Как жила первохристианская община?
Пётр стоял во главе общины, которая жила по особым правилам и законам. Об этом мы узнаём из двух близких по содержанию отрывков книги Деяний:
И они постоянно пребывали в учении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах… Все же верующие были вместе и имели всё общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого. И каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца, хваля Бога и находясь в любви у всего народа (Деян. 2:42, 44–47).
У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее. Апостолы же с великою силою свидетельствовали о воскресении Господа Иисуса Христа; и великая благодать была на всех их. Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду (Деян. 4:32–35).
В первом отрывке в качестве основных элементов жизни общины названы: учение апостолов (διδαχή των αποστόλων), общение (κοινωνία), преломление хлеба (κλάσης τοΰ άρτου) и молитвы (προσευχαί). Каждый из этих терминов несет определенную богословскую нагрузку.
В частности, термин «учение апостолов» указывает на то, что раннехристианская Церковь была общиной учащихся (не случайно и постоянное употребление слова «ученик» в качестве обозначения члена общины). Учение составляло основной элемент передачи христианской веры. Эта передача осуществлялась через проповедь, которая была непременным элементом как общения апостолов с внешним миром, так и их общения с христианами. Проповедь была непременной частью евхаристической трапезы. Основной темой апостольской проповеди был Христос – истории из Его жизни, рассказы о Его страданиях, смерти и воскресении, воспроизведение Его притч и поучений, а также их толкование.
Проповедь ап. Петра. Фреска собора Св. Софии в Киеве. 40-е гг. XI в.
Термин «общение» имеет широкий спектр значений. В более позднюю эпоху он станет одним из основных, используемых при описании причащения верующими Тела и Крови Христа под видом хлеба и вина (κοινωνία в значении «причастия», «причащения»). В рассматриваемом тексте термин указывает на разные формы общения верующих между собой, включая совместные евхаристические трапезы, совместные молитвы, благотворительность. Ранние христиане осознавали себя членами единого организма, скрепленными тесными узами общения. Стать христианином означало не только уверовать в Иисуса как обетованного Мессию, но и вступить в общину Его последователей.
Термин «преломление хлеба» указывает на евхаристическую трапезу, которая совершалась «по домам». Евхаристия была основой жизни христианской Церкви, тем стержнем, вокруг которого эта жизнь строилась. Евхаристическая трапеза совершалась в первый день недели («день Господень») и могла продолжаться с вечера до утра. Описанная в Деяниях трапеза, которую возглавлял Павел, началась с того, что он собрался с учениками, «беседовал с ними и продолжил слово до полуночи». Потом он, «преломив хлеб и вкусив, беседовал довольно, даже до рассвета» (Деян. 20:7-11). В посланиях Павла содержатся многочисленные инструкции относительно того, как должна совершаться Евхаристия (1 Кор. 11:17–30; 14:1-40). Они позволяют с достаточной полнотой воссоздать картину раннехристианского богослужения.
Наконец, термин «молитвы» в данном случае может указывать обобщенно как на молитвы, воссылаемые христианами, когда они собираются вместе, так и на молитву в Иерусалимском храме. Выше мы говорили о том, что члены Иерусалимской христианской общины во главе с апостолами регулярно собирались в храме, где у них даже было «свое» место – притвор Соломонов. Находясь там, они не только общались друг с другом, но и молились вместе, участвуя в храмовом богослужении.
Особый интерес представляет содержащаяся в обоих рассматриваемых отрывках информация о финансово-хозяйственной стороне жизни первых христиан. Некоторые ученые видят в описанной Лукой системе внутренних отношений между членами раннехристианской общины отражение утопических идеалов, характерных для античной литературы (в частности, для трактата Платона «Государство»)[214]. Указывают также на общину ессеев, вступление в которую предполагало отказ от имущества в пользу общины[215]. По свидетельству Иосифа Флавия, ессеи «не препятствуют никому жить со всеми общею, равною жизнью: имущество у них общее, и богач пользуется у них не большим, чем ничего не имеющий бедняк»[216].
