В Архангельском музее деревянного зодчества историк Иван Данилов, музыкант Валерий Лоханский, этнограф Александр Давыдов восстанавливали русские звоны. Разыскивали редкие нотные записи, расспрашивали очевидцев, слушали церковных звонарей.
А потом архангелогородцы приехали в Ленинград – устанавливать и настраивать колокола в соборе Петропавловской крепости. 1988 год еще не наступил, а подготовка к необъявленному юбилею шла полным ходом – не по приказу, а по велению души. Мы увидели на колокольне студентов Ленинградской консерватории. Они писали нотные знаки на колоколах, учились звонить на них, а внизу собирались толпы слушателей. Застыв с поднятой головой, они слушали звон колоколов, и лица их менялись. Видно, что-то сохранила их генетическая память: ударил набатный колокол – пожар, беда; вечевой – собирайся народ решать важные дела; ну а пасхальный благовест нёс радость великую.
Совершенно неожиданно мы узнали еще об одном свойстве колоколов. В Суздале мы должны были снимать знаменитого Юрия Юрьева – звонаря Спасо-Евфимиевского монастыря (бывшего тогда ещё музеем).
Утром в день съёмок ко мне в номер постучал оператор Саша Рачков. Зажав рукой щёку, он с трудом выговорил, что у него страшно болит зуб и снимать он не может. Мобильных телефонов ещё не было, предупредить звонаря об отмене съёмок мы не могли. Решили ехать. Увидев нашего оператора с перекошенным лицом, Юра Юрьев попросил нас отойти подальше, усадил его на корточки под самым большим колоколом, велел раскрыть рот и начал звонить. Мы стояли поодаль, тоже раскрыв рты – от удивления и от того, что звуки колокола давили на барабанные перепонки. Мощный низкий звук колокола обволакивал сидящего на корточках человека и накрывал нас, словно морская волна.
К вечеру зуб перестал болеть. (Недавно мы показывали наш фильм в Доме кино, и оператор Саша Рачков уверял нас и зрителей, что зуб не болит до сих пор).
Нам оставалось снять самый главный эпизод – колокола Ростовской звонницы. Молодые преподаватели музыкального училища, разыскав магнитофонные записи, разучивали старые колокольные звоны. Одновременно менялись прогнившие деревянные балки, на которых висели многопудовые колокола. Предполагалось устроить звонарский концерт при большом стечении народа.
Мы вовсю снимали подготовку к этому замечательному событию. Оператор каждый день говорил:
– Пленки много идёт, надо начать экономить.
– Да-да, – отвечала я рассеяно и просила снимать всё новые и новые эпизоды.
Колокола Ростова Великого
Однажды он решительно сказал:
– Всё, завтра начинаю экономить!
– Да-да, – отвечала я, думая о чём-то другом.
Назавтра был решающий день. Колокола будут звонить во всю мощь. Пришло столько народа, что даже с высоты колокольни не было видно конца людскому морю. Я решила снимать этот общий план последним, когда людей станет еще больше.
Колокола были такими огромными, что раскачать язык колокола могли только двое. Держась вдвоём за длинную веревку, звонари раскачивали тяжёлый язык, он всё увеличивал амплитуду и не сразу ударял в колокол. Ничего подобного мы ещё не видели.
Среди тех, кто приехал послушать много лет молчавшие колокола, были почти все герои нашего фильма. Приехали звонари из Архангельска, приехали студенты Ленинградской консерватории, приехал Юра Юрьев из Суздаля.
Мы сняли крупные и средние планы наших звонарей, сняли колокольню снизу. Оставалось вновь взобраться на колокольню и снять то самое людское море, которому не видно было конца.
И тут оператор Саша сказал:
– Всё, плёнка кончилась.
– Что?! – закричала я.
– Я же предупреждал, что буду экономить, взял одну кассету. Плёнка кончилась.
В тот день, кажется, впервые я потеряла сознание, сползла по стене на землю…
Очнулась от того, что кто-то бил меня по щекам. Надо мной стояла незнакомая женщина:
– Что с Вами? – тревожно спросила она.
– Плёнка кончилась, – прошептала я.
– Вы с ума сошли! Из-за плёнки хлопнуться в обморок!
Я окончательно пришла в себя, и она помогла мне встать.
Оказалось, женщина эта была фотографом из Москвы. Она продолжала отчитывать меня, но уже шутя, жалела, что не может поделиться со мной пленкой из фотоаппарата.
В конце концов, мы справились с этим эпизодом. Он стал заключительным, и, кажется, фильм получился.
Я повезла сдавать его заказчику. Фильм посмотрели и сказали, что примут, если его одобрит Издательский отдел Патриархии. Это было полной неожиданностью.
– Но я же делала его не по заказу Патриархии!
Меня словно не слышали:
– Вас будет сопровождать человек из Совета по делам религии. Он уже договорился с Владыкой Питиримом[4].
Мне хотелось напомнить заказчикам, как они не разрешали снимать ни церквей, ни колоколен, а колокола только на фоне облака… Но я промолчала.
В пустом просмотровом зале Издательского отдела сидели трое: Владыка Питирим, «сопровождающий» из Совета по делам религии и я. Хотелось попросить благословения у Владыки, но не в присутствии «сопровождающего». Просмотр шёл в полном молчании. Экран погас, молчание продолжилось. Я осторожно повернула голову, чтобы понять, почему молчит Владыка.
