Знавши, как Вам нужны деньги, графиня еще больше сокрушается, что не может Вам послать. У ней ни гроша. Такой год тяжелый для всех…
Прощайте, моя дорогая, не сердитесь, что долго не отвечала, все поджидала денег, но увы…
Ваша Груша
Мне гораздо лучше, милая Полинька, но едва перехожу через комнату и едва пишу – Вы видите по почерку. Варенька Новосильцева очень больна, по-моему, близко к концу. В Москве все мои сверстницы умерли. Такого конца и себе жду, при моей слабости и малая болезнь сломит меня. При первом получении денег я Вам уделю, что могу. А теперь целую Вас от всего сердца… мучусь, что и Вас в свое безденежье увлекла. Господь с Вами. Любящая сердечно Е. Салиас.
Е. В. Салиас – А. П. Сусловой-Розановой // РГАЛИ. Ф. 447. Оп. 1. Д. 5.
Вообще это была «мистическая трагедия». Помните ли Вы хорошо «Униженных и оскорбленных»? Там есть отец жениха Наташи, старый князь Валковский. И сказано: «он любил (или был в связи) с молодой, прекрасной собой женщиною, чрезвычайно религиозной и стильной, и которая была необыкновенно развратна», чуть ли не прибавлено «противоестественною формою разврата». Мне всегда казалось, что это он написал о Суслихе.
Но к ней подходит и Дуня, сестра Раскольникова, «Аглая». Только «Грушенька» – ни-ни-ни: Грушенька вся русская, похабная. В Суслихе – ничего грубого, похабного.
Ах, это удивительная женщина… Любя и ласкаясь, я говаривал: «Ах ты моя Брюнегильда и Фринегильда».
Ее любимый тип в литературе и мифах – Медея, когда она из-за измены Язона убивает детей.
Суслиха вполне героический тип. «Исторических размеров». В другое время она – «наделала бы дел». Тут она безвременно увядала. Меня она никогда не любила и всемерно презирала, до отвращения; и только принимала от меня «ласки».
Без «ласк» она не могла жить.
К деньгам была равнодушна. К славе – тайно завистлива. Ума – среднего, скорее даже небольшого. «Но стиль, стиль…»
Поразительно, что в 37 лет покоряла 40–50-летних. С нею никто не спорил никогда, не смел. Да всякие возражения ее и оскорбляли безумно. Она «рекла», и слушали и тайно восхищались (я думаю) стилем.
– Аполлинария Прокофьевна…
– Поленька…
В. В. Розанов – А. С. Глинке-Волжскому. С. 113–114.
По поводу Сусловой Розанов вспоминает один образ из «Униженных и оскорбленных» – ту графиню, о которой рассказывает Ивану Петровичу князь Валковский. В романе о ней говорится: «…Красавица первостепенная; что за бюст, что за осанка, что за походка. Она глядела пронзительно, как орлица, но всегда сурово и строго; держала себя величаво и недоступно. Она слыла холодной, как крещенская зима, и запугивала всех своей недосягаемой, своей грозной добродетелью… Она смотрела на всех бесстрастно, как абесса средневекового монастыря… И что ж? Не было развратницы развратнее этой женщины… Барыня моя была сладострастна до того, что сам маркиз де Сад мог бы у нее поучиться… Да, это был сам дьявол во плоти, но он был непобедимо очарователен» и проч. Этот отрывок, по мнению Розанова, мог бы послужить наилучшей характеристикой Сусловой, хотя фактически он и не имеет к ней отношения: «Униженные и оскорбленные» написаны до встречи Достоевского с «Полиной». Но указание Розанова, тем не менее, чрезвычайно важно для понимания личности Сусловой.
Он сравнивает ее и с другими героинями Достоевского, связь с которыми уже может быть вполне реальной. «К ней подходит и Дуня, сестра Раскольникова, и Аглая. Только Грушенька – ни-ни-ни. Грушенька вся русская, похабная. В Суслихе – ничего грубого, похабного…»
Гроссман Л. П. Путь Достоевского. С. 153.
Аполлинария Прокофьевна Суслова была одним из сильных увлечений Достоевского, и он изобразил ее в героине своей повести «Игрок», а также в «Братьях Карамазовых» в образе героини Екатерины Ивановны – инфернальной женщины, мучившей Дмитрия Карамазова. Аполлинария Прокофьевна Суслова была старше отца почти на двадцать лет. Когда-то она была, как папа пишет, очень красивой, но характер, как он говорил, у нее был невозможный, и она, уехав от него, не давала ему развода, несмотря на то, что он для получения развода брал вину на себя.
Розанова Т. В. Воспоминания // Русская литература. 1989. № 4. С. 170.
Розанов утверждает, что Суслова не была умна, но отличалась совершенно исключительным очарованием, каким-то властно-пленительным «стилем» женственности. Холодно-чувственная, она, видимо, оставалась «мучительницей» и в страсти, являя и здесь какие-то отклонения от нормы, неправильные изгибы своей сложно-изломанной натуры. Через тридцать лет Розанов не может без глубокого волнения и какого-то острого восхищения вспоминать прельстительность этой странной женщины – не то «Екатерины Медичи», не то «хлыстовской богородицы».
Гроссман Л. П. Путь Достоевского. С. 154.
