Апостол Пётр. Биография — страница 15 из 21

Пётр в других раннехристианских источниках

Прежде чем говорить о том, как Петр представлен у мужей апостольских и последующих христианских авторов, мы должны остановиться на упоминаниях о нем в посланиях Павла. Два великих апостола вели параллельную миссию, и их упоминания друг о друге вызывают особый интерес у историков. В посланиях Петра «брат наш Павел» упоминается лишь однажды (2 Пет. 3:15–16)[316], тогда как в посланиях Павла мы встречаем несколько упоминаний о Петре.

1. Пётр в посланиях Павла

Корпус посланий Павла, по общепринятому в науке мнению, представляет собой самый ранний памятник собственно христианской литературы. Павел писал свои послания, когда еще не было Евангелий как письменных текстов – по крайней мере, в том виде, в каком они известны нам сегодня. Возможно, что какие-то Евангелия или их фрагменты уже существовали, но во всяком случае Павел на них нигде не ссылается. Это делает его свидетельство уникальным, в том числе и по отношению к Петру.

Петр – первый свидетель воскресения

В Первом Послании к Коринфянам Павел излагает суть Евангелия, которое он проповедовал коринфским христианам во время своего пребывания в этом городе:

Апостолы Пётр и Иоанн у Гроба Господня. Фреска церкви Успения Пресв. Богородицы монастыря Грачаница, Сербия. Ок. 1320 г.

Напоминаю вам, братия, Евангелие, которое я благовествовал вам, которое вы и приняли, в котором и утвердились, которым и спасаетесь, если преподанное удерживаете так, как я благовествовал вам, если только не тщетно уверовали. Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был, и что воскрес в третий день, по Писанию, и что явился Кифе, потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили; потом явился Иакову, также всем Апостолам; а после всех явился и мне, как некоему извергу (1 Кор. 15:1–8).

Отсюда мы узнаём, что после Своего воскресения Иисус явился Петру прежде, чем другим ученикам. Это соответствует информации из Евангелия от Луки о том, как двое учеников, пришедшие в Иерусалим, узнают от одиннадцати и бывших с ними, что «Господь действительно воскрес и явился Симону» (Лк. 24:34).

Характерно, что Павел пытается восстановить хронологию явлений Воскресшего, перечисляя тех, кто Его видел, в порядке очередности. Список открывает Кифа, за ним следуют «двенадцать» (это единственный случай, когда Павел применяет данное наименование к группе апостолов), далее упоминаются некие братья числом свыше пятисот, и лишь после них Иаков и все «апостолы» (из чего следует, что наименование «апостол» Павел трактует расширительно, не ограничивая его применение кругом из двенадцати учеников Христа). Последним в списке свидетелей явления воскресшего Христа Павел ставит себя, и это событие мыслится им как завершающий этап в длинной цепи явлений[317].

Первая встреча Павла с Петром

В Послании к Галатам, рассказав о своем обращении, Павел упоминает о первой встрече с Петром:

Когда же Бог, избравший меня от утробы матери моей и призвавший благодатью Своею, благоволил открыть во мне Сына Своего, чтобы я благовествовал Его язычникам, – я не стал тогда же советоваться с плотью и кровью, и не пошел в Иерусалим к предшествовавшим мне Апостолам, а пошел в Аравию, и опять возвратился в Дамаск. Потом, спустя три года, ходил я в Иерусалим видеться с Петром и пробыл у него дней пятнадцать. Другого же из Апостолов я не видел никого, кроме Иакова, брата Господня. (Гал. 1:15–19).

Глагол ίσταρησαι, переведенный как «видеться», буквально означает «расспрашивать», «разузнавать», «осведомляться». Павел ничего не говорит о содержании своих бесед с Петром на протяжении пятнадцати дней, но можно предположить, что он надеялся получить от Петра достоверную информацию об Иисусе[318]. Обращенный в христианство и ощутивший свое призвание к апостольству, Павел не нуждался в дополнительных свидетельствах о воскресшем Христе. Тем не менее он хотел узнать от Петра как ученика Иисуса – о Его жизни, учении, чудесах, смерти и воскресении[319].

