ой их работы. Не беспокойтесь о том, что мне стоит денег приготовить для Вас какую-нибудь вещь; если б и стоило чего-нибудь, то ведь здесь не Париж и не Петербург: расходов тут ужасно мало, а деньги есть, ведь это почти деревня. Мы с матерью почти ничего не тратим в Иванове: расходы по дому пополам с дядей, с которым живем вместе и в заведении которого затрачены наши небольшие деньги, которых, впрочем, теперь 15 тысяч. Это не безденежье. Отец получает кроме того довольно, хотя и много проживает в разъездах. Житье здесь привольное в материальном отношении, есть и лошади у нас свои и всякая штука. Туалет мой здесь самый скромный, хотя я одеваюсь лучше всех. Купчихи дома одеты ужасно дурно, даже грязно, и только в торжественные дни наряжены богато. Это народ, у которого ничего нет для себя: парадные комнаты, парадные постели, парадные платья. Здесь есть один купец-миллионер, либерал и образованный: принимает архиереев и губернаторов к себе в дом, а где дочери его спят, так в эти комнаты войти страшно – нет не только порядочной мебели – нет даже воздуха хорошего и чистоты. Мы находим, что французские буржуа жадны, жадны, но, однако, у них есть все для себя: и ковры, и занавесы, и платья, а это Бог знает что. Вот где нет ни малейшего уважения к себе.
Благодарю Вас очень за уведомление о Висковатовых. Мне их очень жаль. Они хорошие люди: добрые и честные. Непременно узнаю их адрес, напишу Вам.
Сегодня я Вам пишу коротенькое письмо, тороплюсь.
Не забудьте же смерить Ваши подушки, да простите меня, что я Вам надоедаю. Я знаю, что я неуклюжий человек, и часто мучаюсь, думая, не сделала ль я перед Вами какой-нибудь большой неловкости; а Вы добрая и снисходительная чересчур, так что не скажете.
Когда мать моя поедет в Нижегородскую губернию, на свиданье с родными, – попрошу ее отыскать там где-нибудь полотенец, вышитых разными петухами и цветами. Кажется, Вы любите такие полотенца. Очень благодарю Вас за рекомендацию книг, непременно достану [?].
В Москву все собираюсь, но еще не знаю, когда поеду; то отца дожидаюсь, – то нельзя его вдруг оставить, когда он только что приехал.
Я бы хотела у Вас просить Ваш портрет, такой, чтоб был побольше карточки. Хоть когда-нибудь нескоро иметь бы Вам такой Ваш портрет. Жаль только, что все Ваши портреты как-то безжизненны, нисколько не передают Вашего выражения.
Ваши письма я всегда с огромным удовольствием читаю: нахожу справедливым и верным, то есть очень разделяю все, что Вы говорили в последнее время по поводу американцев этих (я их тоже как-то не люблю), по поводу нашей общественной жизни и пр., хотя не отвечала Вам на это, потому что как-то некогда было хорошенько заняться письмом.
Прощайте, до следующего письма.
Целую Ваши руки.
Ваша Полинька.
Р. S. Я сегодня очень бестолкова. У нас зима, почти – снег падает.
Фотографию дома Вашего в Версале я буду ждать.
Я недавно читала письма Вольтера, как это интересно!
Как ни милы мне Ваши письма, но я не прошу Вас писать часто; ведь это скучно писать письма, у Вас же большая переписка. Только во время нездоровья Вашего я ждала писем Ваших с мучительным интересом, а теперь я спокойна за Вас, притом же могу о Вас спрашивать Варвару Владимировну, а она такая добрая, что тотчас отвечает.
Я часто думаю, какая я была дикая и странная, должно быть, когда только что встретилась с Вами, но все-таки меня не оттолкнули.
Я надеюсь скоро получить Ваши письма, потерянные в Лебедяни. Мне говорили, зачем я не рвала Ваши письма. Я этого не могла делать и не могу. И за что рвать? Разве Вы скажете, что нужно рвать, тогда я их перепишу в особую тетрадь под заглавием какого-нибудь перевода?
А. П. Суслова – Е. В. Салиас // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 21.
Версаль, 4 ноября 66 г.
…Никогда, милая Полинька, не сказали и не сделали Вы ничего неделикатного или дикого, как Вы говорите, в начале нашего знакомства. У Вас для этого есть верный руководитель – сердечный такт. Правда, иногда Ваши мнения мне были не по вкусу, но я всегда думала, что Вы перемените их, позднее, всегда принимала во внимание внезапное Ваше развитие, отсутствие в детстве нормального воспитания и недостаток в юности и первой молодости руководителя. Я не говорю о семейных связях и об образовании ума. Если бы Вы видели барыню, которая вчера явилась ко мне и ее неделикатность, Вы бы разозлились…
Е. В. Салиас – А. П. Сусловой // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 5.