Нет, это не доподлинная Суслова – та, которую рисуют дочь Достоевского, Розанов и вслед за ними, в плену у них, Леонид Гроссман. Что бы с ней ни случилось в годы 70-е, ближе к моменту ее брака с Розановым, каковы бы ни были те события, которые могли на нее так сильно повлиять, чтобы она стала хоть отдаленно похожа на портрет розановский, – для Достоевского и с Достоевским она была другая…
Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 258.
Глава одиннадцатая. Одинокое десятилетие (1892–1901)
В 1892 году, на семьдесят седьмом году жизни, умерла Е. В. Салиас. С этого момента биография А. П. Сусловой резко беднеет документальными свидетельствами. Ее архив не содержит ничего из переписки девяностых годов.
Незадолго до смерти графиня Салиас, наставляя «Полиньку», советовала ей остепениться, жить на одном месте, осторожно и бережливо расходовать небольшое наследство, чтобы его хватило на старость, и взять на воспитание бедную сиротку – во исполнение христианского добротолюбия и для устройства хоть небольшой, но собственной семьи.
Так и случилось. А. П. Суслова-Розанова, которой пошел шестой десяток, жила в Нижнем Новгороде в собственном доме, считалась женой коллежского советника В. В. Розанова, с мужем жила врозь и к тому времени никаких отношений с ним не поддерживала. Давать ему развод при условии, что она возьмет вину на себя, отказывалась, как ей и советовала покойная Е. В. Салиас. В середине девяностых годов она взяла на воспитание девочку, сироту Сашу, которая (как об этом станет известно из документов позднейшего времени) вскоре погибла, утонув в Оке.
В 1897 году А. П. Суслова-Розанова обратилась с ходатайством к нижегородскому полицмейстеру о выдаче ей отдельного от мужа вида на жительство; после многолетних отказов со стороны В. В. Розанова дать согласие на выдачу ей паспорта оно было наконец получено, и 3 июля 1897 года ей был выдан бессрочный паспорт.
В 1899 году она все еще жила в Нижнем Новгороде; «Нижегородские епархиальные ведомости» (1899, 1 мая) зафиксировали ее вступление в члены Нижегородского отдела Императорского Православного Палестинского Общества.
Около 1900 года, видимо, вскоре после гибели воспитанницы, А. П. Суслова-Розанова продала дом в Нижнем Новгороде и уехала в Крым.
В переписке В. В. Розанова и А. Г. Достоевской девяностых годов А. П. Суслова предстает все той же циничной, взбалмошной и жестокой погубительницей, какой считала жена Ф. М. Достоевского свою соперницу в молодые годы. «Ей теперь лет 58–59, а в эти годы почти всегда умирают женщины, проводившие бурную жизнь», – писала А. Г. Достоевская.
В 1898 году, которым датируется процитированное письмо А. Г. Достоевской В. В. Розанову, А. П. Сусловой-Розановой было действительно 59 лет. Но и ей, и 52-летней вдове Достоевского предстояло прожить еще 20 лет.
Вся последующая жизнь писателя была освещена зловещей звездой «железной Аполлинарии», обрекшей своим несогласием на официальный развод детей Розанова и его «друга, Вареньку, мамочку» до смерти так и оставаться «незаконными».
Розанова Т. В. Воспоминания // Русская литература. 1989. № 3. С. 210.
В 1897 году Розанов согласился на выдачу Сусловой отдельного вида.
Гроссман Л. П. Путь Достоевского. С. 151.
На Шпалерной улице, вечерами, мы сидели на подоконниках в столовой и смотрели в окна на Петропавловскую крепость, на Неву, на пароходики с зелеными и красными огоньками. Мы загадывали, какой из-за угла дома покажется пароходик – с зеленым или красным огоньком? И это нас очень увлекало. Об этом пишет в своих воспоминаниях и моя младшая сестренка Надя. Днем к нам редко приходили гости. Делалось исключение для Нестерова, Мережковских. Помню Зинаиду Гиппиус, жену Мережковского, всегда и зимой в белом платье и с рыжими распущенными волосами. Мама ее терпеть не могла, а мы, дети, посмеивались и считали ее сумасшедшей. Раза два бывала у нас жена Достоевского, Анна Григорьевна, в черном шелковом платье, с наколкой на голове и лиловым цветком. Представительная, красивая, просила написать рецензию на роман дочери «Больная девушка». Но папа нашел роман бледным сколком с Достоевского и бездарным и не написал рецензии[262]. Жена Достоевского волновалась за дочь, жаловалась, что она ее замучила, и она хочет уйти в богадельню. Я тогда очень удивлялась этому.
Розанова Т. В. Воспоминания // Русская литература. 1989. № 3. С. 217.
В переписке Розанова с А. Г. Достоевской… Сусловой уделяется особенное внимание. Письма его писались через десять лет после его разрыва с Сусловой, в момент очень тяжелый для новой его семьи, незаконной, страдавшей от своей «незаконности» именно благодаря ей. Было у Розанова достаточно причин, чтобы относиться к Сусловой весьма враждебно, и если с точки зрения фактической правды в том, что он пишет о ней Анне Григорьевне, мы пока не имеем основания сомневаться, то освещение он дает ее характеру и роли ее в его жизни, безусловно, слишком субъективное. Тем более, что здесь нужно еще считаться с тем, кому он обо всем этом пишет. Может быть, то чувство ревности, которое А. Г. когда-то к Сусловой питала, не совсем умолкло и после смерти Достоевского, и Розанов пишет ей так, как пишут человеку, в сочувствии которого заранее убеждены, поскольку у них один, как бы общий, интерес, соприкасающийся в единой плоскости переживаний.