Он плакал.
– Вот Вы показали, как сбрасывали колокола, как разрушали церкви. А я всё это видел! Я всё это пережил!
Потом встал, поблагодарил за фильм и пошел к выходу, я – за ним. В коридоре на какую-то минуту мы остались вдвоём. Я шёпотом попросила благословения, и он негромко меня благословил. Потом повёл в свой кабинет. Теперь уже и не вспомнить, о чём мы говорили. Помню только, что он достал из шкафа шкатулку из янтаря и подарил её мне.
Я поняла, что Издательский отдел Патриархии одобрил фильм «Зову живых».
Как взрывали «Англетер»
В 1988 году мы снимали фильм о Петербурге. Сценарий был написан заранее, переписывался, перекраивался, отставал от происходящего в городе. Приходилось переделывать эпизоды на ходу. Но замысел оставался неизменным: фильм о мистической сущности Санкт-Петербурга, о величайшем творении Петра Первого и о его грехе.
…«Санкт-Петербург был замыслен как «парадиз», как воплощение рая на земле. Это был дерзкий вызов небу. И в рискованной затее основать имперскую твердыню под морем, наперекор стихиям и «назло надменному соседу» можно ощутить мятежный дух города, рождавший все новые утопические попытки создания земного рая», – так говорит в фильме академик Александр Михайлович Панченко.
«И потому противоборство добра и зла в Петербурге достигает невероятного, крайнего напряжения», – продолжает он.
Существует народная легенда о том, что на топких и гиблых местах, на человеческих костях и крови Петр основал «град антихриста».
Но существует и другое, противоположное, мнение народа о Петербурге как о «граде-храме» под покровительством святого Александра Невского.
Вот Ангел на Александрийском столпе, он попирает змею.
Вот топчет змею медный конь Петра. А змея, изогнувшись, приготовилась ужалить коня, да так и застыла в незаконченном броске.
Этот памятник был воплощением резкого волевого отрыва новой России от старой, допетровской Руси.
Почти три столетия судьба хранила Петербург от реконструкций. Его спасло то, что после революции столицу перенесли в Москву. Петербург стал городом областного значения, и о нем забыли.
На время.
«Как взрывали «Англетер»
Владимирский проспект, 11. Дом, где жил Ф. М. Достоевский
В конце восьмидесятых годов старый Петербург стали уничтожать.
Все помнят историю «Англетера», гостиницы, где погиб Сергей Есенин. Здание стояло на Исаакиевской площади, рядом с гостиницей «Астория».
Его решили реконструировать, а попросту – снести и построить новое – повыше, повместительней.
К тому времени, когда начались съемки, в городе уже действовали несколько групп молодежи, которые пытались противостоять разрушению старого города. Я помню название двух: «Группа спасения» и «Мир».
Без интернета и мобильников, в течение часа или двух по тревоге, они собирались вокруг здания, которому угрожал снос, и не пускали рабочих и технику, пока не приезжало высокое начальство и не начинались переговоры.
Так стояли они живым кольцом вокруг «Англетера», иногда ложились, если милиция пыталась их разогнать.
Журнал «Огонек» писал тогда, что люди вышли на площадь не ради колбасы, а чтобы спасти старое здание.
Зачем они защищали ветхие камни, почему их не могло успокоить обещание, что здесь будут построены новые стены, как две капли воды похожие на прежние? Похожие, но все-таки иные, утратившие трагический след последних дней русского поэта.
Разве камни хранители духа?
Академик А. М. Панченко ответил на этот вопрос.
«…Эти камни вобрали в себя голоса, сетования, прозрения, вздохи, но разрушается дом – и стирается память, оскудевает энергия духа».
У меня к тому времени был прямой контакт с «Группой спасения» и они предупредили, что завтра будет митинг у «Англетера» и народа соберется много.
На другой день утром, когда мы грузили аппаратуру в «Уазик», ко мне подошел парторг студии и посоветовал сразу представиться милиции, что вы, мол, не кто-нибудь, а солидная студия «Леннаучфильм» и снимаете серьезное кино.
На свою беду я это и сделала. Площадь перед «Англетером» и «Асторией» была забита народом, шеренгой стояла милиция. Я подошла, спросила, кто тут главный. Меня послали в «Асторию». Вестибюль гостиницы был совершенно пуст; ни постояльцев, ни швейцара.
У окон, чуть отступив, стояли группы милиционеров. Я снова представилась, показала студийное удостоверение, и меня отвели на второй этаж. Вышел человек в штатском, черный костюм застегнут на все пуговицы, бледное, неулыбчивое лицо. Я еще раз представилась и попросила разрешить съемку. Он разжал узкий рот и сказал: «Хулиганов-наркоманов хотите снимать?» Я пыталась что-то объяснить, он слушал с каменным застывшим лицом, потом сказал: «Вот я во вторник в Высшей школе профсоюзов смотрел фильм «Живите в доме, и не рухнет дом» – вот это фильм!» Я рассмеялась: «Так это мой фильм!». Он на мгновение растянул узкий рот в улыбке, а потом снова вернул лицу каменное выражение и сказал: «Не разрешаю. Впрочем, подождите» – повернулся и ушел.