Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 56–60.
Баден-Баден, 8 сентября/63
Милый друг и сестра, Варвара Дмитриевна, пишу Вам только несколько строк, чтоб уведомить и попросить. Сегодня же еду, через час или даже скорее, и потому нет времени ни минуты. Все дело в том, что здесь, в Бадене, я проигрался на рулетке весь, совершенно, дотла. Я проиграл до 3-х тысяч с лишком франков. У меня в кармане теперь только 250 франков. Я выехал из Парижа, чтоб ехать в Рим. На эти деньги нельзя ехать в Рим и потому остановлюсь на перепутье в Турине ждать из Петербурга денег. Пишу к брату, чтоб выслал, но так как этого мало, то написал и Марье Дмитриевне, чтоб она из высланных мною ей денег прислала мне 100 руб. Но только 100 руб., и не больше. Она ведь очень, очень добрая и, пожалуй, захочет выслать все, что я ей из Парижа послал.
Теперь, милая тетенька, вот какая до Вас огромная просьба: контора транспортов, которая взялась Вам доставить в Петербург деньги из Парижа для Марьи Дмитриевны, уведомила меня, что скоро не может доставить, а доставит разве только через 8 или через 9 дней. Итак, деньги могут быть еще у Вас, потому что Вы могли еще не успеть отослать их Марье Дмитриевне. Если же это так, то прошу Вас убедительнейше, немедленно, с получением сего, взять из тех денег 100 руб. и передать их брату Мих[аилу] Мих[айловичу] для отправки ко мне в Турин. Он их отправит через банкира. Все это чтоб выиграть время. Марье же Дмитриевне я пишу об этом самом, с этой же почтой, письмо и уведомляю ее, что, по моей просьбе, Вы, не спрашивая ее, может быть, возьмете 100 руб. из ее денег и мне вышлете. Если же Вы послали уже ей все деньги, то я ей пишу, чтоб она выслала на Ваше имя, а Вы с получением доставьте брату, а уж он мне вышлет.
Вот и вся моя просьба к Вам, просьба покорнейшая.
Целую Ваши ручки, тетенька, и умоляю Вас поскорей распорядиться. Я в Турине буду без гроша и заложу или продам часы. Приключения бывают разные; если б их не было, то и жить было бы скучно.
Прощайте, добрый друг, крепко жму Вам руку.
Ваш весь Ф. Достоевский.
Пишите мне, пожалуйста, и уведомляйте обо всем, о чем я Вас и прежде просил: очень умоляю Вас.
Адрес же Вам даю прямо в Рим:
Italie, Rome, poste restante, а М-r Theodore Dostoiewsky.
(NB. – Не франкируйте.)
Я еще Ваших писем не получал. Они в Париж придут после меня, а уж парижский почтамт их отправит в Рим.
Ф. М. Достоевский – В. Д. Констант // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Т. 28. Кн. 2. С. 42–43.
14 сентября. Турин. 1863
Вчера мы обедали с Ф[едором] М[ихайловичем] в нашей гостинице за table d’hôte[54]. Обедающие были все французы, молодые люди; один из них очень нагло посматривал на меня, и даже Ф[едор] М[ихайлович] заметил, что он как-то двусмысленно кивал на меня своему товарищу. Ф[едора] М[ихайловича] взбесило и привело в затруднение потому, что ему довольно трудно в случае нужды меня защищать. Мы решились обедать в другой гостинице. После того как француз кивнул на меня своему соседу, Ф[едор] М[ихайлович] подарил его таким взглядом, что тот опустил глаза и начал острить очень неудачно.
Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 60.
Петербург, 2(14) сентября 1863 г.
Напиши мне подробно, отчего ты из Парижа так скоро уехал… Не понимаю, как можно играть, путешествуя с женщиной, которую любишь… Кланяйся сам от меня Ап[оллинарии] Пр[окофьевне].
М. М. Достоевский – Ф. М. Достоевскому // Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 198.
17 сентября. Турин. 1863
На меня опять нежность к Ф[едору] М[ихайловичу]. Я как-то упрекала его, а потом почувствовала, что не права, мне хотелось загладить эту вину, я стала нежна с ним. Он отозвался с такой радостью, что это меня тронуло, и стала вдвое нежнее. Когда я сидела подле него и смотрела на него с лаской, он сказал: «Вот это знакомый взгляд, давно я его не видал». Я склонилась к нему на грудь и заплакала.
Когда мы обедали, он, смотря на девочку, которая брала уроки, сказал: «Ну вот, представь себе, такая девочка с стариком, и вдруг какой-нибудь Наполеон говорит: “истребить весь город”. Всегда так было на свете»[55].
Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 60.
