Когда мне нужно будет посоветоваться насчет выбора книг или что-нибудь в этом роде, Вы мне позвольте, Графиня, к Вам обращаться.
Я, должно быть, очень бестолково Вам пишу, не отдохнула хорошенько с дороги. Прощайте.
1865, 19 февраля
Добрейшая Графиня!
Вчера я получила Ваше письмо от m-eur Gautt[152], с которым случайно сошлась у m-me Огаревой. Я ужасно рада Вашему письму. Я не знала, чему отнести, что нет от Вас обещанного письма, и по обыкновению предавалась мрачным предположениям. Я каждый день ходила на почту (здесь), впрочем, кроме Вашего, ждала еще одно письмо и всегда возвращалась с тяжелым чувством.
М-eur Gautt сегодня утром уж был у меня и все, что нужно, предлагал мне устроить. Он мне понравился более других знакомых m-me Огаревой. Здесь несравненно меньше возможностей, чем в Париже, устроить жизнь свою независимо. Здесь предрассудки сильнее, а все и вся на виду, и сплетничать любят, кажется.
Я хотела жить в женском учебном пансионе, но там предлагают невозможные условия, напр., не выходить одной и пр. Я взяла комнату в maison garnie[153], а обедать буду ходить, как в Париже последнее время.
Я уехала из Парижа, потому что мне как-то было тяжело последнее время, я была сама не своя, не то делала, не то говорила, что нужно. Я чувствовала, что сделаю какую-нибудь глупость, влюблюсь, пожалуй, и буду много страдать. Влюбиться, пожалуй, можно, можно и страдать согласиться, но в том, что мне предстояло, я видела какую-то ложь. Выбор на Montpellier выпал почти случайно. Да и климат здесь лучше и расстояние от Парижа больше. Так что разница значительнее.
Обо мне теперь можно сказать: «От людской любви и дружбы в лес дремучий убежал, стал кореньями питаться, стричься, бриться перестал».
Скучать здесь я, должно, буду сильно.
Здесь тепло, по крайней мере.
До свиданья. Не забывайте Вашу Полиньку.
Здоровье хорошо.
Это я второе письмо Вам посылаю. У меня сегодня тоскливое и сентиментальное настроение духа, чувствую, что вздор напишу, если буду распространяться. Жаль, что бить меня некому.
Лиза смирная, кажется, но, впрочем, любит все, чтоб было по ее вкусу и желанию; может быть, и смирною она мне показалась потому, что тут нраву ее никто не препятствует, так что ей не из-за чего блажить.
А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.
29 февраля. Среда [1865]
Дорогая Графиня!
Третьего дня я получила Ваше письмо, которым, наконец, успокоилась. Я так глупа, что не могла сообразить причины Вашего молчания и подняла тревогу, даже Утину писала, чтоб он мне об Вас сказал что-нибудь.
Моя сестра едет в Цюрих по совету Сеченова, который дает ей письма к разным профессорам этого города. Я еще не знаю, когда и где с ней увижусь, а между тем брат зовет скорей к себе, мать и отец ждут, и в Петербурге продержат меня старые знакомые.
Здесь побуду еще месяц для леченья. Лечусь радикально; сегодня только встала с постели после трехдневного лежанья, не шевелясь, даже один день не читала. Впрочем, кажется, окончательно выздоравливаю.
1 марта
Здесь я была нечаянно прервана и до сих пор не могла продолжить этого письма.
Сестра моя уже в Цюрихе, сегодня я получила от нее письмо. Я еще не знаю, останется ли она там и где мы увидимся. Я до сумасшествия рада приезду сестры, потому что чуть не потеряла надежду видеть ее в здешнем мире.
У нас здесь тоже холод. Говорят, лет 90 не было такого холода, 5 градусов холода было вчера. Но здесь ветер только, дождя нет. В Каннах, говорят, сильный дождь выпал.
Прощайте, т. е. до свидания, думаю, что недолго здесь останусь. Да, много будет о чем поговорить. Я очень довольна своей поездкой; все-таки я узнала более или менее еще одну большую сторону французской жизни. Жаль, что нездоровье мешало мне ближе с ней познакомиться, а можно б было увидеть еще многое.
Я никого и ничего здесь не встретила симпатичного особенно, но мне не скучно.
Полинька.
Hôtel Hauradon 9 Rue St. Rock.
А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.
Монпелье, 3 марта (19 февраля) 1865 г.
А. П. Суслова – Ф. М. Достоевскому (несохранившееся письмо).
2 марта. Montpellier [1865]
Добрейшая Графиня,
Я только сегодня получила Ваше письмо от 19 февраля. Дело в том, что я оставила на почте мой адрес с просьбой пересылать мне письма на дом, как это я делаю всегда, во всех других городах, но здесь чиновники почтамта не очень аккуратны и, если б я положилась на их [?] и не решилась наконец справиться, отчего так долго нет писем, – мне бы не видать Вашего письма.
После первого моего письма к Вам, о котором Вы пишете, я писала Вам 2 раза и послала Лизино письмо.
