Дорогая Софья Моисеевна![236]
Мне было досадно, что я не могла еще раз зайти к Вам, чтоб с Вами проститься; у меня очень много было хлопот с укладкой и с разными пустяками. Я думаю, что Ваше здоровье теперь окончательно восстановлено и что Вы себя чувствуете бодрее и сильнее прежнего; так, кажется, бывает в большей части подобных случаев.
Когда найдет Вас мое письмо? Вот что меня занимает, но я уверена, что оно Вас достигнет, если даже Вы переменили квартиру и уехали на дачу.
Так как Владимир Осипович говорил о поездке своей и Вашей в Самару, то я Вас жду и, надеюсь, Вы пробудете несколько в Нижнем. Здесь так хорошо теперь! Местоположение города восхитительное. Какие виды на реку и на другую.
Я приехала в Нижний с Люд. Павловной (назад две недели), и она еще здесь. У меня здесь только одна знакомая, которую я люблю как немногих, и, я уверена, мне не будет скучно. Я легко могла бы познакомиться с знакомыми брата, так как я их видала, но мне они почти все не нравятся; очень скучный народ. Живу я с отцом и с матерью в квартире брата, с нами живет его дочь, каждый день к нам приходит помощник брата, очень эксцентричный студент, недавно кончивший, к нему и к отцу ходит разный народ: купцы, чиновники, мужики, татары, так что в доме очень много движения. У нас всякий делает свое дело и один другому не мешает. Всех очень развлекает и забавляет дочь моего брата, прелестная трехлетняя девочка. По мнению всех, кто ее видит, даже меня, которая не может быть пристрастна, так как не люблю детей, она умна не по летам, жива, ласкова и красива, как херувим. Она немного надоедает мне, потому что слишком много болтает.
Брату моему стало лучше, хотя он был болен сильно на водах, я не думаю, чтоб он выздоровел.
Отец на меня не сердится, но я чувствую, что он меньше меня любит и недоволен мной.
Здесь удобно заниматься, потому что никто и ничто не развлекает.
Я много гуляю по здешним горам и оврагам и чувствую себя очень здоровой и бодрой. Я ни о чем не думаю, и у меня очень легко на душе. Может быть, причиной этого новая жизнь и новые места. Путешествия всегда меня очень развлекали и излечивали. Зиму я думаю жить в Нижнем, если не будет очень скучно; лучше поеду на будущий год за границу. Поедемте вместе. Мне хочется в Италию и в Голландию. Не забывайте меня, милая Софья Моисеевна, пишите хоть изредка. Скажите, увижу ли я Вас, т. е. поедете ли вы в Самару?
Прощайте или до свидания.
Целую Вас много раз.
Любящая Вас А. Суслова.
Владимиру Осиповичу очень кланяюсь. Понравилась ли ему гувернантка, которую я прислала?
А. П. Суслова – С. М. Гаркави // Коллекция библиофила Н. В. Паншева.
11 января 1875
Милая Полинька, получила Ваше письмо и дивлюсь. Ко мне приходил Нефедов от Вас[237], и я с ним говорила откровенно именно потому, что он от Вас, иначе б я его и не приняла. Вы другой раз давайте, кого присылаете мне, записочку. Напишите мне, что такое этот Нефедов. Его мысли? Его мнения? Его знакомства? Я хочу знать…
На конверте: В Нижний Новгород Похвалинский съезд, дом Шапошникова
Ее благородию Аполлинарии Прокофьевне Сусловой
Штемпеля:
Москва 13 янв. 1875
Нижний Новгород 14 янв. 1875
Е. В. Салиас – А. П. Сусловой // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 5.
20 января 1875
Милая Полинька, Вы себя не мучьте, чем же Вы виноваты, что пришел господин от Вашего имени. Это всякий мошенник может сделать и пустить в ход какое угодно имя. Я сама виновата. Я должна была просить записку от Вас и сказать, что без письма от Вас я не принимаю. А я поверила. И если бы Вы знали, чем притворился Нефедов. И о спиритизме, и о предчувствии говорил со мною, и я говорила, что этого не знаю, а [?] другое дело, им я верю, ибо это душа видит. Ну каково?
…Ваше предположение, что я могла рассердиться, – с Вашей стороны помешательство. За что сердиться? На кого? На Вас? Но Вы ни в чем не виноваты… Советую Вам забыть эту ловкую выходку волка, нарядившегося в овечку. Это только забавно и ничего больше.
На конверте: Нижний Новгород Похвалинский съезд, в доме Шапошникова
Ее благородию Аполлинарии Прокофьевне Сусловой
Штемпеля: Москва 20 янв. 1875
Нижний Новгород 21 янв. 1875
Е. В. Салиас – А. П. Сусловой // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 5.
Христос Воскресе, милая Полинька! Поздравляю Вас с праздником и желаю Вам всего лучшего и всякого благополучия… Книги Вам посылаю. Приказала их упаковать.
15 января 1876 г.
Е. В. Салиас – А. П. Сусловой // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 5.
Алатырь, 17 августа 76 г.
…Что с тобой, Вася, в самом деле? В средине письма ты иронически намекаешь о настроении своего духа в прошлом году, а теперь – опять за то же… Разве quasi-вдовушка уехала из Нижнего?[238]
К. Кудрявцев – В. В. Розанову // Розанов В. В. О себе и жизни своей. М., 1990. С. 406–407.
