играю. Я сказал девчонкам, что еду в Голливуд на запись. Уже через пять минут мы чувствовали себя так, как будто дружили всю жизнь, и вовсю курили их травку. Вскоре за руль села Джейн, а мы со Стеллой забрались на заднее сиденье. Мы кувыркались, наверное, полчаса, когда Джейн вдруг остановилась на обочине и переползла к нам. В два счета избавившись от своей одежды, она обвила меня руками и потянула от Стеллы. Стелла не была готова отпустить меня. Борьба пошла нам только на пользу — целый час мы развлекались втроем. Удовольствие получили все, причем по полной программе. Махины грузовики, проносившиеся мимо со скоростью шестьдесят миль в час, раскачивали старенький «фольксваген», ничуть нам не мешали, а, наоборот, подталкивали нас. На самом деле, хотя у меня и мелькнула мысль переспать с девочками, когда я соглашался подвезти их, не я это предложил. Все началось со слов Стеллы: «Трава делает меня озабоченной, как какого-нибудь последнего ублюдка. Как насчет тебя? Думаешь, сможешь удовлетворить меня?» Да уж, мир и впрямь изменился за эти семь лет. А микроавтобус был единственным, на чем можно было путешествовать!
К сожалению, у девушек были неотложные дела в Санта-Круз, поэтому они не могли прокатиться со мной до Лос-Анджелеса. Но мы все-таки договорились встретиться с ними позже.
Когда я добрался до Лос-Анджелеса, оказалось, что нужный мне человек уехал из города на несколько дней, так что у меня не получалось с ним встретиться. Чтобы убить время, я обошел несколько местечек в Голливуде по Сансет-Стрип, где обычно околачивался в пятидесятых. Заглядывая в бары, где я часто бывал в бытность свою сутенером, я думал о Кэнди и своем сыне, которого никогда не видел. Иногда на Макниле я вспоминал о ней, и мне становилось немного горько. Сейчас от горечи не осталось и следа, я просто подумал, как было бы хорошо сказать ей «привет», расспросить ее о жизни и повидать сына.
Семь лет прошло — мало кого можно было встретить из старой компании. Может, оно и к лучшему. Я еще не забыл, как сидел в окружной тюрьме в ожидании, когда кто-нибудь из этих «надежных парней» принесет мне денег. У сутенеров, как и у шлюх, короткая жизнь. Я имею в виду не количество прожитых лет, а способность оставаться на одном месте. Чаще всего полиция засекает их, так что если сидишь на одном месте, то у тебя есть все шансы попасть в тюрьму. С другой стороны, парень, живущий за счет шлюхи, нередко использует других людей, не возмещая их услуги, поэтому друзьям надоедает ему помогать. Может, по этой причине никто и не пришел ко мне на выручку, когда в далеком 1960-м мне понадобились деньги на залог.
Так и не отловив никого из старых знакомых, я поехал в пляжные города, рассчитывая найти там людей того же склада, с которыми я познакомился после выхода из тюрьмы. Венис был уменьшенной копией Хэйт-Эшбери: марихуана, кислота и люди, бродившие в поисках чего-то. Чего-то, что они бы даже не узнали, повстречайся это им на пути. Сбежавшие из дома, бросившие учебу и работу, побитые жизнью и искатели грез — всем им нужен был друг и направление в жизни.
Как-то вечером, припарковав машину, я отправился на поиски неизвестного. Или, может быть, известного — в этом я не уверен. Но так или иначе она мне повстречалась — юная, в веснушках, рыжеволосая девушка, сидевшая на скамейке. Я остановился в нескольких футах от скамейки и оценил «объект». Хорошо сложена, лет восемнадцати. Бледные красно-коричневые веснушки и длинные рыжие волосы, казалось, очень гармонировали с тонкими чертами ее лица, на котором в тот момент читались боль, злость и печаль — все вместе. В какой-то книге, которую я когда-то читал отрывками, автор написал, будто я подошел к этой девушке со словами «я Бог секса» и заманил ее к себе в микроавтобус. Я рад сказать, что автор той книги — настоящий лжец. Как, впрочем, множество других писателей. Но вернемся к девушке.
Я сел рядом с ней на скамейку. Она посмотрела в мою сторону, но вряд ли отразила мое присутствие. Я участливо заговорил с ней. «Ты выглядишь так, словно у тебя проблемы, — сказал я, обращаясь к девушке, — могу ли я как-нибудь тебе помочь?» На мгновение взгляд девушки задержался на мне, потом она сказала: «Я сама могу с этим справиться». — «Нет так нет, — сказал я, — если ты так уверена, что я ничего не могу для тебя сделать. Я просто подумал, вдруг тебе нужен друг». С этими словами я встал и ушел. Когда я дошел до угла, она как раз догнала меня. «Постой, куда ты идешь, могу я пойти с тобой?» — спросила девушка. Ее звали Линет Фромм, по прозвищу Пискля.
Какое-то время мы шли вместе по улице. Я рассказал ей о себе и о своих увлечениях. Она тоже поделилась со мной своим прошлым. За этот короткий путь и долгий разговор девушка захотела поехать со мной на север. Никакого секса не было. С ее острым умом и еще более острым языком она могла пугать меня больше, чем я ее. Устрашение никогда не было частью наших отношений. Когда мы подошли к сексу, это было обоюдное желание.