Однако прямые параллели вряд ли возможны. Очевидно, что Лука описывает ситуацию, характерную именно для христианской общины, причем только на самых ранних этапах ее бытия. Более того, речь идет о конкретной общине – Иерусалимской. У нас нет сведений о том, чтобы такие же порядки, какие описаны здесь, устанавливались в общинах, возникавших за пределами Иерусалима, тем более в диаспоре.
Экономические отношения в Иерусалимской общине были построены на принципе общего имущества: члены общины «имели всё общее», «и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее». Из чего складывалась эта общая собственность? Из денег, которые уверовавшие получали, продавая принадлежавшие им земли и недвижимость. Эти деньги отдавали апостолам, а те, в свою очередь, распределяли их между всеми членами общины, включая малоимущих.
Раннехристианская трапеза (агапа). Фреска в катакомбах Петра и Марцеллина в Риме. 2-я пол. III -1-я пол. IV в.
Мы не знаем, как долго просуществовал такой порядок. Во всяком случае, не дольше 70 года, когда члены Иерусалимской христианской общины рассеялись по городам и весям Римской империи. Впрочем, бегство христиан из Иерусалима началось гораздо раньше: Лука упоминает о том, как «рассеявшиеся от гонения, бывшего после Стефана, прошли до Финикии и Кипра и Антиохии» (Деян. 11:19), что можно относить уже ко 2-й половине 30-х годов. А апостол Павел в 40-е годы организует масштабный сбор пожертвований для «святых» в Иерусалиме (1 Кор. 16:1–4), что очевидным образом свидетельствует о нужде, в которой находились к тому времени Иерусалимские христиане. Таким образом, описанная Лукой ситуация благоденствия, когда «не было между ними никого нуждающегося» и «каждому давалось, в чем кто имел нужду», продлилась совсем недолго.
Эта ситуация тем не менее имела большое значение для последующего развития христианства. В IV веке описанный Лукой идеал послужит одной из основ для установления правил монашеского общежития, которое тоже будет предполагать полный отказ того, кто вступает в него, от собственного имущества в пользу общины. Основная власть в монастырях, в том числе в вопросах финансовоэкономических, сосредоточится в руках игумена, однако у него будут помощники из числа братии для оперативного решения этих вопросов (казначеи, экономы). В раннехристианской общине полнота власти принадлежала апостолам, однако они назначали специальных лиц для справедливого распределения материальных благ среди малоимущих членов общины (Деян. 6:1–6).
В отличие от общины ессеев и от монастырей позднейшего периода раннехристианская община, по-видимому, не предполагала полный отказ всех ее членов от всего имущества. Лица, вступившие в общину, не меняли коренным образом свою жизненную ситуацию: они продолжали жить в своих домах, зарабатывать на хлеб и содержать собственные семьи. Очевидно, имущество и земли продавали только наиболее состоятельные члены общины, и продавали не всё, что имели, а то, что считали лишним. Вырученные деньги и распределялись среди бедных.
Кем был установлен такой порядок – Петром или всеми апостолами в совокупности? Можно предположить, что это было общее решение апостолов, принятое на заре существования Церкви. Из книги Деяний явствует, что решения по ключевым вопросам принимались апостолами коллегиально (Деян. 1:15–26; 6:1–6; 15:6-29). При этом у Петра и в вопросах, касающихся финансово-экономической стороны жизни общины, была руководящая роль. Это явствует, в частности, из истории Анании и Сапфиры.
Анания и Сапфира
Эпизоду, в котором рассказывается о грехе Анании и Сапфиры, предшествует упоминание о левите, примкнувшем к христианской общине и подавшем пример бескорыстного отказа от собственного имущества в ее пользу: «Так Иосия, прозванный от Апостолов Варнавою, что значит сын утешения, левит, родом Кипрянин, у которого была своя земля, продав ее, принес деньги и положил к ногам Апостолов» (Деян. 4:36–37). Впоследствии Варнава станет постоянным спутником Павла.