Турин 8(20) сентября/63
Ты пишешь, милый и добрый Миша, что тебе Бог знает как трудно было читать мое письмо и вместе с тем исполнить мою просьбу о деньгах. Но если б ты знал, друг мой, как мне было тяжело от мысли, что ты непременно будешь поставлен в тяжелое положение моим письмом, то ты бы сам сказал, что я достаточно наказан за мой проигрыш. Вообще все время ожидания твоего письма в скучнейшем Турине проведено было мною мучительнейшим образом и, главное, от тоски по тебе и всех вас. Дело в том, что с самого отъезда из Петербурга я здесь на чужой стороне ровнешенько ни от кого из вас не получал еще никакого известия. Я Бог знает что, например, выдумывал о тебе и надодумывался до таких крайностей, что просто погибал от тоски. О физических наших страданиях говорить нечего. Их и не было, но каждую минуту мы дрожали, что подадут счет из отеля, а у нас ни копейки, – скандал, полиция (sic, это здесь так, безо всяких сделок, если нет поручителя и вещей, были наяву примеры и т. д. и т. д., а я не один), гадость! Часы заложены в Женеве одному действительно благородному человеку. Даже процентов не взял, чтоб одолжить иностранца, но дал пустяки. Теперь выкупать не буду, деньги нужны, она кольцо заложила[56]. Но у нас написан уговор для выкупа: до конца октября (здешнего стиля). Но все это пустяки.
Главное в том: что делается с тобой? Вот это для меня главное. Повторяю, я черт знает чего здесь надумался. Думал я, что ты мне сообщишь хоть кой-что о журнале. Но ты пишешь так коротко, что об этом ни полслова. Разве это возможно? Ради Бога, уведомь. А главное – нужно работать, нужно стараться. Если не «Время», так другое что можно издавать. Иначе пропадем. Я вот чувствую, что мне много нужно будет денег, чтоб обеспечить себя хоть на три месяца писанья романа. Иначе не будет романа. Но где взять денег? Это Я. Еще как-нибудь извернусь. Но ты-то, с семейством-то? Одним словом, я бы желал поскорей воротиться.
Ты спрашиваешь, почему я так скоро оставил Париж. Во-первых, он мне омерзел, а во-вторых, я сообразовался с положением той особы, с которой путешествую.
Про Колю прочел с грустию. Бессеру я ни в чем не верю. Это не доктор, а шарлатан; так по-моему. Кабы Боткин. Кланяйся Коле. Навещай его. Посылай кого-нибудь из семейства. Тяжело ему бедному, умирающему. Передай ему, что его целую и часто, каждый день о нем думаю.
О подробностях моего путешествия вообще расскажу на словах. Разных приключений много, но скучно ужасно, несмотря на А[поллинарию] П[рокофьевну]. Тут и счастье принимаешь тяжело, потому что отделился от всех, кого до сих пор любил и по ком много раз страдал. Искать счастье, бросив все, даже то, чему мог быть полезным, – эгоизм, и эта мысль отравляет теперь мое счастье (если только есть оно в самом деле).
Ты пишешь: как можно играть дотла, путешествуя с тем, кого любишь[57]. Друг Миша: я в Висбадене создал систему игры, употребил ее в дело и выиграл тотчас же 10000 франк[ов]. Наутро изменил этой системе, разгорячившись, и тотчас же проиграл. Вечером возвратился к этой системе опять, со всею строгостью, и без труда и скоро выиграл опять 3000 франков. Скажи: после этого как было не увлечься, как было не поверить – что следуй я строго моей системе, и счастье у меня в руках. А мне надо деньги, для меня, для тебя, для жены, для написания романа. Тут шутя выигрываются десятки тысяч. Да я ехал с тем, чтоб всех вас спасти и себя из беды выгородить. А тут, вдобавок, вера в систему. А тут, вдобавок, приехал в Баден, подошел к столу и в четверть часа выиграл 600 франков. Это раздразнило. Вдруг пошел терять, и уж не мог удержаться и проиграл всё дотла. После того как тебе послал из Бадена письмо, взял последние деньги и пошел играть; с 4-х наполеонов выиграл 35 наполеонов в полчаса. Необыкновенное счастье увлекло меня, рискнул эти 35 и все 35 проиграл. За уплатой хозяйке у нас осталось 6 наполеондоров на дорогу. В Женеве часы заложил.
В Бадене видел Тургенева. И я был у него два раза, и он был у меня. Тургенев А[поллинарию] П[рокофьевну] не видал[58]. Я скрыл. Он хандрит, хотя уже выздоровел с помощью Бадена. Живет с своей дочерью. Рассказывал мне все свои нравственные муки и сомнения. Сомнения философские, перешедшие в живье. Отчасти фат. Я не скрыл от него, что играю. Давал мне читать «Призраки», а я за игрой не прочел, так и возвратил не прочтя. Говорит, что написал для нашего журнала и что если я напишу ему из Рима, то он вышлет мне «Призраки» в Рим. А что я знаю о журнале?
Надо написать статью. Знаю это. Ибо на 1450 франков, тобой присланных, ничего не сделаешь, то есть много сделаешь, но домой не доедешь. Но писать мне ужасно трудно. Что написал в Турине, все разорвал. Надоело писать на заказ. Но, однако ж, не отчаиваюсь послать хоть из Рима. Потому что надо.
Дай Бог небесного царствия дяде. Думаю, тетке много хлопот и пакостей предстоит вынести. Насчет наследства нам не надеюсь. Однако ж, уведомь тотчас, ежели что будет.
Ради Бога, уведомляй обо всем, обо всем. Обнимаю тебя, благодарю и целую.
Твой Ф. Достоевский.
Naples. Italie. Poste restante. А m-r такой-то.
Пиши немедленно, пожалуйста, о своем положении пиши. В Риме найду все ваши прежние письма от всех. Я, может быть, из Рима статейку пришлю.
Ворочусь в срок. Да и денег мало.