2 декабря 1877, Петербург
Милая Полинька, я получила письмо Ваше сейчас и благодарю Вас за память обо мне, за любовь и за все милое, что Вы мне говорите. Вы совершенно справедливо думаете, что теперь мне нельзя оставить, но я не думаю, чтоб война продлилась долго. С помощью Божией скоро должна бы окончиться. Ведь у турок армии почти нет…[239]
Е. В. Салиас – А. П. Сусловой // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 5.
27 декабря 1877, Петербург
…Так как вы интересуетесь о том, что делает Государь на войне, расскажу вам еще случай, который рассказывают в Петербурге со слов очевидца…
На конверте: В Нижний Новгород
На Большой Покровке, в доме Вейденбаума.
Ее благородию Аполлинарии Прокофьевне Сусловой.
Заказное.
Штемпеля:
С.-Петербург 23 дек 1877
Нижний Новгород 27 дек 1877
Е. В. Салиас – А. П. Сусловой // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 5.
Знакомство с Аполлинарией Прокофьевной Сусловой. Любовь к ней. Чтение. Мысли различные приходят в голову. Суслова меня любит, и я ее очень люблю. Это самая замечательная из встречающихся мне женщин. Кончил курс.
Реакция против любви к естествознанию и любовь к историческим наукам, влияние Сусловой, сознание своих способностей к этому, возможность много сделать, но не воздыханием.
Розанов В. В. Дневник // Новый журнал. Нью-Йорк, 1975. Кн. 121. С. 174.
С Суслихой я 1-й раз встретился в доме моей ученицы Ал. Мих. Щегловой (мне 17, Щегловой 20–23, Сусл. 37): вся в черном, без воротничков и рукавчиков (траур по брате[240]), со «следами былой» (замечательной) красоты – она была «русская легитимистка», ждавшая торжества Бурбонов во Франции (там она оставила лучших своих друзей – в России у нее не было никого), а в России любила только аристократическое, «традиции» и трон. Я же был социалистишко… И… потянулся, весь потянулся к «осколку разбитой фарфоровой вазы» среди мещанства учителишек (брат учитель) и вообще «нашего быта». Острым взглядом «опытной кокетки» она поняла, что «ушибла» меня, – говорила холодно, спокойно. И, словом, вся – «Екатерина Медичи». На Катьку Медичи она в самом деле б[ыла] похожа. Равнодушно бы она совершила преступление, убивала бы – слишком равнодушно, «стреляла бы гугенотов из окна» в Варфоломеевскую ночь – прямо с азартом. Говоря проще, Суслиха действительно была великолепна, и я знаю, что люди (одна – друг-жидовка, Гаркави урожденная, Анна Осиповна, лет на 15–20 старше ее) были «совершенно покорены», пленены. Еще такой русской – я не видал. Она была по стилю души совершенно не русская[241], а если русская – то раскольница, «поморского согласия» или еще лучше – «хлыстовская богородица».
Умна она была средне; не выдающееся; но все заливал стиль. Младшая сестра (известный врач-ученый Суслова) умоляла ее помириться; но она (зависть) при всяком ее въезде в дом родителей – вылезала с подушкой и одеялом из окна в сад, прокрадывалась на улицу и уходила ночевать к знакомым. И сестра (врач), видя, что она выгоняет старшую сестру из дому, мало-помалу перестала ездить к родителям.
Родители – чудные: старик-отец – весь «добро», мать – «мудрая». Я их любил, очень. С сестрой познакомился у умирающей тещи.
С Достоевским она «жила».
– Почему же вы разошлись, А[поллинария] Прок[офьевна]? (я).
– Потому что он не хотел развестись с своей женой чахоточной, «так как она умирает» (в Ташкенте).
– Так ведь она умирала? (я).
– Да. Умирала. Через ½ года умерла. Но я уже его разлюбила.
– Почему «разлюбили»? (я).
– П[отому] ч[то] он не хотел развестись.
Молчу.
– Я же ему отдалась любя, не спрашивая, не рассчитывая. И он должен был так же поступить. Он не поступил, и я его кинула.
Это ее стиль. Разговор этот у меня с нею был и почти буквален. Тезисы, во всяком случае, эти самые.
Мы с нею «сошлись» тоже до брака. Обнимались, целовались, – она меня впускала в окно (1-й этаж) летом и раз прошептала:
– Обними меня без тряпок.
Т[о] е[сть] тело, под платьем.
Обниматься, собственно дотрагиваться до себя – она безумно любила. Совокупляться – почти не любила, семя – презирала («грязь твоя»), детей что не имела – была очень рада. («Куда бы я пошла с детьми, когда муж такой мерзавец и ничтожество».)
В. В. Розанов – А. С. Глинке-Волжскому // Жизнь Василия Васильевича Розанова «как она есть» // Москва. 1992. № 1. С. 113–114.
Я остановился в номерах Бубнова. Скверная улица, названия сейчас не помню, в Нижнем. Какая-то безостановочная езда ломовиков с полосами железа, самая для меня несносная. Только задумаешься о причинах германской реформации или об источниках шекспировского творчества, а эти проклятые полосы: лязг-лязг-лязг, безостановочно, час, два часа: не знаешь, куда голову деть! И все было скверно на улице: съестные лавки, бабы, мальчишки и эта растворенная дождем мельчайшая, тончайшая грязь, которая, как черные сливки, расступалась под калошами. Но всего сквернее было мое настроение души.