В конце фильма мы поставили эпизод, снятый в праздник, после литургии. Люди выходили из храма и попадали еще на один праздник. На площади у собора стояла полевая кухня, и солдаты угощали всех желающих гречневой кашей. (Не забывайте, это были тяжелые 90-е!) Среди прихожан ходил с тарелкой в руках радостный, улыбающийся отец Геннадий, с кем-то здоровался, перебрасывался словом, шутил, и его настроение передавалось всем. И всё это происходило на фоне полуразрушенного храма, в зимний пасмурный день.
А диктор говорил в это время:
«Военно-полевая кухня кормит прихожан. Немудрёное, казалось бы, дело, но в голодной и холодной стране, оно обретает особый смысл. Спастись, выжить, выстоять мы можем только сообща. Соборно».
Глядя на эти кадры, снятые больше двадцати лет назад, я вдруг подумала: нет, не стареет кино. Особенно документальное. И сегодня, как и вчера, спастись, выжить, выстоять, мы можем только сообща. Соборно.
Так было, есть и будет.
Отец Геннадий посмотрел готовый фильм. Благословил везти на фестиваль в Москву и сказал:
– Получите главный приз.
– Ну да! – не поверила я.
В Москве на фестивале православных фильмов «Собор» получил главный приз в номинации «Короткометражный документальный фильм». Это была небольшая скульптура Георгия Победоносца работы гениального скульптора Вячеслава Клыкова.
Возвратившись в Петербург, я привезла свой приз в Царское Село и передала в руки отцу Геннадию.
Я решила, что награды удостоились и фильм, и собор, и его настоятель отец Геннадий Зверев.
Свидетели любви
Много лет назад со мной произошел такой случай.
После Литургии, в притворе Храма, ко мне подошел священник – недавно рукоположенный, в прошлом физик – и сказал, что мне надо прекратить снимать кино.
«Не дело православного человека в кино работать, не то искусство» – сказал он. Я растерянно молчала, не зная, что сказать, и не желая отвечать резкостью.
И тут от стены отделился и шагнул к нам совсем молодой священник.
– Это вы Валентину Ивановну уговариваете из кино уйти? А знаете, она как-то показывала свои фильмы в Университете. Я на журналистике учился, а после ее фильмов ушел из Университета, поступил в Духовную Семинарию и стал священником.
Они начали спорить, и я тихонько отошла от них.
Я думала, как же мне поступить? Сломать себе жизнь, уйти из кино? Или найти какой-то ответ – достойное оправдание тому, что я делаю?
Прежде летописцы свидетельствовали о жизни Церкви. Пером на бумаге они описывали все важные события церковной жизни. Сегодня, да простят мою смелость, видеокамера сменила перо и бумагу. Сегодня мы, режиссеры православных документальных фильмов, становимся свидетелями происходящего в Церкви.
Может быть, наши видеодокументы когда-нибудь лягут в основу жития нынешних святых.
Вспоминая все, что случалось на съемках фильмов, я убеждалась в своей правоте.
В Новгороде Софийский Собор на много лет стал музеем. Потом его вернули Церкви.
Жарким летним днем 1991 года Патриарх Алексий Второй совершал таинство освящения Собора. И именно в это время, в момент освящения, на безоблачном небе явилась радуга.
Она, словно чудесный покров спустилась с небес и накрыла Собор. Люди, стоявшие вокруг Собора, заволновались, показывали руками на радугу. Там было телевидение и еще несколько операторов разных студий. Но только один человек снял радугу – режиссер Наталия Уложенко, моя коллега, а потом сделала хороший фильм, куда включила и этот эпизод. Она человек верующий и поняла смысл происходящего.
В августе 2003 года в Лондоне, во время похорон Митрополита Сурожского Антония, в тот самый миг, когда гроб с телом Владыки опускали в землю, на чистом небе явился крест – словно вырезанный по линеечке из двух пересекшихся облаков – одно длиннее, другое короче. Я успела снять его.
В канун причисления царственных страстотерпцев к лику святых из Америки привезли икону Николая Второго. Ее возили по стране, она обильно мироточила. Даже стекло на ней было покрыто миро. Икону привезли в Петербург на один из заводов. На территории завода был храм, но народу собралось так много, что встречать икону решили в заводском клубе.
На сцену вынесли аналой и на него возложили икону. Я сняла ее и повернула камеру в зал, чтобы снять лица людей. В объектив попала пожилая женщина, ее сотрясали рыдания. Я выглянула из-за камеры, чтобы получше ее разглядеть. Женщина держала в поднятой руке открытку с изображением иконы Николая Второго. Такие бумажные иконки раздавали у входа всем пришедшим. Женщина держала ее как-то так, словно хотела привлечь внимания к ней. Я вновь приникла к объективу, укрупнила иконку.
В трех местах на ней выступили капельки миро. Они медленно набухали, переливаясь на свету.
Потом я не раз показывала эти кадры друзьям. И все сходились в одном: видеокамера запечатлела чудо.
Но наши фильмы свидетельствуют не только о чудесах. В них рассказывается о людях церкви, о замечательных пастырях, о проявлении любви в нашем, подчас жестоком мире.