История Анании и Сапфиры позволяет ответить на важный вопрос: был ли отказ от имущества непременным условием вступления в общину? Судя по тому, как она изложена у Луки, не был. В то же время сокрытие части вырученных от продажи имущества средств воспринималось как преступление против Бога:
Некоторый же муж, именем Анания, с женою своею Сапфирою, продав имение, утаил из цены, с ведома и жены своей, а некоторую часть принес и положил к ногам Апостолов. Но Пётр сказал: Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? Для чего ты положил это в сердце твоем? Ты солгал не человекам, а Богу. Услышав сии слова, Анания пал бездыханен;и великий страх объял всех, слышавших это. И, встав, юноши приготовили его к погребению и, вынеся, похоронили.
Часа через три после сего пришла и жена его, не зная о случившемся. Пётр же спросил ее: скажи мне, за столько ли продали вы землю? Она сказала: да, за столько. Но Пётр сказал ей: что это согласились вы искусить Духа Господня? вот, входят в двери погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут. Вдруг она упала у ног его и испустила дух. И юноши, войдя, нашли ее мертвою и, вынеся, похоронили подле мужа ее. И великий страх объял всю церковь и всех слышавших это (Деян. 5:1-11).
Вопрос, который Пётр задает Анании, свидетельствует о том, что ни отказ от имущества, ни внесение в общую копилку полной суммы не были обязательным требованием. Проданное имущество находилось у Анании в собственности: он мог его не продавать и продолжать им пользоваться. Продав его, он получил деньги, которые также были его собственностью: он не был обязан приносить их к ногам апостолов. Пожертвования носили добровольный, а не принудительный характер, и эта мысль явно прослеживается в вопросе Петра.
Обличение и смерть Анании и Сапфиры. Роспись Троицкого собора Ипатьевского монастыря в Костроме. 1684 г. Артель Гурия Никитина и Силы Савина
Грех Анании и Сапфиры заключался не в том, что они решили пожертвовать не полную сумму вырученных денег, а в том, что они по взаимному сговору пытались обмануть апостолов. Автор книги Деяний не указывает, какова была полная сумма и какой процент от нее они решили пожертвовать на общину. Но это и не имеет значения. Грехом Анании и Сапфиры была ложь, и именно она вызвала негодование Петра. Ложь, к тому же, была публичной, поскольку бюджет общины, очевидно, был прозрачным и суммы пожертвований становились известны всем ее членам.
Откуда Пётр узнал истинную цену проданной земли? Разумеется, ему могли рассказать об этом другие или он сам мог сравнить рыночную стоимость участка с озвученной суммой и прийти к выводу, что она занижена. Однако автор Деяний видит дело по-иному: для него тот факт, что Пётр безошибочно определил обман, является свидетельством прозорливости Петра. Именно по этой причине он и излагает историю столь подробно.
Современного читателя может удивить спешка, с которой был похоронен Анания, и то, что погребение произошло в отсутствие его жены. Однако, во-первых, евреи хоронили умерших сразу, а не на второй или третий день, а во-вторых, само происшествие могло произвести на членов общины такое сильное впечатление, что они решили расстаться с телом умершего как можно скорее.
Наибольшее недоумение во всей изложенной истории, конечно, вызывает само наказание смертью: насколько оно было адекватно совершённому преступлению? Современный исследователь отмечает, что история Анании и Сапфиры – одно из наиболее шокирующих повествований Нового Завета. Он, однако, обращает внимание на то, что в этой истории перед нами открывается совершенно иной мир по сравнению с тем, к которому мы привыкли: мир, в котором сознательное покушение на святыню может иметь разрушительный эффект[217].
Древние толкователи также видели в грехе Анании и Сапфиры святотатство. По мысли Иоанна Златоуста, деньги, которые Анания должен был принести к ногам апостолов, «были уже священные», а потому, «кто решился продать свое и отдать, а потом удержал у себя, тот святотатец». Слова Петра Златоуст интерпретирует так: «Мы, говорит, не принуждали тебя ни продавать, ни отдавать деньги после продажи; ты решился на это по собственной воле. Для чего же ты украл из священных денег?.. Ты хотел удержать у себя? Надо было сразу удержать и не давать обещания. А теперь, взяв после посвящения Богу, ты сделал тяжкое святотатство». Златоуст ссылается на историю из книги Чисел, в которой собиравший дрова в субботу по повелению Божию побивается камнями (Числ. 15:32–36)[218].
