Апостол: Это музыкант, у которого есть послание миру от Бога.
Варвар: И... где оно, послание-то?
Апостол: Картагена.
Варвар: Возможно ли, чтобы послание было из одного слова?!
Апостол: Отчего нет? Мир. Война. Перемирие. Односложные послания Господа Бога.
Варвар: Ну, мир, война, перемирие, это я понимаю. А что такое Картагина?
Апостол: Знаешь ли ты что-нибудь про Финикию?
Варвар: По-моему, это фрукт.
Апостол: Финикия — это страна, поднявшая, было, меч против Рима. И Рим ее сокрушил.
Варвар: Если не умели воевать, чего полезли?
Апостол: Друг мой, да будет тебе известно, что финикийцы были великолепными полководцами! Ганнибал уже стоял у ворот Рима! Город был пуст, стоило ему войти — и мировая история пошла бы совсем по другому руслу. Но Ганнибал не любил ночных побед, он хотел, чтобы весь мир видел, как он войдет в Вечный город. Ночью, однако, римляне сумели собрать разрозненные силы и утром сокрушили финикиян.
Варвар: Я же сказал — глупые, никчемные люди.
Апостол: Не говори так. Финикияне — народ мудрый. Они оставили нам знаки письма, то есть алфавит, в который одето Святое Писание.
Варвар: Взялся учить, как наживать добро, а дошел до Святого Писания.
Апостол: Я дошел до Святого Писания именно для того, чтобы научить тебя, как наживать добро. Известно ли тебе, что такое сострадание?
Варвар: Что-то связанное с детским ревом.
Апостол: Вот, видишь ты утром соседа, которому холодно, и хотя ты сам стоишь у огня, тебе как-то неуютно, зябко, от того, что холодно твоему соседу. Видишь воина, измученного ранами, и сам содрогаешься от боли... Страдать болью ближнего — это и значит сострадать.
Варвар: Не понимаю. Если холодно Даку, почему должно быть холодно и мне? Если Скифа замучали раны, почему должен страдать и я, который вовсе не участвовал в сражении?!
Дак: Вот на этом ты потерял половину состояния.
Варвар: То есть на чем?
Дак: На пренебрежении человеком. И если бы ты, вместо того, чтобы заставлять этого несчастного раба таскать амфоры по горам, вывел бы его на большую арену Афин в спектакле под названием: “Последний Финикиец, оплакивающий гибель Картагены”...
Варвар: Думаешь, собрались бы послушать?
Апостол: Весь город собрался бы. Исповедь — не блажь, а спасение. Ты разбогател бы в один день и сделал бы при этом доброе дело.
Варвар (рабу): Ты, предатель... Ешь мой хлеб, а плачешься другим?
Финикиец: Я пою тебе об этом с утра до вечера...
Варвар: Но почему другие поняли, о чем песня, а я не понял?
Финикиец: Потому, что им ведома боль человеческая, а тебе — нет...
Варвар (неожиданно прослезившись): Кто из живых может сказать, что прожил жизнь и не ведал боли! Ладно, иди к ним, облегчи свою душу.
Финикиец: Чтобы облегчить душу, нужно быть свободным, а я раб.
Варвар: Отпустить не могу. Я на тебя истратился.
Апостол: Ладно, если не отпускаешь, мы у тебя его выкупим.
Варвар: Как выкупите? На что?
Скиф: Меч отдаю.
Дак: Полмешка зерна.
Женщина: Серьги.
Еллин: Половина свитков, они дороже, чем всё твое состояние.
Варвар: Я думал заработать на нем больше, но, так и быть. Уступаю. Иди, ты свободен.
Финикиец: Нет. Не так продаются, не так покупаются рабы.
Апостол: Он прав.
Подошел к рабу, коснулся его плеча. Раб опустился на колени. Возложив ему руку на голову, кивком предложил Варвару сделать то же.
Апостол: Перед Богом и перед миром. Ты этого раба нам продал. Мы этого раба у тебя выкупили.
Варвар: Какие гоноры! Уже и народа-то нет, а гоноры остались!
Апостол (после завершения обряда): Теперь, брат мой Финикиец, можешь стать рядом с нашей сестрой. Ты — свободен.
Женщина поднесла ему сосуд, омыла ему руки, и раб присоединился к ним.
Скиф: Вино будет?
Апостол (Варвару): Налей.
Варвар: Будут деньги, будет и вино.
Апостол: Ты нам должен.
Варвар: Я никому ничего не должен.
Апостол: Ты нанял нашу сестру за одну десятую от прибыли.
Варвар: Да, но прибыли не было! Торговля не пошла.
Апостол: Все-таки на один динарий ты наторговал!..
Варвар: И ты хочешь, чтобы я тебе его вернул?
Апостол: Отдай нашей сестре ее долю.
Варвар: У кого я тут, в горах, разменяю динарий?
Апостол: Зачем менять? Выдай нашей сестре ее долю вином.
Варвар: Как?
Апостол: Налей столько вина, сколько полагается за один динарий, и десятую часть отдели.
Варвар: И что получится? Шесть, семь глотков?
