Варвар: И кто это так уж вожделеет? Покажи мне его?
Женщина: Да хотя бы и он.
Варвар: Скиф не в счет. Он всегда готов вскочить в седло, только платить нечем. А ты расспроси тех, что при средствах.
Женщина: Ты сомневаешься, ты и спроси.
Варвар: А что, и спрошу. Я не такой дурак, чтобы бросать деньги на ветер. Начнем с крайнего, с Дака. Скажи, пахарь, глядя на танец этой жрицы храма Сладострастии, зашевелилось ли у тебя...
Дак: А чего ему шевелиться, когда, вон, засуха замучила! Третий год без дождя, держимся поливами. А сколько воды на том буйволе натаскаешь?
Варвар: Стало быть? Дак мимо. Скиф не в счет. Я — наниматель. Что до Еллина...
Еллин (углубленный в чтение): Меня тут нет.
Женщина: А где же ты?
Еллин: Ученые больше пребывают в мире идей, чем в этом греховном мире...
Женщина: Как же ты, пребывая в мире идей, заявляешь, что я тяжеловата?!
Еллин: Ну, может мельком что и приметил, но глубоко не вникал.
Женщина: Как же ты, не вникая...
Еллин: Душечка, философы уходят в горы для размышлений, а не для того, чтобы смотреть танцовщиц!
Женщина: В Афинах мало места для размышлений?!
Еллин: Для глубоких размышлений — мало, и потому, когда нами овладевает великая, но спорная идея, мы уводим ее в горы.
Варвар: Ну вот, еще один мимо. И хотя сама Волупия посвящала тебя во все тонкости женских чар, никого ты тут не охомутала.
Женщина: Как не охомутала? Послушай кифару! Посмотри в его глаза!
Варвар: Рабы не смеют мечтать о любви свободных женщин, их за это кастрируют.
Тем временем из-за скалы выплыла тяжелая корзина и долго маялась по поляне, мешая беседе.
Варвар: Сгинь!!
Женщина: Апостола не спрашиваешь?
Варвар: А он тут при чем?!
Женщина: При том, что он больше всех меня хочет.
Варвар: Вот эта копна рыжих волос?!
Дак: Апостолы — наша опора, это труженики, жертвующие собой, потому, если когда и споткнутся, их нужно прощать.
Скиф: Что ты за него всё заступаешься? Он тебе кто?
Дак: Соработник. Он собирает камни, очищает лик земной, я иду за ним, пашу и сею. Вместе творим хлеб насущный.
Варвар: А как с ним поговорить? Он же и не видит и не слышит ничего вокруг.
Дак: Сборка камней — труд тяжелый. Подождите. Когда устанет и сядет передохнуть...
Варвар: Как же, стану я ждать... Эти рыжие никогда не устают, Эй, ты! Петух!
Апостол продолжал укладывать камни, и тогда Варвар подошел и ступил ногой на его плечо.
Варвар: Ты, петух!
Апостол: А вот этого не надо.
Варвар: Чего не надо?
Апостол: Грубо со мной обращаться.
Варвар: А то что?
Апостол: Будет плохо тебе. Сгоришь.
Варвар: Почему это я сгорю?
Апостол: Civis romanus sum.
Варвар: Я, по-твоему, кто?
Апостол: Северный варвар, торгующий вином.
Варвар: И что из этого следует?
Апостол: Следует то, что за грубое обращение с римским гражданином варвар может быть умерщвлен на месте, без суда. Помни, мы на землях Рима и под сенью римского права пребываем.
Дак: Как он словами орудует!! Точно искру из камня высекает!
Варвар (отступив, более миролюбиво): Скажи, Цивис романус, верно ли, что эта молодка тебя как бы...
Апостол: Что?
Варвар: Завлекла.
Женщина: Откройся перед ними, не стесняйся.
Апостол (после некоторого раздумья): Прости меня, жено. Сознаю, соблазнила ты меня, и в помыслах своих я согрешил с тобой. Это тяжкий грех, да простит меня мой Господь. И тебя, жено, прошу о прощении.
Женщина: Но, если ты меня безумно желаешь, сознайся перед всеми! Чего стесняться!
Апостол: Я говорил о том, что было, а не о том, что есть.
Женщина: Как? Только что сгорал от страсти, и всё прошло?
Апостол: Мои признания не пойдут тебе на пользу.
Женщина: ...иль ты не мужчина?!
Апостол: Я, конечно, мужчина, очень даже мужчина, но я испытываю влечение ко всем женщинам, которых встречаю. Танцует ли она, месит ли тесто или несет кувшин на голове — я их всех желаю, со всеми успеваю мысленно согрешить.
Варвар: Скажи какая прорва!
Дак: Ну, зачем со всеми! Одну пожелал, и довольно.
Апостол: Что поделаешь, дано мне от Господа такое жало во плоти. Чтобы побороть в себе эти постыдные искушения, изнуряю себя путешествиями и тяжелой работой.
Женщина: Ну, не хочется тебе с нами грешить — найди работу поприличней. Зачем превращать себя в мула?