Смерть Сапфиры. Себастиан Ле Клерк. Кон. XVII – нач. XVIII в. (Лувр, Париж)
На ту же историю ссылается Исидор Пелусиот (IV–V вв.) в письме, посвященном эпизоду с Ананией и Сапфирой:
Наказание согрешивших смертью было… не делом жестокости премудрого Петра, но делом назидания человека заранее знающего, наперед исцеляющего многие грехи людские. Ибо, начав тогда сеять семена Евангелия и вскоре увидев возникшие плевелы, премудро исторг их без замедления, чтобы, умножившись с пшеницею, не соблюлись они будущему огню на сожжение. Так и богомудрый Моисей, видя закон нарушенным, в самом начале и за малый грех повелел побить камнями собирающего дрова в субботу, написав, что так определил Бог (Числ. 15:35), потому что преступление и малое, и великое судится, как и первые праотцы рода нашего за вкушение древесного плода осуждены на многобедственные и жизнь, и смерть[219].
Похожие рассуждения содержатся в «Диалогах», автор которых известен под именем Кесария Назианзина, младшего брата святителя Григория Богослова (в русской традиции это сочинение было известно как «Вопросы святого Сильвестра к преподобному Антонию»). В нем ставится вопрос: «Почему Пётр, который, столько раз согрешив, получил прощение, сам не простил Ананию и Сапфиру, но одновременно словом умертвил обоих? И этот грех несопоставим с клятвенным отречением. Тем более что речь идет об утаивании своего золота, а не чужого». Отвечая на этот вопрос, автор указывает на то, что суровое наказание лжецов на глазах всей общины должно было стать уроком для других ее членов. Необходимо было с корнем выкорчевать порок, поскольку «когда начал Пётр сеять евангельские семена, то увидел только проросшие плевелы. И он искусно их сразу остановил: чтобы они, растя вместе с пшеницей, не задавили ее». Автор толкования сравнивает произведенное Петром действие с ампутацией ноги или руки, сделанной с целью предотвращения заражения всего организма[220].
Грех, совершённый Ананией и Сапфирой, описывается Петром с помощью нескольких емких формулировок: Анания «допустил сатане вложить в сердце мысль солгать Духу Святому»; он «солгал не человекам, а Богу»; Анания и Сапфира «согласились искусить Духа Господня». Источником греха объявляется сатана, однако это не снимает вины с согрешивших. Параллелью к данному рассказу может служить история грехопадения Адама и Евы: в ней инициатором непослушания Богу объявляется змей, однако добровольное согласие сначала Евы, а потом и Адама на посулы змея становится причиной их изгнания из рая (Быт. 3:1-19).
Отметим, что слова Петра, обращенные к Анании, – «Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому?.. Ты солгал не человекам, а Богу», – вызвали особый интерес у толкователей IV века. В это время на христианском Востоке спорили о божестве Святого Духа, и ариане пытались доказать, что Святой Дух – не Бог, а подчиненное Отцу творение Божие. Отвечая на их аргументы, Василий Великий и Григорий Богослов подчеркивали: солгать Святому Духу – то же самое, что солгать Богу; значит, Святой Дух – Бог[221].
История Анании и Сапфиры свидетельствует о бескомпромиссности Петра в вопросах, касающихся основ христианской жизни. Эта бескомпромиссность отражает общее мироощущение раннехристианской общины. Весь мир воспринимался как поле битвы между правдой Божией и сатанинской ложью. В памяти апостолов должны были сохраняться слова Иисуса о диаволе: «Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи» (Ин. 8:44). Сознательная ложь однозначно воспринималась как предательство по отношению к правде Божией, переход на сторону врага. Этим обусловлена строгость наказания, примененного по отношению к Анании и Сапфире.