Христос возлагает венцы на апостолов Петра и Павла. Донце поминального сосуда. IV в. (Метрополитен-музей, Нью-Йорк)

Характерно, что наряду с Петром Павел упоминает Иакова: это вполне соответствует информации о роли Иакова в Иерусалимской общине, которую мы узнаём из книги Деяний апостолов. Отметим, что Пётр и Иаков – единственные лица, упомянутые по имени в 1 Кор. 15:1–7, где Павел повествует о явлениях воскресшего Иисуса[320].

Вторая встреча Павла с Петром

В том же послании Павел повествует о другом посещении Иерусалима, где он вновь встретился с Петром и апостолами. Это посещение большинством ученых отождествляется с участием Павла в Апостольском Соборе, о котором Лука рассказывает в 15-й главе Деяний[321]. Павел точно указывает время визита: «Потом, через четырнадцать лет, опять ходил я в Иерусалим с Варнавою, взяв с собою и Тита» (Гал. 2:1). Четырнадцать лет он отсчитывает с момента своего обращения, что примерно соответствует общепринятой датировке обоих событий (обращение ок. 34 года, Собор ок. 49-го).

Детали повествований Луки и Павла в основном сходятся, однако Павел по-иному расставляет акценты. Если у Луки Пётр выступает в качестве апостола язычников, заявляя, что он избран Богом «от дней первых», чтобы именно из его уст «язычники услышали слово Евангелия и уверовали» (Деян. 15:7), то Павел говорит о Петре как об апостоле обрезанных:

Ходил же по откровению, и предложил там, и особо знаменитейшим, благовествование, проповедуемое мною язычникам, не напрасно ли я подвизаюсь или подвизался. Но они и Тита, бывшего со мною, хотя и Еллина, не принуждали обрезаться, а вкравшимся лжебратиям, скрытно приходившим подсмотреть за нашею свободою, которую мы имеем во Христе Иисусе, чтобы поработить нас, мы ни на час не уступили и не покорились, дабы истина благовествования сохранилась у вас. И в знаменитых чем-либо, какими бы ни были они когда-либо, для меня нет ничего особенного: Бог не взирает на лице человека. И знаменитые не возложили на меня ничего более. Напротив того, увидев, что мне вверено благовестие для необрезанных, как Петру для обрезанных (ибо Содействовавший Петру в апостольстве у обрезанных содействовал и мне у язычников), и, узнав о благодати, данной мне, Иаков и Кифа и Иоанн, почитаемые столпами, подали мне и Варнаве руку общения, чтобы нам идти к язычникам, а им к обрезанным, только чтобы мы помнили нищих, что и старался я исполнять в точности (Гал. 2:2-10).

Ап. Пётр. Мозаика кафоликона монастыря Хора (Кахриеджами) в Константинополе. Ок. 13161321 гг.

К упомянутым ранее в Послании к Галатам Петру и Иакову теперь добавляется Иоанн. Эти три лица характеризуются как «особо знаменитейшие» и «почитаемые столпами». Павел, однако, подчеркивает свою независимость от них: он ходил в Иерусалим не для того, чтобы получить от них санкцию на миссионерскую деятельность, а скорее – чтобы найти поддержку в своей полемике с вкравшимися лжебратиями, принуждавшими его следовать иудейским обычаям. «Знаменитые» встали на сторону Павла, что следует и из рассказа книги Деяний об Апостольском Соборе. Однако если в Деяниях Пётр говорит о своей проповеди среди язычников, то Павел, как мы отметили, представляет себя и Варнаву апостолами необрезанных, а Петру отводит место проповедника среди иудеев.

Ап. Павел. Мозаика кафоликона монастыря Хора (Кахриеджами) в Константинополе. Ок. 13161321 гг.

Некоторые ученые высказывали мнение о том, что вся фраза, в которой Пётр представлен апостолом обрезанных, является позднейшей интерполяцией в оригинальный текст Послания к Галатам[322]. Другие полагали, что Павел цитирует некий «протокол» Апостольского Собора[323]. Согласно еще одной гипотезе, слова Павла отражают содержание «договора» о распределении сфер ответственности между Петром и Павлом, достигнутого до Апостольского Собора, но получившего окончательное утверждение на Соборе[324]. Ни одна из этих гипотез, впрочем, не помогает уяснить, почему в Деяниях Пётр представлен как апостол язычников, а в Послании к Галатам – как апостол обрезанных.