Апостол: Что делать! Наступает каменное время, и носим камни на себе...
Еллин: Что значит — каменное время?
Апостол: Как известно, существует время разбрасывания и время собирания камней.
Еллин: И это всё, чем занят человек?!
Апостол: Такова наша планида — мы или строим, или рушим. Другого нам не дано.
Еллин: Человек, по-твоему, безумен?
Апостол: Когда он без Бога, конечно, червь безумия точит его. Осмотрись. Поразмысли. Вся история человечества есть история строительства и разрушения крепостей. И снова собираем камни, и снова возводим крепости. И опять осада, штурм, камни летят во все стороны. Конца и края этому нет.
Еллин: И не будет, потому что человек несовершенен, демон саморазрушения заложен в нем самом.
Апостол: Не так.
Еллин: А как?
Апостол: То, что создано Всевышним, не может быть несовершенным. Надо только не лениться и вовремя убирать разбросанные камни.
Женщина: Зачем?
Апостол: В мире много несправедливости, обиженному хочется отомстить, и если камни валяются у него под ногами, велико искушение...
Женщина: Да простится мне моя глупость, но я все-таки не понимаю, зачем их собирать?
Апостол: Сейчас я тебе объясню. Поди сюда. Видишь этот камушек?
Женщина: И что?
Апостол: Как ты думаешь? Для чего он может быть пригоден?
Женщина: Чтобы валяться в пыли.
Апостол: И он валяется, валяется, пока кто-нибудь не подберет и не убьет своего ближнего.
Женщина: Вот этой крошкой?
Апостол: Вот этой крошкой. И пока на наших тропах валяются подобные камушки, мой дух неспокоен. Господь будит меня ранними утрами и говорит — сын мой, пойди, пособирай, слишком уж много их поразбрасали, как бы не началось новое кровопролитие...
Варвар: И много тебе за это дают?
Апостол: Много не дадут, но вечность могут дать.
Еллин: Вечность — это не хлеб, вечностью не прокормишься.
Апостол: Хлеб мой — на мне.
Еллин: Что ты умеешь делать? Какое у тебя ремесло?
Апостол: Палатки. Или дорожные дома, как их называют.
Женщина: Если умеешь делать палатки, зачем тратишь время на пустое? Скоро ночь, нам негде будет укрыться.
Апостол: Долгим и трудным будет твой путь в мою палатку, жено.
Женщина: А почему он должен быть таким уж долгим и трудным? Разве ночь не сближает тех, кто днем приметили друг друга?
Апостол: Ночь сближает тела, души сближает Бог.
Женщина: Что ты хочешь этим сказать?
Апостол: Что в мои палатки сначала входят души, только потом тела.
Финикиец: О Картагена, моя Картагена...
Дак: Как жалостливо поет! Хочется бросить всё, вернуться к жене, к деткам, обнять их...
Варвар (рабу): Перестань! Вино скисает от твоей тоски...
Кифара умолкла. В наступившей тишине вершины подали голос. Низины ответили.
Дак: Корабли на горизонте! Все в пурпуре и золоте!
Скиф: Морские волки, они всегда берут неожиданностью!
Варвар (рабу): Давай что-нибудь повеселее, типа — ах, вчера-вчера-вчера, мы всю ночку обнимались... Ну, красотка, настал твой час! Лети!
Женщина: Чтобы полететь, нужен разбег.
Варвар: Ну и разбегись!
Женщина: Мало места. Занесет над пропастью.
Варвар (свирепо): Лети в пропасть к манам в подземелье, но раздевайся и — лети!
Женщина (плача): Но что мне делать, если я не могу белым днем обнажаться! Такая вот грешница!
Апостол: Не убивайся. Пока ни обнажаться, ни летать не перед кем.
Варвар: Как не перед кем? На горизонте корабли! Богатейшая клиентура!
Апостол: После обеда, когда лучи солнца косо скользят по волнам, море начинает отливать золотом...
Варвар: Но вот Дак, видевший корабли собственными глазами!
Апостол: Простите этого бедного пахаря. У него слабое зрение, а правый глаз, тот совсем темен.
Все подходят к краю пропасти, исследуя морские дали.
Еллин (после паузы): Но ты же не станешь отрицать, что вершины запросили бухту и бухта дала добро? Была перекличка.
Апостол: Какая перекличка! Вой шакалов и больше ничего.
Скиф: Мы, по-твоему, не видели шакалов в своей жизни?!
Апостол: Во время брачных сходок у шакалов меняются голоса.
Еллин: Откуда у тебя такое знание?
Апостол: Из страны детства.
Еллин: Где прошло твое детство?
Апостол: В городе Тарсе. Среди ткачей, пиратов и горных шакалов.
Еллин: Ты смог бы чем-нибудь подтвердить свои слова?
Апостол: Конечно.
Сложив определенным образом ладони, издал некий вопль, похожий на тот, что доносился с гор. Ему тут же ответили — и вершины, и бухта. Глубокое уныние охватило поляну.