Результатом описанного события стало то, что «великий страх объял всю церковь и всех слышавших это». Здесь впервые в книге Деяний употреблено слово «церковь» (εκκλησία): в данном случае оно обозначает всю общину Иерусалимских христиан. В Деяниях это слово встречается в общей сложности двадцать три раза, указывая на христиан, живущих в одной местности, будь то в Иерусалиме (Деян. 5:11; 8:1, 3; 11:22; 12:1, 5; 14:27; 15:4, 22; 18:22), Антиохии (11:26; 13:1; 15:3), Эфесе (20:17), Дербе и Листре (16:5), а также на всех христиан Иудеи, Галилеи и Самарии (9:31)[222].
Симон-волхв и Симон Пётр
Роль Петра в жизни первохристианской общины вырисовывается и из другого эпизода, относящегося ко времени пребывания Петра в Самарии.
В не названном по имени самарийском городе был «некоторый муж, именем Симон, который перед тем волхвовал и изумлял народ Самарийский, выдавая себя за кого-то великого». В результате проповеди Филиппа жители города уверовали во Христа и крестились; «уверовал и сам Симон и, крестившись, не отходил от Филиппа; и, видя совершающиеся великие силы и знамения, изумлялся» (Деян. 8:9-13).
Симон-волхв – один из наиболее загадочных персонажей раннехристианской истории. Было ли его обращение искренним? По какой причине он «не отходил от Филиппа»? Из-за искренней веры или для того, чтобы от него перенять дар чудотворения? По мнению Златоуста, Симон пребывал рядом с Филиппом «не для веры, а чтобы самому сделаться таким же»[223]. Иными словами, в чудесах, совершаемых Филиппом, он видел род магии, и хотел сам овладеть этим искусством. Златоуст пишет: «Недуг был в Симоне с давнего времени. Оттого он и при крещении не освобождается от него. Как же крестили его? Так же, как и Христос избрал Иуду»[224].
Апостолы Пётр и Павел обличают Симона волхва. Мозаика Палатинской капеллы в Палермо. Ок. 1146–1151 гг.
Когда Пётр и Иоанн пришли в означенный город, они возложили руки на самарян, и те исполнились Духа Святого (Деян. 8:17). Это стало причиной своеобразной реакции со стороны волхва:
Симон же, увидев, что через возложение рук Апостольских подается Дух Святый, принес им деньги, говоря: дайте и мне власть сию, чтобы тот, на кого я возложу руки, получал Духа Святаго. Но Пётр сказал ему: серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги. Нет тебе в сем части и жребия, ибо сердце твое неправо пред Богом. Итак покайся в сем грехе твоем и молись Богу: может быть, опустится тебе помысел сердца твоего; ибо вижу тебя исполненного горькой желчи и в узах неправды. Симон же сказал в ответ: помолитесь вы за меня Господу, дабы не постигло меня ничто из сказанного вами (Деян. 8:18–24).
Магия была широко распространена в древнем мире, в том числе в иудейской среде. Иосиф Флавий приписывает библейскому царю владение «искусством входить в общение с демонами на пользу и на благо людям». По его словам, «Соломон оставил после себя заклинания для излечения всяких болезней и волшебные формулы, с помощью которых возможно так связать демонов, что они никогда более не рискнут вернуться к людям». Как отмечает историк, «это искусство до сих пор еще весьма сильно процветает среди нас». В пример он приводит некоего Елеазара, который изгонял демона из ноздрей бесноватого с помощью магического перстня, а когда больной падал замертво на землю, возвращал его к жизни с помощью составленных Соломоном формул заклинаний[225].
Владел ли Симон-волхв подобного рода практиками, мы не знаем, однако несомненно то, что на него произвели впечатление чудеса апостолов. Он полагал, что эти чудеса были делом определенной техники и что эту технику можно приобрести за деньги. Не получив желаемого от Филиппа, он решил обратиться напрямую к Петру, в котором надеялся увидеть главного обладателя тайных магических знаний, позволявших христианам совершать чудеса.
