Меня не удивляют Петерб. безобразия. Недавно я здесь видела также образчик. Вы честный человек, Полинька, и когда приедете, я расскажу вам, а пока обо всем молчите. Я не хочу предположений и комментариев от вашего рассказа. Утин с женою на водах где-то. Он через две недели будет в Париже.
Она больна, но не несчастлива. Я ее видела, и она мне очень понравилась, по своей скромности и приличности. Я думаю, что все, что о ней говорят, одни сплетни. Мы, русские, ими богаты, и отличаются русские сплетни от европейских своим неприличным характером. Грубость, разврат, клевета – вот русская сплетня – это [?] не простые пересуды, а [?] более отвратительное.
Целую вас. Вы бы [?] дорогая девушка [?] всех отношениях, если бы не попали в Петерб. омут, где у вас многое в голове смешалось и взболталось. Одно за вами несомненное и дорогое и для меня неоцененное: ваше нежное сердце и ваша неподкупная честность и искренность. Христос с вами. Я прошу Бога просветить вас светом истинным.
Е. В. Салиас – А. П. Сусловой // Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 274–275.
29 июня. Цюрих
Сегодня видела какое-то национальное торжество, встреча стрелков. Первый мне дал знать о нем, когда я выходила из библиотеки, старик, служащий в ней при выдаче книг, а потом, когда я сошла вниз, встретила Вериго[170], он объяснил мне и предложил идти вместе смотреть. Этот господин уже давно, с самого моего приезда [уделял] какое-то особенное внимание. Раз, когда я за чаем спросила вина и мне подали воды, не желая сконфузить прислугу, я хотела показать ей, что именно этого было нужно, но не знала, куда деть воду, пить не хотелось, он храбро налил стакан, взглянул на меня выразительно и выпил залпом. К счастью, никто не заметил. Сегодня, насмотревшись на стрелков и затем на горы, мы пришли вместе пить чай. Уходя после чаю из столовой, я предложила Княжниной гулять. Она пришла и сказала, что с нами идет В., но ему прежде нужно зайти в лабораторию; мы отправились вместе. В лаборатории он мне показывал разные вещи, какое-то очень красивое вещество, и потом сделал искусственное освещение. Я его уговаривала не делать ничего опасного, говоря, что я трусиха. Он говорил, что опасного нет. Я ему поверила и осталась подле него, тогда как К[няжнина], химик, убежала, и когда хлопнуло, я схватила его за руку и отдернулась.
27 июня. Цюрих[171]
Были мы все когда-то на празднике стрелков; дорогой, на одной станции, не успевшие сесть в вагон дети заплакали. Я с беспокойством следила за ними. Сидевший против меня молодой человек сказал в успокоение мне, что он скоро возьмет другой вагон. С девочками у меня постоянные споры, в Женеве когда были – тоже…
Вчера, когда я рассказывала про американцев, путешествующих пешком в Европе, говорят, что это глупо, знание страны, осматривания не нужны. Я хотела после этого уехать, но не удалось, да и к чему?.. Жена соседа-доктора толкует о естественных науках, но допускает живопись только плохую. Говорит, что в исторической живописи нечего понимать и никто не может ее понять. Кто же может понимать, человек, не понимающий горести [?], которого рисовал мой знакомый испанец?
– Как, изучать страну нельзя?
– Конечно, без естественных наук ничего нельзя.
30 июня. Цюрих
Вчера ходили гулять с Лиденькой. Она говорит о своей глупости, я жалею, что ей возражала, она просила меня остановиться посмотреть картины, указала ей на Венеру Милосскую, она с презрением отвернулась, дескать, искусство, его надо отрицать, а виды Швейцарии на лубочных картинках, вот так знаменитые женщины XIX столетия. «Ах ты, сукин сын, камаринский мужик». Rien n’est sacré pour un tapeur[172].
Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 123–124.
[Конец июня или начало июля 1865]
Хотелось отвечать длинным письмом на ваше, но вообразите себе, что ни минуты нет – m-lle Turner серьезно занемогла – ее болезнь похожа на вашу, но еще труднее. Доктор говорит, что она должна воротиться в Англию и поселиться в больнице навсегда – жаль ее, бедную.
Я была очень рада вашему письму, работайте, трудитесь, от всей души желаю вам и сестре вашей успеха – проводите мысль серьезного освобождения женщины, ее серьезного права на жизнь и труд – победите неверующих серьезностью жизни вашей, строгостью к себе – жизнь идущих по новому пути не совсем им принадлежит, надо жертвовать многим личным для осуществления новой мысли в этом старом мире.
Посылаю вам последнюю брошюру Г[ерцена] о литер., не могу найти до сих пор: la France ou l’Angle[terre], если найду, пришлю тотчас.
Читайте «С того берега» с вашей сестрой, с каждым днем яснее становится воззрение Г[ерцена] на Европу (она его оправдывает), Америка и Россия все ярче выступают, а в Европе какой-то лепет страха и удивленье. Через сто или двести лет будут дивиться чутью Г[ерцена], пожалуй, будут сомневаться, что это все он говорил, как сомневаются иные в Шекспире.
