ию? Во всяком случае в разговорах с гражданами бывшей ГДР после 1989 года я постоянно слышал такой мотив: в течение многих лет единственными, кто верил коммунистическим руководителям, были не собственные граждане, а западные руководители и их советники.
5.2. При сравнении национал-социализма и большевизма теория тоталитаризма якобы не проводит различия между отчасти одинаковыми средствами и совершенно разными целями.
Возражение: различие все-таки проводится[11]. Однако при анализе реального способа функционирования обеих систем господства оно имеет подчиненное значение. Кроме того, было бы совершенно ложным видеть в политике только средство по отношению к находящимся за ее пределами утопическим целям[12].
5.3. Теория тоталитаризма будто бы не способна объяснить развитие систем реального социализма после Сталина, в особенности их набирающие силу либеральные тенденции.
В порядке возражения можно сказать: понятие "тоталитарной диктатуры" является идеально типическим и соответствует реальным системам с разной степенью приближения. Если в качестве конкретного изображения этого образца взять "1984" Оруэлла, то даже сталинский репрессивный режим является не до конца тоталитарным, не говоря уже о Советском Союзе при Брежневе. То обстоятельство, что властители время от времени, по собственной воле или под давлением обстоятельств, гарантируют определенные свободы, не может служить аргументом против теории тоталитаризма. Вопрос состоит в том, затрагивается ли основной принцип или нет. Пока партийное и государственное руководство выступает как во всех смыслах высшая инстанция и право граждан на свободу является дарованным, система в принципиальном смысле остается тоталитарной. Пока в государстве нет независимого правосудия и легальной оппозиции и тем самым не гарантированы основные права, нельзя говорить о "либерализации"[13].
5.4. Утверждается еще, что теория тоталитаризма не способна объяснить, почему все индустриальные общества, независимо от того, организованы ли они на капиталистический или социалистический лад, имеют между собой много общего. Социалистические страны, чтобы модернизировать себя, также вынуждены отказываться от идеологии, поворачиваться к профессионализму и демократии. Перестройка, собственно, и есть не что иное, как попытка ускорения модернизации социалистических систем[14].
Но не верней ли было бы, напротив, поставить вопрос, можно ли и в каком смысле считать индустриальными обществами страны бывшего реального социализма? Многое говорит о том, что идеологические цели и тоталитарные формы господства задержали дальнейшее развитие общества и что Стимул настоящей модернизации возникнет только после радикального разрыва с "реальным социализмом"[15].
6. Критика теории тоталитаризма, конечно, не осталась ею незамеченной. Следствием этой критики стало дальнейшее развитие и конкретизация этой теории. Прежде всего политологи в рамках сравнительного рассмотрения государственных форм и режимов предприняли более точный анализ способа функционирования тоталитарного господства. С помощью многих выразительных признаков оказывается возможным не только провести идеально типические различия форм демократических и автократических систем (включая авторитарные и тоталитарные диктатуры), но и выработать критерии для оценки фактической практики господства (выяснения того, например, в какой мере был тоталитарным Советский Союз при Брежневе)[16]. В 80-е годы теория тоталитаризма пережила своего рода ренессанс (см. Е.А. Menze, 1981; U. Backes, E. Jesse, 1984; В. Sutor, 1985; K.D. Bracher, 1987; К. Low, 1988). Сложились (не в последнюю очередь под влиянием многих диссидентов и эмигрантов, которые, при всех различиях их мировоззренческих и политических позиций, подчеркивали тоталитарный характер режимов своих стран) безнадежные образы Советского Союза и его союзников. Вновь обретенная свобода этих стран лишь усиливает впечатление тоталитарного прошлого. Но в таком контексте еще большую остроту приобретает вопрос: что может привнести теория тоталитаризма в объяснение перестройки и прежде всего революций 1989 года?
II. Теория тоталитаризма и революции 1989 года
Для ранних теоретиков тоталитаризма не существовало вопроса, возможно ли абсолютное господство централизованной партии, контроль и принудительное нивелирование общественных сил, мобилизация масс на утопические цели. Это были факты, с очевидностью продемонстрированные бурным успехом фашистов, национал-социалистов и большевиков, и предстояло лишь объяснить их с помощью теории. Даже крах итальянского фашизма и немецкого национал-социализма не выявил внутренних границ этих систем. Они были подавлены внешней силой, а перед тем обнаружили поразительные силы экспансии. Советский Союз также, по крайней мере до 1956 года, казался страной, не пораженной кризисом.