В Montpellier жить можно, но Вам и другим лицам было бы невыносимо скучно. Через Го я сделала много знакомых. Да еще мой парижский француз надавал мне писем в разные города к своим кузинам, теткам и т. д. Бездна встречается людей, которые стараются Вам услужить всеми возможными средствами. Из-за чего, подумаешь, хлопочут. Только человек не всегда удовлетворяется тем, что судьба ему посылает.
В эту минуту я немного больна, видимо, сглазила себя, слишком поспешила наслаждаться красотами природы. Тут великолепные виды – воздух, горы и всякие штуки. Когда я смотрю на эти горы и это небо, то начинаю больше уважать в себе человека.
Лиза теперь немного больна, до ее болезни я очень часто виделась с ее матерью. В этой женщине[154] я нашла бездну хорошего, но ее, кажется (я позволяю себе выражение сентиментальное, потому что оно идет здесь), никто не понимает. В ней много странностей, она, кажется, очень несчастлива.
Я очень обрадовалась Вашему письму, хоть и приучаю себя обходиться без людей (симпатичных). Благодарю Вас за предложение насчет книг, теперь я читаю более необходимое: историю Lavallée[155] и историю литературы (французской) Demageot. Если вновь выйдет что-нибудь хорошее, Вы мне скажете. От своих не получаю писем более месяца, но это бывает. Французским языком занимаюсь серьезно, и не так, как с Бенни: уроки идут без примеси жалких слов.
Я теперь хлопочу только устроить жизнь свою так, чтоб ни в чем и ни в ком не нуждаться. Это главное, это обязанность, но пока еще все в идеале.
Го хлопочет об нас (обо мне и m-me Огаревой) как отец родной и совершенно искренне. Он добрый, здесь его не любят, так что он один, но ему хочется быть в хороших сношениях с хорошими людьми. М-me Огарева слишком к нему строга и с ним несколько небрежна, но я его ценю, хотя он мне несимпатичен. Тут много интересных людей, в Париже люди все как-то на одно лицо, а здесь индивидуальность есть.
Пока прощайте.
Ваша Полинька.
Адрес мой: Montpellier, Rue St. Rock. 9. Hôtel Hauradon.
Го и газет разных и книг дает. Мне очень нужно прочесть из Вашего романа «Племянница»[156] рассказ Антонины. У Вас, кажется, нет этой книги, но, может быть, у Вашего сына или у кого-нибудь из друзей Ваших есть. Очень бы Вы меня обязали, если б дали возможность прочесть этот эпизод.
А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.
Петербург, 6(18) марта 1865 г.
Ф. М. Достоевский – А. П. Сусловой (несохранившееся письмо).
8 марта. Montpellier
Здешний народ ужасно добр, но с предрассудками страшнейшими. Когда я была больна, хозяйка со мной сидела и предлагала разные услуги, прислуга забегалась за моими комиссиями, на которые сама вызывалась, и только спрашивала при каждом удобном случае, нет ли еще за чем сбегать. Я люблю здесь простой малообразованный народ более, чем образованный, это, как и везде: необразованные люди готовы все усвоить, что непредосудительно и хорошо. Они уважают смелость, хоть сами и нейдут на нее, но образованные думают, что они уже все знают, до всего дошли и ничему не удивляются. Провинциалы ненавидят парижан, и эта ненависть доходит до смешной крайности, вроде того, как ненависть французов к англичанам. Вчера Го мне говорит, что все умы, таланты вышли из провинции, что парижане дураки; он может доказать парижанину, что книга не книга, а дерево, и тот согласится. В ненависти моего учителя есть что-то злостное, а вместе боязливое. Он и m-eur Chancel меня любят и уважают, они говорят о свободе и правде: все это хорошо, но что будут говорить? – Поверьте, что не так это страшно, как вам кажется.
– Да, да, нужно быть философами, – говорят они.
– Немножко, – отвечаю я.
– Нет, много.
Они любят, когда другие делают свободно, а сами не делают. Они любят свободу платонически.
M-me О[гарева] престранная женщина[157]. То она хочет, чтоб женщины жили отдельно от мужчин, чтоб не вмешивать в жизнь семейную все дрязги хозяйства и видеть только в свободное время (уж не сераль ли), то не хочет, чтобы женщина выходила замуж и паче всего, чтоб не иметь страстей, то хочет выселиться из Европы и составить братство, но нет еще товарищей. Она постоянно убеждает Г[ерцена], что нужно ему патрироваться и писать для Франции брошюры. Наконец, сегодня мы с ней как будто договорились. Я говорю, что пользу нужно приносить, хоть одного мужика читать выучить. Она доказывает, что это не польза, ибо мужику читать еще нечего, он забудет читать, ибо книг для него не написано. Тургенев ему не годится, непонятен. Только одного Кольцова он понимает, но с Кольцовым далеко не уйдешь.
– Стало быть, нужно, чтоб народ сам для себя написал книги.
– Нет, не то. Нужно, чтоб цивилизованные в [?] составили для модели общество, в котором бы не венчались и не крестили детей, написали бы книжки для русского народа (те, которые не забыли русский язык).