РГАЛИ. Ф. 1627. Оп. 1. Д. 2. Впервые опубликовано – Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 133–158.
Как видим, Суслова попыталась здесь коренным образом изменить не только ситуацию, но и самый характер действующих лиц; она прежде всего вывела на видное место себя, как героиню, заставив ее действовать активно и активно же участвовать в диалоге; затем – героя, Достоевского, как уже было указано, она снизила до уровня, так сказать, обычно человеческого, упростила его, обеднила его душевную организацию путем отстранения его конкретно индивидуальных черт, и это дало ей возможность воспользоваться целым рядом общераспространенных приемов данной литературной формы, над которыми она не поднималась; основа действительно оказалась глубоко запрятанной, но, повторяем, отнюдь не извращенной. И даже так: на этом шаблонном фоне она выделяется еще более резко, как доподлинно пережитое, как непосредственная правда в первой ее передаче.
Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 196.
Особенно студентки были в восторге от Достоевского, всегда бывшего очень внимательным по отношению к ним. Никогда не давал он советов с восточной направленностью, которые столь расточительно раздают молодым девушкам наши писатели: «Зачем вам учиться? Скорее выходите замуж и рожайте как можно больше детей». Достоевский не проповедовал безбрачия, но говорил, что они должны выходить замуж только по любви и в ожидании ее учиться, читать, размышлять, чтобы стать потом образованными матерями и иметь возможность дать своим детям европейское образование. «Я многого жду от русской женщины», – часто повторял он в «Дневнике». Достоевский знал, что славянки обладают более сильным характером, чем мужчины-славяне, что они лучше трудятся и стоически переносят несчастье. Он надеялся, что русская женщина впоследствии, став когда-нибудь совершенно свободной (до сих пор она только приоткрыла двери своего гарема, но еще не вышла оттуда), будет играть большую роль в своей стране. Достоевского можно назвать первым русским феминистом…
Расположение, которым Достоевский теперь снова пользовался у студентов, имело последствием странное и все же логически из этого вытекающее событие. Однажды, когда моей матери не было дома, горничная доложила отцу, что пришла неизвестная дама, не желающая назвать свое имя. Достоевский привык принимать незнакомок, исповедующихся ему; он попросил горничную провести неизвестную в его кабинет. Вошла одетая в черное дама, лицо которой было скрыто густой вуалью, и молча села. Достоевский с удивлением смотрел на нее.
– Чему я обязан честью видеть Вас? – спросил он.
Вместо ответа незнакомка вдруг отбросила вуаль и обратила на него трагический взгляд. Отец наморщил лоб – он не любил трагедий.
– Вы не хотите себя назвать, милостивая госпожа? – сказал он сухо.
– Как, Вы не узнаете меня? – пробормотала посетительница с видом уязвленной королевы.
– Нет, конечно, я не узнаю Вас. Почему Вы все-таки не хотите назвать свое имя?
– Он не узнает меня! – театрально вздохнула дама в черном. Отец потерял терпение.
– К чему эта таинственность? – сердито воскликнул он. – Объясните, пожалуйста, причину Вашего визита. Я очень занят и не могу попусту терять время.
Неизвестная поднялась, опустила вуаль и покинула комнату. Достоевский, совершенно сбитый с толку, последовал за ней. Она открыла входную дверь и сбежала по лестнице. Отец, погруженный в раздумья, остался стоять в передней. Постепенно что-то начало всплывать в его памяти. Где же он уже видел этот трагический взгляд? Где слышал этот мелодраматический голос? «Боже мой! – внезапно воскликнул он. – Ведь это была она, это была Полина!»[235]
Мать как раз вернулась домой. Совершенно растерянный, Достоевский рассказал ей о визите своей прежней возлюбленной.
– Что я наделал? – повторял мой отец. – Я смертельно ее обидел. Она ведь так горда! Она никогда не простит мне, что я не узнал ее; она будет мне мстить. Полина знает, как я люблю своих детей, – эта безумная в состоянии их убить. Бога ради, не выпускай их больше из дома!
– Но как же ты мог ее не узнать? – спросила моя мать. – Она так изменилась?
– Конечно, нет… теперь, когда я вспоминаю, я понимаю, что она очень мало изменилась… Но что ты хочешь! Я начисто забыл о Полине, будто и не было ее никогда.
Мозг эпилептиков не похож на нормальный. Память их удерживает только те факты, которые произвели на них особое впечатление. Вероятно, Полина Н. принадлежала к числу тех хорошеньких девушек, которых мужчины очень любят, когда находятся в их обществе, но забывают их, лишь только они исчезают из их поля зрения.
Достоевская Л. Ф. Достоевский в изображении своей дочери. С. 142–144.
В дальнейшем отношения Сусловой и Достоевского окончательно потухают и их жизненные пути совершенно расходятся. Чем-то ироническим и жутким, если принять во внимание все прошлое, звучит последняя встреча Достоевского с Сусловой в конце 1870-х годов, если верить рассказу Л. Ф. Достоевской. Достоевский даже не узнал свою бывшую «вечную» подругу, посетившую его в его доме, и она выбежала от него оскорбленная, в глубоком волнении. С тех пор Достоевский и Суслова уже не видались.