Прощайте, дорогая m-lle Pauline, опять забыла имя вашего батюшки, простите меня, вы знаете, я немного пришибленная. Насчет наших планов ничего еще не могу сказать – это было бы мое счастье, но средств мало – как будет что-нибудь положительное, сейчас вам напишу. M-lle Meysenbourg думает, что, если вы хотите сделаться преподавательницей в школе, вам бы хорошо осмотреть лучшую школу в Европе на вашем пути в Россию. Школа эта в Франкфурте – мы все узнаем, и Мейз. может об вас написать, если вы хотите.
Крепко жму вашу руку и от души благодарю за ваше доброе посещение. Дружески кланяюсь вашей сестре.
Вся ваша N.
Хочу выпросить мой портрет у детей, будет с них оригинала, и тогда пришлю вам. [Лизин Г. отдает сегодня фотографу – я наверное пришлю до вашего отъезда.]
Ваше участие ко мне лично меня трогает, внутренно мне все так же больно и противна жизнь – я отпетая – работа, постоянная работа, хоть малейшая польза, вот единственный выход, а самый естественный все-таки смерть – как я ее уважаю и люблю теперь, она конец страданий! – что же было бы без нее для несчастных?
Деньги я получила, простите, что не написала.
Н. А. Тучкова-Огарева – А. П. Сусловой // Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 280–281.
Цюрих, 7 августа (27 июля) 1865 г.
А. П. Суслова – Ф. М. Достоевскому (несохранившееся письмо).
Цюрих, 13 (1) августа 1865 г.
А. П. Суслова – Ф. М. Достоевскому (несохранившееся письмо).
8 июля. Цюрих [1865]
Добрейшая Графиня,
Уже больше недели прошло, как я получила Ваше милое письмо. Вы все такая же добрая. В это время тоже немножко больна, мне каждый месяц приходится по несколько дней лежать в постели, и я не страдаю, если не встаю.
Мне очень больно, что Вы в горе и беде. Чаю, не очень сладко было жить при виде всех [?], которые совершались и совершаются. Вы не легко их переносили. Взять бы да к Вам и уехать, но и здесь у меня близкое и милое существо, моя сестра, которой тоже не очень тепло жить на свете. Мне теперь все хорошие люди вдвое дороже, потому что я вижу, что их не так много, как казалось, и что на их долю достаются всевозможные страдания. Никакие несчастья, никакие нелепости человеческие не пройдут мимо, не задев их сердца или чувства человеческого достоинства. Есть люди хорошие, до известной степени, хорошие отрицательно, которые честны сами по себе и делают свое дело, независимо ни от каких событий, хотя и говорят о них постоянно. Таким людям и нужна преданность и симпатия, но я им, право, не завидую. Это, должно быть, люди более или менее ограниченные.
Здесь тоска ужасная. Это настоящее допотопное государство, как сказал Герцен. Я целый день почти одна, сестра уходит на лекции, когда я еще сплю, а после обеда на практических занятиях. Только половина субботы и целый день воскресенья свободны. Тут мы читаем вместе и вечно спорим по поводу читанного. К нам присоединяются соседи: русский доктор с женой – люди очень милые и приличные, и одна нигилистка. С последней все ведем войну за некоторые выходки нигилистические и довольно успеваем.
В августе месяце, когда здесь начнутся каникулы, собираемся все в Париж по train de plaisance[173]. Здесь недавно был какой-то [?], но я его видела мельком. Он говорил, что был у Вас в Париже и что Вы обо мне вспоминали. Я кое-что почитываю, больше историческое, и очень хандрю, особенно когда больна. Нездоровье должно мне очень мешать во всем.
До свидания, дорогая Графиня.
Желаю Вам всего хорошего, главное здоровья.
Ваша Полинька.
Р. S. Не оставляйте меня долго без известий об Вас.
А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.
[1-я половина августа 1865]
Любезная Аполлинария Прокофьевна.
M-me Salias уже давно здесь – а от вас ни строки – я думала, что вы приедете с ней повидаться.
Что вы поделываете, что ваша сестра, собирается ли она в наши края на вакации?
В Людмиловке происходят перемены, Якоби едет в Берн, Шелгунова на водах, говорят, будто Голицына одна хозяйничает – вот как.
Кланяюсь дружески вашей сестре, а вас прошу не забывать совсем преданную вам N. Огареву.
Воскресенье.
Н. А. Тучкова-Огарева – А. П. Сусловой // Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 281.
В августе 1865 года Достоевский, будучи за границей, виделся с Сусловой в Висбадене; к сожалению, мы ничего не знаем о характере этого свидания: Суслова не записала о нем в своем Дневнике ни слова, хотя продолжала вести его с известной последовательностью, и даже сообщает в нем, под 17 сентября 1865 г., об эпизоде нового своего увлечения: ясно, что прежняя страсть к Достоевскому уходила в прошлое.