной лошади. Фризской породы.
— Если ты так говоришь.
— Поскольку мистер Волфлоу не держит лошадей, я подумал, что она могла принадлежать соседу, и вы сказали, что такое возможно.
— Такие дела.
— Но вот что я подумал, сэр. Как такая лошадь могла миновать въездные ворота, учитывая, что там охранник и все такое?
— Действительно, как?
— Может, перебралась через стену, окружающую поместье?
Такое абсурдное предположение заставило шефа отреагировать. Брошенный на меня взгляд показал, что он бы лучше побеседовал с картофелинами, из которых вырезал глазки.
— В поместье уже много лет нет лошадей.
— Тогда что же я видел?
— И меня это интересует.
Я добил киш.
— Сэр, чуть раньше вы не заметили солнечного затмения?
Он уже чистил картофель.
— Солнечного затмения?
— День, превращающийся в ночь. Несколько тысяч лет тому назад люди думали, что Бог выключает солнце в наказание за их грехи, сходили с ума от страха, рвали на себе волосы, приносили в жертву младенцев, секли себя плетью и обещали никогда больше не прелюбодействовать. Все от невежества, хотя нельзя сказать, что вина лежала на них. Ведь тогда они не могли смотреть Исторический канал или «Нэшнл Джеографик», да и погуглить «солнца нет» им бы не удалось, потому что эти технологии появились гораздо позже.
Продолжая чистить картофель, шеф Шилшом признался:
— Я не понимаю тебя.
— Не вы первый, — заверил я его.
Попробовал творожный пирог. Он просто таял во рту.
— Сэр, — продолжил я, — давайте забудем на какое-то время о загадочной лошади. Скажите мне, вам известно о странных животных, обитающих в этих краях? Они размером с человека, может, и больше, с красными глазами, которые светятся в темноте, и невероятно противным запахом?
Шеф срезал шкурку с картофеля одной длинной лентой, словно собирал срезанное, как некоторые собирают леску, мотая ее в огромные клубки, размером с автомобиль. Но в какой-то момент, возможно, под воздействием моего вопроса, его рука дрогнула, и обрезанная шкурка упала в раковину.
Я сомневаюсь, что Шерлок Холмс приходится мне прадедушкой, но сделал логичный вывод: инцидент с обрезанной шкуркой указывает, что шефу Шилшому известно об упомянутых мною вонючих животных. Его встревожили мои слова, и он пытался скрыть свою тревогу.
Он вновь принялся за чистку картофелины, но очень уж долго решал, как мне ответить, и это свидетельствовало, что его тревога только усиливается. Наконец он переспросил:
— С ужасным запахом?
— Отвратительным, сэр.
— Большие, как люди?
— Да, сэр. Может, и больше.
— И как же они выглядели?
— Я сталкивался с ними только в темноте.
— Но что-то вы смогли разглядеть.
— Ничего, сэр. Было очень темно.
Он чуть расслабился.
— В наших краях такие большие животные не водятся.
— А медведи?
— Медведи?
— Калифорнийские бурые медведи.
— М-м-м-м.
— Возможно, медведи перебрались через стену, окружающую поместье, и сожрали всех кугуаров.
Скользкая картофелина выскочила из руки шефа и запрыгала по раковине из нержавеющей стали.
— Могли это быть медведи? — настаивал я, прекрасно зная, что охотиться за мной могли кто угодно, но только не бурые медведи.
Достав из раковины картофелину, шеф вновь принялся ее чистить, но сосредоточенность, с которой он прежде занимался этим делом, испарилась как дым. Теперь он чистил картофелину так неуклюже, что мне стало за него стыдно.
— Может, ночами тебе стоило оставаться дома?
Дочистив картофелину крайне неловкими движениями, шеф бросил ее в большую кастрюлю, наполовину наполненную водой.