Апостол: Пусть будет шесть, нам и шести достаточно. Только не мерь своей глоткой! Лей на глаз.
Варвар: Хорош покупатель. Долго искал. Покупает вино глотками, а я продаю на глаз. Но, постойте, в этом сосуде что-то плещется! По-моему, тут вода!
Апостол: Вода чистая, родниковая. Лей, не бойся.
Варвар: Испортим вино.
Апостол: Нет. Разбавим.
Варвар: Вино разбавлять водой?!
Апостол: Господь запретил народам пить неразбавленное вино.
Варвар: Почему?!
Апостол: От неразбавленного вина человек колеблется, и сами земные устои качаются.
Поставив сосуд, поднял хлеба. “Господи! Ты посещаешь землю в год ее великой жажды, напояешь борозды, благословляешь произрастания, и вот, холмы препоясываются радостью, луга одеваются стадами, долины покрываются хлебами, восклицают и поют! Тебе, Господи!”
Преломив хлеба, Апостол обмакивал куски в разбавленном вине, каждому давал его долю. Ели тихо, молча, целомудренно, насыщая дух безмолвием.
Дак: Вот ведь чудо какое! Один хлеб, и мы, многие, одно тело!!
Варвар: Ты же говорил, что на трапезе поют.
Апостол: Сейчас я скажу слова, а наш брат Финикиец оденет их сладостными звуками.
Финикиец: Слушаю слова.
Апостол (после долгого раздумья): Если каждая травинка отгородится забором, у нас не будет ни полянок, ни пашни, ни зеленых лугов; если каждый дуб отделится межою, исчезнут рощи, дубравы, леса; если каждая капля возмечтает о собственных берегах, исчезнут реки, озера, моря; если брат пойдет на брата, исчезнут языки, обычаи, отечества; если увлекаться разбрасыванием и пренебрегать собиранием камней, исчезнут печки, дома, храмы; а если нету крыши, то и Бога нет. Вот мои слова.
Финикиец: Дрофа — птица красивая, но — не летает.
Апостол: Да простит меня мой брат Финикиец, но дрофа — это воистину Божья птица! В тяжелые годы она кормит сирот и вдов...
Финикиец: Да-да-да, но — не летает. Ходит, как утка, хотя и при крыльях.
Апостол: Тебе нужно, чтобы летала?
Финикиец: Песни пешком не ходят
Апостол (после долгой паузы): Хорошо. Подберем что-нибудь летающее.
Если человек не увидит человека,
Если человек не услышит человека,
Если человек не поймет человека.
Не простит,
Не пожалеет,
Не полюбит его,
Бог отвернется,
Погаснут светила,
И роду людскому
Наступит Конец.
Финикиец (перебирая струны): Домашние голуби красивы, но, отяжелев от излишней пищи, летают недалеко. Невысоко. Другое дело лесная горлица. Слетит с веточки, мгновение — и растаяла в небесах!
Апостол: Тебе обязательно, чтобы растаяла!
Финикиец: Истинная песня, как и дикая горлица, слетела с губ, поднялась, растаяла. И всё. Ее больше нет. Она — у Бога.
Апостол: Иди я обниму тебя, дорогой мой брат, ибо то, о чем ты говоришь, это уже не песня, а молитва. И, видит Бог, нашему столу сегодня потребны не столько песни, сколько молитвы. (Обняв и поцеловав.)
Если я не увижу тебя,
Если я не услышу тебя,
Если не пойму,
Если не прощу,
Бог покинет меня,
Бог покинет тебя,
И нашему роду
Наступит Конец.
Мелодия стала вырываться из глубин, подхватывая слова на лету. Поначалу робко и неумело, потом всё громче и слаженней распелась семья Апостола. Песня отзывалась эхом в горах, уходила далеко в море, и была какая-то тайна в рождении этого распева. Удивленный Варвар, оставив свои котлы, подходит всё ближе и ближе.
Скиф: Ты чего?
Варвар: Как — чего? Чтобы петь. У меня хороший голос.
Дак: Что толку, что голос хорош, если ты не с нами?
Варвар: Как не с вами? Мне тоже омывали руки.
Еллин: Но к преломлению хлебов ты не подошел?..
Варвар: Занят был. Теперь, вот, освободился...
Женщина: Хлеба Благодарения не вкушал...
Варвар: Занят был. Теперь, вот, освободился. И, если что осталось, мне даже любопытно — хлеб с вином...
Пополнившаяся семья начинает песню сначала. Гремели горы, сотрясались дали, звучный женский голос, покрывая всё и вся, подхватил песню, унося ее выше и выше, в небесную синеву, но, когда празднество было в зените, в бухте задребезжал корабельный колокол. Пение оборвалось на полуслове. Поляна замерла.
Варвар (выглянув с обрыва): Три корабля. Все в пурпуре и золоте. Подплывают.
Дак: Что будем делать?
Скиф: Как — что? Торговать. Для чего мы поднялись в горы?
Дак: Но, все-таки, мы теперь как бы повязаны...
Варвар: Как повязаны? Кем? Чем?
Дак: Ну, омовение рук, жертвоприношение, совместная трапеза, пение...