Потребовалось серьезное изменение точки зрения, чтобы обнаружить системно обусловленную слабость тоталитарных государств. Эта слабость обнаруживается не только в хозяйственном развитии, которое хронически отставало от провозглашенных целей, но также, например, в политике по отношению к интеллигенции, которая сопротивлялась идеологической нивелировке. Тоталитарное господство должно быть понято как усилие, которое необходимо постоянно воспроизводить вопреки вялости масс, сопротивлению отдельных индивидов — воспроизводить с помощью новых норм производства, очередных кампаний укрепления дисциплины, в необходимых случаях террора. После каждого затухания надо было вновь разжигать революционный подъем, даже если само руководство уже больше не верило в революционные цели.
Перестройку Горбачева прежде всего можно понять именно как такую очередную мобилизацию, которая должна была вывести страну из периода "стагнации", не затрагивая при этом монополии партии. И все-таки лавина, вызванная советской перестройкой и вылившаяся в восточноевропейские революции 1989 года, не поддается объяснению в этих рамках. Но, с другой стороны, было бы неверным думать, будто такой ход развития не имеет ничего общего со специфическими структурами господства руководимых коммунистами государств. Неискаженный взгляд в прошлое этих стран показывает, в какой мере тоталитарные системы в своей деятельности были не только слабы, но отчасти и хаотичны, исключительно непроизводительны. Я попытаюсь конкретизировать эту мысль на примере выработанных Фридрихом и Бжезинским признаков тоталитарного господства[17]
1. Идеология.
Разумеется, попытка насаждения марксизма-ленинизма как обязательной для всех государственной идеологии была в своих устремлениях тоталитарной. И партийное руководство, которое оправдывало свое господство также идеологическими соображениями, делало много, чтобы осуществить эту претензию. Об этом свидетельствуют и огромные средства, которые тратились на пропаганду марксизма-ленинизма, а также преследование инакомыслящих. И все же здесь обнаруживается особенно резко различие между провозглашенными целями и реальными результатами коммунистического господства. Большие академические институты и университеты, в которых сотни философов исследовали диалектический и исторический материализм; обязательные курсы в школах и университетах; произведения "классиков" и учебники, издававшиеся огромными тиражами, — вся эта идеологическая надстройка после 1985 года рухнула с такой быстротой, для объяснения которой необходимо предположить, что она прогнила намного раньше[18].
Во время конференции "Актуальные проблемы философии в Центральной и Восточной Европе" осенью 1990 года его участники из государств бывшего восточного блока были едины в том, что марксизм в их странах умер[19]. Даже Институт философии Академии наук в Москве, один из центров идеологической продукции в Советском Союзе, уже в течение ряда лет производит впечатление радикальной переориентации. Советская философия становится предметом исторической рефлексии под углом зрения того, как это могло случиться. Не случайно, однако, продолжаются исследования этического содержания марксова гуманизма. В основном же интерес сместился в сторону немарксистской и русской дореволюционной философии, в особенности религиозной. Познавательные усилия главным образом направлены на историю философии и современную западную философию во всех ее формах. А в секторе политики есть даже коллега, который в течение многих лет с особой симпатией изучает западногерманский консерватизм[20].
2. Господство одной партии
Единственная партия, обладающая в государстве монополней власти, притягивает к себе всех, кто желает что-либо сделать. На ней концентрируется всеобщий оппортунизм трудящихся. Одно из следствий этого состоит в том, что причиной всех бед рассматривается партийная и государственная бюрократия, которой постоянно предписывается лечение в форме "чисток", но которая неизбежно оказывается пораженной коррупцией. Другое следствие менее заметно: возникают моральные элиты, сила которых базируется на том, что они разрывают пуповинную связь с центральной властью. Обычно они складываются из художников, ученых и священников.
Разумеется, было бы совершенно ошибочным развести граждан тоталитарных государств по двум классам: там коррумпированные приверженцы режима, а здесь смелые диссиденты. Даже в высших этажах такой системы есть ниши, в которых можно сохранять моральную порядочность и критический взгляд, более того, собирать вокруг себя единомышленников и способствовать "политике реформ". О том, насколько сложными могут быть отношения, я мог убедиться в конце 70-х годов, когда имел случай ближе познакомиться с одним из советских гостей Немецкого исследовательского общества (DFG). К моему удивлению, вдруг очень скоро мы начали говорить о том, к какой модели ближе советское общество — к средневековому феодализму или индийской кастовой системе. Я узнал, насколько нетерпимыми были условия жизни в деревне и какие предложения по улучшению отношений между городом и деревней исходили из его института в ЦК, где они попадали в корзину для бумаг. Мой собеседник был вполне откровенен, крайне критичен и тем не менее был кем угодно, но только не диссидентом: известный обществовед в официальной зарубежной командировке, ведущий сотрудник одного из институтов Академии наук. И меня вовсе не удивило, когда 10 лет спустя я встретил его фамилию в "Известиях" под статьей, посвященной числу жертв сталинизма. Именно такими критичными сторонниками режима и жила перестройка.