14 декабря. Иваново [1866]
Добрейшая, очаровательнейшая Графиня,
Я только что встала после болезни и сажусь отвечать на Ваше милое письмо, которое уж так давно я получила. Меня Ваше письмо ужасно взволновало, давно я не чувствовала так глубоко и так полно. Я была огорчена за Вас и в то же время радовалась, читая строки, написанные Вашей рукой, радовалась, что существуют еще умные и честные люди, понимающие наше положение, наше тупоумие и бесчестие. Кажется, только один честный голос и был в литературе в последнее время – Ваш голос, теперь и его не будет[200]; право силы, большинства победно вытеснило все благородное, мыслящее, впрочем, его было так мало. Эти господа, оставшиеся на свободе нигилисты, лгут и сочиняют факты довольно бесцеремонно, и все сходит с рук. До чего изменились понятия! Даже слова, слова потеряли прежний смысл. Теперь если новейшему писателю придется, комментируя другого писателя, Белинского или Гоголя, выписать слово эгоизм или что другое в этом роде, он на целой странице объясняет значение этого слова. Вы этого не делали, Графиня, в Ваших статьях, Вы не говорили: буки-аз-ба, 2 раза повторенное, будет: баба. В Петербурге мне приходилось Вас объяснять; говорят мне: Евгения Тур аристократка, ее читать нельзя, она говорит, что образованная барышня не может выйти замуж за кучера. – Да, конечно, нет. – И повторяю все, что было Вами сказано когда-то по этому поводу (статьи я не читала). Вот мнение Евгении Тур. Молодцы соглашаются, но говорят: «У Вас-то так, это понятно, но все-таки, а Евгения Тур, кажется, совсем иначе это толкует».
Вы знаете, Графиня, теперь «Современник» уж отсталый журнал, нигилисты говорят, что он идеальничает… Нигилисты читают «Русское слово», а больше ничего не читают, ибо всего «не перечитаешь». Я не читала русских журналов, кроме газет, особенно «Русского слова» не думала читать, потому что слышала о его безобразии в Петербурге от умеренных нигилистов, которые еще держатся «Современника». Но, видя его необыкновенный успех и спрашивая суждения его поклонников, решилась посмотреть, что за журнал, и увидела очень скоро. Ах, Графиня, что это за безобразие! Попадается ли Вам когда-нибудь «Русское слово»? Прочтите для курьезу. Ведь четырнадцатилетние гимназисты разве могут так рассуждать, как там рассуждают о Пушкине и Белинском? Они презирают эстетику и эстетиков за то, должно быть, что Шекспир и Гете (как меня уверял мой знакомый) признают черта, а Пушкин говорит, что солнце всходит. Я только того и жду, что не сегодня, так завтра Писарев, популяризируя науку, будет уверять, что земля ходит вокруг солнца, и я думаю, что он будет выдавать это за свое открытие. Тогда уж нельзя будет сказать: солнце село, под страхом прослыть неучами, поддерживающими в народе суеверие. Скоро будут писать комментарии на такие выражения, как: солнце село, и это будет очень полезная пропаганда для российского прогресса, ибо еще до сих пор нигде в Европе, несмотря на успехи естественных наук, несмотря на революции, несмотря на то, что девятнадцатое столетие почти в исходе, нигде не запрещено говорить и даже писать: солнце село. Вы представьте себе нашу блестящую будущность, когда все мужики, и бабы, и ребятишки будут знать, что земля ходит вокруг солнца.
Недавно я беру читать в «Русском слове» статью «Европейские авторитеты» и что же нахожу в ней? Трактат Писарева о «свободном зарождении»[201]. Такой-то ученый, в таком-то году, в таком-то городе взял скляночку, припаял трубочку, положил жидкость и получил – то-то. Другой ученый, в другом году, в другом городе сделал то же и получил другое… После долгих споров ничего не решили; один думает так, другой иначе, но никто ничего не знает. Не правда ли, как много?.. И как полезно для читателя? (Предполагается, что учащиеся журнальных статей читать не будут.) Зато без суеверия и предрассудков. Уж правда, что без предрассудков.
Графиня, ведь это жалкие, несчастные люди, обиженные Богом. Но что такое публика? Умеренные люди (учителя, воспитатели юношества). Говорят, что они не будут читать каких-нибудь глупых классиков. Я слышала недавно, как один господин, учитель (при детях, при матери) уверял, что всякий человек учится для денег. Когда я сказала, что человек должен учиться и развиваться, чтоб быть человеком, понимать прекрасное, по крайней мере не бить свою жену и своих детей, мне ответили, что, верно, я никогда не была голодна, потому что идеализирую. Значит, если можно воровать деньги, тогда учиться уж не надо? Спросила я. Нет, воровать нельзя, потому что не полезно. Т. е. не полезно потому воровать, что существует палка. Значит, нам палка нужна. Значит, нужно Бога благодарить, что существуют полиция, солдаты и палки в страшном количестве.
Я, может быть, утомляю Вас, Графиня, такими рассказами, что делать хорошего ничего нет, отдохнуть не на чем.
Поздравляю Вас, Графиня, с Новым Годом и желаю Вам всего хорошего в Вашем сыне. Нынешний Новый Год я встретила в постели, не раз вспомнила, как проводила этот день год тому назад. Я была больна моей обыкновенной болезнью, только в более сильной степени, чем прежде. Впрочем, перед этим все была здорова. Это несчастное здоровье расстраивает все мои планы. Насчет книг: я читала Историю Англии и Маколея, и Гизо, и Введенского…[202] Теперь читаю Французскую революцию (par Daniel Stem) 1848 года.