Петухов Е. В. Из сердечной жизни Достоевского (Ап. Прок. Суслова-Розанова). С. 39.
Наши сведения, касающиеся отношения Сусловой к Достоевскому, исчерпаны, если не считаться с рассказом дочери Достоевского об их последнем свидании, происшедшем много лет спустя, очевидно, в средине или, может быть, даже ближе к концу 70-х годов. Дочь передает эту сцену в обычных для нее тонах и последний раз рисуя облик Сусловой как человека неискреннего, любящего принимать красивые позы. Она приводит целый диалог между ними, который, конечно, сама сочинила, подробно воспроизводит ее жесты, согласно той фигуре, которую ставит перед нами в самом начале своего рассказа о Сусловой и о роли ее в жизни Достоевского. Как и в предыдущих случаях, когда мы пытались использовать данные ее биографии, скажем и здесь, что достоверным можно считать только остов: самый факт позднего свидания, когда Достоевскому было за 50 лет, а ей за 30, и, может быть, в самом деле, как сообщает дочь, он ее не узнал, а она, обиженная, не захотела себя назвать.
Это было бы последнее глубокое оскорбление, которое нанес Достоевский своему «вечному другу».
«Тебе трудно быть счастливой, – читали мы в последнем письме Дост. к Сусловой, – потому что сердце твое не может не требовать жизни», а мириться с «дешевым необходимым счастьем» оно несогласно. В течение этих десяти лет она все еще продолжала искать и метаться, нити, тянувшиеся в далекое прошлое, в ее душе еще не оборвались.
Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 251.
Глава десятая. Мучительный союз (1873–1891)
От двух десятилетий жизни А. П. Сусловой после того, как она, так и не устроившись в Москве, приехала к родным в Нижний Новгород, не сохранилось (или еще не найдено) почти ничего, написанного ею самой. Лишь три письма (1873, 1886 и 1888 годов) вносят в ее жизнеописание небольшие вкрапления «от первого лица».
Однако многочисленные и разнообразные свидетельства В. В. Розанова, письма Е. В. Салиас и почтовые штемпеля на конвертах адресованных А. П. Сусловой корреспонденций позволяют достаточно точно и документально реконструировать фактическую сторону ее биографии 1870–1880-х годов.
Она жила с родителями в доме, принадлежавшем отцу, и, по-видимому, оставила все свои литературные занятия. Зимы проводила в Нижнем Новгороде; соскучившись, ездила в гости в Москву и, когда отец давал денег, за границу. Часто навещала графиню Салиас, которая к тому времени жила уже в Калуге, а не в Версале.
Около 1876 года А. П. Суслова познакомилась со студентом Московского университета В. В. Розановым; их роман длился три года и завершился браком. Биографы В. В. Розанова обращают обычно особое внимание на дату венчания: ноябрь 1880 года, то есть еще при жизни Ф. М. Достоевского. Е. В. Салиас, с которой А. П. Суслова советовалась по поводу замужества, была (как это видно из писем графини) категорически против ее брака со студентом. Тем не менее А. П. Суслова стала женой В. В. Розанова и уехала с ним в Брянск, где он получил место учителя гимназии.
В августе 1886 года А. П. Суслова оставила мужа.
В мае 1887 года Е. В. Салиас пыталась выхлопотать для А. П. Сусловой место учительницы, и летом, пока Аполлинария отдыхала и лечилась в Крыму у сестры, такое место было найдено: с помощью протекций графини и ее зятя, генерал-фельдмаршала, героя Русско-турецкой войны, И. В. Гурко, А. П. Суслова была определена на должность начальницы Малютинского детского приюта в Калуге.
В сентябре она вернулась из Крыма и поступила на место, но уже к концу года у нее возникли конфликты и появилась опасность потерять службу. В марте 1888 года она все еще была в Калуге, но вскоре сама оставила должность и летом вновь поселилась у отца в Нижнем Новгороде. Вопрос о разводе с мужем к тому времени был для нее еще не решен.
В 1890 году умер Прокофий Григорьевич Суслов, ее отец, и Аполлинария Прокофьевна получила в наследство дом на Солдатской улице в Нижнем Новгороде, а также немного денег, которыми, по мнению Е. В. Салиас, стала распоряжаться весьма неумело. Она ездила из города в город, то в Москву, то в Петербург, нигде не задерживаясь подолгу. Уже четыре года она жила отдельно от мужа, который все это время отказывал ей в виде на жительство.
Подробности неудавшейся семейной жизни А. П. Сусловой и В. В. Розанова, а также версия разрыва с А. П. Сусловой, изложенная ее мужем в официальных документах и различных корреспонденциях, не совпадают с оценками событий, которые содержатся в письмах Е. В. Салиас Аполлинарии, регулярно сообщавшей графине о своих несчастьях.
15 мая. Нижний Новгород [1873]