Полагаю, мы документалисты, должны делать такие фильмы, которые доходят до самых глубин человеческого сердца, пробуждают совесть, сострадание, любовь, дают людям надежду.
И весь смысл нашего творчества – свидетельствовать о любви.
Что же касается послушания…
Владыка Антоний часто повторял: «Христианское послушание – не принуждение и не подчинение, христианское послушание, если взять латинский корень этого слова, означает слушание: слушать всем своим существом для того, чтобы услышать Бога, говорящего нам…»
В одном интервью он говорит:
«Я помню одного человека, который пришел ко мне и сказал: Я преподаю в Университете литературу, я был на исповеди, и духовник мне сказал: отныне больше не читать никакой светской литературы. Что мне делать?» Я на это ответил, что поговорю с духовником и тот отменит свое решение, потому, что это было безумное решение.
И можно было бы привести множество таких случаев, у меня их накопилась бездна, сейчас, когда духовник говорит теоретически, говорит не от своего сердца и не от духовной истины».
Называлось это интервью: «Берегитесь, братья мои священники».
«Маловерка»
Я сижу в служебном помещении «Третьяковки». Оно маленькое, тесное, напротив сидят японцы, их несколько, а рядом – кажется, французы, с ними – переводчики.
Мы невольно изучаем друг друга – кому повезет? Все мы хотим попасть в святая святых «Третьяковки», в депозитарий, где хранятся самые лучшие и самые старые иконы.
Вошла женщина, заведующая депозитарием, как я поняла, и объяснила, что сегодня экскурсии в хранилище не будет. Японцы и французы поднялись, о чем-то переговариваясь. Я тоже поднялась, сделала шаг к двери.
– А Вы откуда? – спрашивает хозяйка депозитария.
– Пожалуй, мне тут и вовсе делать нечего. Я режиссер «Леннаучфильма», собираюсь снимать фильм об иконе, но я ни разу в жизни не видела подлинника Владимирской иконы Божией Матери. Мне кажется, без этого и фильм не надо начинать – и делаю еще шаг к двери.
Она мгновение смотрит на меня, потом говорит:
– Идемте, – и повела меня в депозитарий.
Так случилось, что снимать в «Третьяковку» мы приехали лишь через несколько месяцев.
Мы начали с Новгорода. После долгих переговоров с директором музея, нам разрешили снять лишь две иконы – каждую по несколько секунд, чтобы свет приборов не повредил древнюю живопись.
За несколько секунд не снимешь панораму, не сделаешь наезд, чтобы укрупнить деталь. Мы снимаем статичные кадры. Вот икона «Битва Новгородцев с Суздальцами». Оператор Геннадий Переверзев готовит камеру. Перед иконой стоит сотрудница музея, измеряющая количество света. Одновременно осветители включили свет, а оператор камеру. Через несколько секунд сотрудница музея командует «стоп», и все вздыхают с облегчением – снято!
Мы тогда еще не знали, какие испытания ждут группу впереди.
Вернувшись в Ленинград, проявили пленку и – о ужас! В кадре только половина иконы – Новгородцы, а вместо Суздальцев – белая стена.
Каким-то непонятным образом закрепленная на штативе камера сдвинулась. Я не верю, что это сделано рукой оператора. Тогда кем? Гена Переверзев – один из лучших операторов студии, режиссеры считают удачей работать с ним, и вот такой грубый, необъяснимый брак!
На Гене нет лица. Два дня он не появляется на студии. Мы понимаем, что надо снова ехать в Новгород. И что мы скажем в музее? И что мы скажем начальству студии?
Я сидела в монтажной, когда в нее ворвался Гена Переверзев, какой-то взволнованный, взъерошенный, кричит:
– Я все понял! Она меня не подпускает! Она меня не подпускает!
Мы с монтажницей оборачиваемся на крик. Молодой, красивый мужик, недавно женился. О ком это он?
– Валя, икона меня не подпускает, не подпускает! Я же не крещеный!
– Ты не крещеный?!
– Ну, да…
– И ты молчал?!
– Но я не знал…
Я тоже, между прочим, не знаю, может ли некрещеный оператор снять как следует икону. И может ли человек крещеный так уж хорошо разбираться в иконе. Вон директор картины Таня Хаспекова недавно крестилась и говорит, ничего не почувствовала. Мы в группе все неофиты.
Посовещавшись, мы попросили приостановить на месяц работу над картиной. Гену повезли в Псково-Печерский монастырь к нашему консультанту иконописцу Зинону.
Отец Зинон долго разговаривал с Геной наедине. Благословил крестить его.
Мы крестили его. Потом венчали его с молодой женой.
Придумали досъемки в Новгороде и отправились туда снова.
Уже наступила зима. Шел мокрый липкий снег, гостиницу не топили, и я слегла с температурой.
Не помню почему, Таня Хаспекова спросила у меня, можно ли за Христа пострадать сейчас?
– Можно, – уверенно ответила я.
Тане надо было съездить в Храм Апостола Филиппа договориться о съемках. Трудно представить, но тогда, в конце 80-х годов он был единственным открытым храмом в Новгороде. Наши новгородские друзья предупредили: садясь в такси, не называйте храм, а просто говорите адрес храма – улицу и номер дома.