Лин была не из числа заброшенных детей или тех, с кем жестоко обращались родители. Она ушла из дома не поэтому. Причины, по которым она оказалась на улице, были очень схожи с теми, что заставили покинуть родительский дом мою мать. Но если моя мама не вынесла своей властной мамаши, то Лин сбежала из-за отцовского диктата. Твердости характера в ней было не меньше, чем в папочке, так что они постоянно конфликтовали. В спорах отцов и детей ребенок редко оказывается победителем. Вот почему, окончив школу, Лин съехала из дома родителей. Она самостоятельно зарабатывала себе на жизнь и училась в колледже. Потом по просьбе родителей она вернулась к ним. В тот день, когда я с ней познакомился, у Лин с отцом случился, по ее словам, «неравный спор». Кончился он тем, что отец потребовал от Лин соблюдать его правила или убираться. Ей нужен был друг и какое-нибудь временное жилье. В поисках того и другого Лин пошла к своему парню, но его не было дома. Скамейка в парке и расстроенное выражение лица, представшее передо мной, были отражением затруднительного положения, в котором оказалась одинокая несчастная девушка.
По воле судьбы я встретил Лин в самом разгаре ее кризиса. С того дня между нами установилось полное взаимопонимание, сохраняющееся до сих пор. Нам не нужно много слов, чтобы понять друг друга. Называйте это, как хотите, — флюидами или телепатией, но нам всегда было достаточно одного взгляда или жеста, чтобы быстро и точно выразить то, что хотелось сказать.
Мы задержались в городе на несколько дней, ожидая возвращения человека, который мог организовать мне запись. Я звонил ему, но его все еще не было. К тому же Лин очень хотелось поскорее начать новую жизнь. Поэтому мы вернулись в Беркли к Мэри. Они с Лин сразу подружились. Между ними не возникло никакой ревности или конкуренции. Наблюдая рядом с собой двух девушек, обходившихся без малейших разногласий, я получал подтверждение некоторым своим мыслям, не оставлявшим меня с той поездки в Вашингтон. Я хотел, чтобы у меня был свой кружок.
Бывая в коммунах, попадавшихся нам по пути, я думал, почему бы людям не жить так, как они хотят. Пока они не крадут, не обижают других и не вмешиваются в чужую жизнь, почему нужно отрицать их выбор? В любом случае, это было бы лучше, чем царившее в местах, подобных Хэйту и Венису, где вызывающие привыкание наркотики, преступность, насилие, извращения и алчность вытеснили все хорошее, что было поначалу.
Жилье Мэри стало для меня своеобразной штаб-квартирой, куда я всегда мог вернуться. Вдобавок этот постоянный адрес я мог назвать своему контролеру, чтобы он успокоился. В общем, я был свободен ехать, куда хочу. Профессия музыканта предполагала поездки и разные места работы, так что если сегодня я был во Фриско, завтра — в Мендосино, а на следующей неделе оказывался в Санта-Круз, у моего контролера не было повода для огорчений. Если мне хотелось долгой поездки на юг, на север или даже назад, на восток, мне всего лишь нужно было сказать ему, что я еду куда-то по работе или занимаюсь своей музыкальной карьерой. Поиски матери тоже были отличным прикрытием для моих разъездов. В каждой поездке, какой бы она ни была — короткой или продолжительной, я знакомился с новыми людьми. Кое-кто из них стал моим постоянным спутником и сыграл серьезную роль в последующих событиях. Другие остались просто знакомыми. У меня были одни из самых потрясающих переживаний, о которых можно только мечтать. Точнее, это продолжалось где-то до середины лета 1969 года. И хотя я мог бы рассказать еще о сотнях людей и других своих переживаниях, которых было не меньше, все же я сосредоточусь на тех, кто ездил вместе со мной, когда все было здорово, и кто прокатил меня, когда дела пошли скверно.
Глава 5Рождение Семьи
С Мэри Бруннер и Линет Фромм началось то, что потом стали называть «семьей Мэнсона». Лично я давно утратил желание быть частью нормальной семьи в каком бы то ни было качестве. Мою мать родители угнетали так, что она бросилась в неизвестность, лишь бы освободиться от родительской власти, а потом она просто притворялась, будто у нее была своя семья. У меня было две жены и два сына. Одного я вообще не видел, а второго — только когда он был младенцем. Разумеется, отношения прекратились во многом по моей вине, но из-за этого слово «семья» для меня ничего не значило. Будь у меня иной опыт, а не заставивший меня питать отвращение к самой сути семейных отношений, может, у меня были бы и другие взгляды, но, как бы то ни было, у каждого подростка, оказывавшегося в моем автобусе, были плохие отношения в семье. Я знаю слишком многих прикидывающихся порядочными отцов, которые колотят своих жен, бьют детей, предаются инцесту, перепихиваются с любой незнакомой шлюшкой, обращающей на них внимание, и в то же время гордо заявляют, что они семейные люди, прямо столпы респектабельности.
Жен и матерей я считаю более надежными по сравнению с отцами, но в целом женское тщеславие, потребность хорошо выглядеть, быть любимой и получать заботу и ласку одерживают верх над образом верной жены и понимающей матери. Многие вслед за мужьями заводят романы на стороне. Чтобы без помех получать удовольствие, и мать и отец обманывают своих детей и не дают им узнать, чем же на самом деле оборачивается семья. Так что Мэри и Лин не были для меня «семьей», но с них началось образование круга людей, которые делились своим мнением и реализовывали свои желания со мной. Это можно сказать о любом человеке, входившем в наш круг, особенно о тех, кто находился со мной летом и осенью 1969 года.