Возможно, Лука, близко знакомый с Павлом, знал о его взгляде на миссионерское служение Петра. Не исключено, что он был знаком и с текстом Послания к Галатам. Сделав акцент в книге Деяний на миссии Петра среди язычников, Лука мог тем самым попытаться несколько скорректировать тот образ Петра, который вырисовывается из свидетельств Павла.

Как мы говорили выше, параллелизм в изложении деяний Петра и Павла в книге Луки был сознательным и последовательным. Для Луки не существовало дихотомии между Петром как апостолом иудеев и Павлом как апостолом язычников: он представляет обоих как осуществляющих миссию среди тех и других. Решение Апостольского Собора об отказе от обрезания у Луки также представлено как плод единомыслия всех членов апостольской общины, тогда как Павел склонен видеть в этом решении прежде всего подтверждение своей правоты («узнав о благодати, данной мне… подали мне и Варнаве руку общения»).

Конфликт в Антиохии

Сразу же после рассказа о своем участии в Апостольском Соборе Павел в Послании к Галатам рассказывает еще об одной встрече с Петром – на этот раз в Антиохии.

Здесь общение двух апостолов превратилось в открытое столкновение:

Когда же Пётр пришел в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию. Ибо, до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним лицемерили и прочие Иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лицемерием. Но когда я увидел, что они не прямо поступают по истине Евангельской, то сказал Петру при всех: если ты, будучи Иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски (αναγκάζεις Ίουδαίζειν)? (Гал. 2:11–14).

Изложенный в Послании к Галатам эпизод важен в том отношении, что он свидетельствует о сохранявшемся в христианской общине напряжении из-за споров вокруг темы совместных трапез с язычниками – напряжении, которое в Деяниях зафиксировано в связи с крещением сотника Корнилия. Однако если в Деяниях партия иудействующих упрекала Петра в том, что он ел с язычниками, а он оправдывался (Деян. 11:4-17), то здесь стороны меняются ролями[325], и Пётр вынужден уклоняться от совместных трапез с язычниками, чтобы не вызвать упреки у иудействующих. Он балансирует между позицией местных христиан, которые, как и Павел, считали соблюдение иудейских обычаев необязательным, и позицией Иерусалимских христиан во главе с Иаковом, придерживавшихся противоположной точки зрения.

Хотя Павел и обличает Петра в двуличии, сам он, со своей стороны, тоже вынужден был приспосабливаться к взглядам ригористов. Об этом свидетельствует случай, описанный в Деяниях, когда Павел в Листре пожелал взять с собой в путешествие одного из учеников, Тимофея. Павел, «взяв, обрезал его ради иудеев, находившихся в тех местах; ибо все знали об отце его, что он был Еллин» (Деян. 16:3). Речь идет об обрезании уже крещенного человека, полноценного члена христианской общины. Однако Лука специально подчеркивает, что сделано это было «ради иудеев», то есть для того, чтобы присутствие необрезанного Тимофея рядом с обрезанным Павлом не препятствовало последнему в его миссии среди иудеев.

Рассказав в Послании к Галатам о том, как он противостал Петру в Антиохии, Павел ничего не сообщает о реакции Петра. Другую сторону в споре мы не слышим и даже не знаем, был ли спор или дело ограничилось тем, что Павел обличил Петра, а тот смолчал.

Впрочем, последующие комментаторы дополнили недостающее. В III веке Киприан Карфагенский писал по поводу рассматриваемого инцидента:

Ибо и Пётр, которого первого избрал Господь и на котором основал Свою Церковь, когда впоследствии Павел вступил с ним в спор об обрезании, ничего не присваивал себе нагло и не говорил с высокомерием, что ему, как первоизбранному, должны повиноваться новички и последующие: он не пренебрег Павла, несмотря на то что тот прежде был гонителем Церкви, но принял совет истины и легко согласился на законное рассуждение, отстаиваемое Павлом, представляя нам пример согласия и терпения[326].

В этих словах предпринята попытка «примирить» двух апостолов, сгладить остроту противоречий, возникших между ними в Антиохии.