В своем ответе Пётр показывает, что дар Божий невозможно ни продать, ни купить. Наделяя учеников способностью творить чудеса, Иисус говорил им: «Даром получили, даром давайте» (Мф. 10:8). Этому принципу они следовали неукоснительно.
Однако Симон-волхв был воспитан на иных правилах, и Пётр резко обличает его. Слова «серебро твое да будет в погибель с тобою» напоминают формулу проклятия. За ней следуют обвинения: сердце волхва неправо пред Богом; он исполнен горькой желчи и находится в узах неправды. Однако в отличие от Анании и Сапфиры, не услышавших из уст Петра призыва к покаянию, Симон такой призыв слышит и, как кажется, с готовностью на него откликается. Эпизод не заканчивается ни смертью Симона, ни каким-либо иным устрашающим знамением.
Почему исход истории сравнительно благополучен для Симона? Почему, спрашивает Иоанн Златоуст, апостолы не лишили его жизни, подобно Анании и Сапфире? По его мнению, лишь по той причине, что те были первыми и их смерть должна была послужить уроком для других, тогда как теперь в таком страшном уроке нет необходимости[226]. В словах Петра толкователь видит «выражения сильного гнева». В то же время он подчеркивает, что Пётр не наказывает Симона, «чтобы вера не происходила от необходимости, чтобы она не казалась делом жестоким, чтобы осталось место покаянию». Словами «помолитесь вы за меня» Симон выражает покаяние: «Посмотри, как он, хотя был нечестив, однако уверовал, когда был обличен, и теперь сделался смиренным, когда был снова обличен»[227].
Однако за два столетия до Златоуста Ириней Лионский по-иному толковал рассматриваемый эпизод. По его мнению, намерения Симона с самого начала были порочными: он «притворялся верующим, думая, что апостолы волшебством, а не силою Божьею, совершали исцеления, и то, что они чрез возложение рук исполняли Духом Святым тех, которые… уверовали в Бога, приписывая некоему большему знанию волшебства, предлагал апостолам деньги, чтобы и самому получить эту силу – давать всякому по произволу Духа Святого». Ириней считал, что «так как волхв не веровал в Бога, то он вступил в сильное соперничество с апостолами, чтобы и самому явиться славным, и с большею ревностью предался изучению всего искусства волхвования, так что множество людей приводил в изумление»[228]. Ириней называет Симона самарянином, «от которого произошли все ереси», и создателем секты гностического толка. Жрецы этой секты «живут сладострастно и занимаются делами волхвования, как каждый из них может. Они употребляют заклинания и заговоры»[229].
По информации Иринея, в Самарии Симон-волхв «был почитаем многими за Бога и учил, что он есть тот самый, который между иудеями явился как Сын, в Самарии нисходил Отцом, к прочим же народам пришел как Дух Святый»[230]. Сходная информация содержится у Иустина Философа, который говорит о самарянах, что «они обольщаются, веруя своему единоплеменнику Симону волхву, которого почитают Богом выше всякого начальства, власти и силы»[231].
Загадочная фигура Симона-волхва в христианской традиции II–III веков обросла различными легендами. Так, например, он является одним из главных действующих лиц в апокрифических «Деяниях Петра», содержащих красочную историю о том, как он вступил в противостояние с Петром в Риме. В апокрифе говорится о состязании Симона-волхва и Петра; кульминацией этого события становится вознесение Симона, который ходил по воздуху и был видим всем жителям Рима. По молитве Петра Симон низвергся и сломал себе ногу в трех местах, после чего все последователи мага потеряли веру в его божественную силу[232]. Так в народной фантазии продолжилась история противостояния между Симоном Петром и Симоном-волхвом.
От имени Симона-волхва произошел термин «симонИя» (греч. σιμωνία, лат. simonia), указывающий на приобретение священного сана или церковной должности за деньги. Симония была многократно запрещена канонами Вселенских и Поместных Соборов.