Той же цели служила гипотеза, которую Евсевий Кесарийский приписывает Клименту Александрийскому, ссылаясь на его «Очерки», ныне утраченные. Гипотеза состоит в том, что в Антиохии Павел противостал не Кифе-Петру, а некоему иному лицу, который «был тезкой апостолу Петру и одним из семидесяти»[327]. Данная гипотеза, однако, не получила признания в церковной традиции: ее отвергли и Иоанн Златоуст, и Блаженный Иероним[328], каждый из которых уделил особое внимание антиохийскому эпизоду.

Свт. Иоанн Златоуст. Мозаика собора Св. Софии в Киеве. 40-е гг. XI в.

Наиболее подробно комментирует столкновение Петра и Павла в Антиохии Иоанн Златоуст, посвятивший этому эпизоду отдельную беседу. Он начинает изложение темы с риторического вопроса: «Не смущает ли каждого из слушателей то, что Павел противостал Петру, что столпы церкви сталкиваются и нападают друг на друга?». Отвечая на этот вопрос, Златоуст заявляет: «Поистине они – столпы, поддерживающие и носящие кров веры, и столпы, и щиты, и очи тела Церкви, и источники благ, и сокровища, и пристанища; впрочем, всякое название, какое бы кто ни дал им, никогда не выразит их достоинства». Затем он излагает обвинения, которыми могли бы подвергнуться Пётр и Павел, если бы между ними действительно произошел конфликт, и заключает: «Если бы случившееся поистине было борьбой и ссорой, то эти обвинения имели бы основание; но это – не борьба, а только кажется ею; напротив, обнаруживает великую мудрость и Павла и Петра и благорасположение их друг к другу»[329].

Далее Златоуст переходит к похвалам в адрес Петра, описывая его как первопроходца на пути веры:

Если еще прежде распятия на кресте иудеи сговорились отлучать от синагоги того, кто исповедует Христа, то после распятия и погребения, слыша человека, который не только исповедует Христа, но и со всем любомудрием проповедует всё вообще домостроительство (спасения), как они не устремились и по частям не разорвали того, кто первый из всех отважно осмелился противостать их бешенству? Подлинно, здесь важно не то, что он исповедал Христа, но то, что прежде остальных всех вообще, когда те бесновались и волновались от убийства, он исповедал с дерзновением. Как на войне при боевом строе, когда фаланга бывает сомкнута, мы особенно удивляемся выступающему раньше остальных и разрывающему ее фронт, потому что не только этого одного дела, но и всех тех доблестей, которые будут совершены после другими, считается виновником тот, кто сделал начало и приступ, – так точно нужно рассуждать и о Петре, что он, выйдя первым и разорвав фронт фаланги иудеев, и произнеся длинную речь к народу, таким образом проложил путь и другим апостолам. Хотя Иоанн, хотя Иаков, хотя Павел, хотя другой кто и совершил после что-нибудь великое, но превосходит всех вообще этот, проложивший им путь своим дерзновением, и открывший вход и давший им возможность выступить с полным бесстрашием, подобно реке с сильным течением, и увлекать за собою противников, а души благосклонных слушателей орошать непрестанно[330].

Апостолы Пётр и Павел, святители Николай Чудотворец и. Иоанн Златоуст. Икона. VII–VIII вв. (Монастырь вмц. Екатерины на Синае)

По словам Златоуста, Павел питал к Петру глубочайшее уважение, считая себя наименьшим из апостолов (1 Кор. 15:9). Павел «знал… каким предпочтением должен был пользоваться Пётр, и уважал его больше всех людей, и вообще относился к нему так, как тот заслуживал». Несмотря на множество забот, Павел «пошел в Иерусалим, и целью путешествия было не что иное, как видеть Петра» (Гал. 1:18), у которого он оставался пятнадцать дней. «Итак, вы узнали мужество Петра, поняли дружелюбное расположение Павла ко всем апостолам, к самому Петру», – заключает Златоуст[331].

Как же тогда объяснить случившееся в Антиохии? Златоуст ищет объяснение в том, что Павлу была вверена миссия среди необрезанных, тогда как Пётр проповедовал преимущественно среди иудеев (Гал. 2:8). Как мудрый царь одному военачальнику поручает главенство над конницей, а другому над пехотой, «так точно и Христос, разделив свое воинство на две части, обратил иудеев к Петру, а язычников к Павлу»[332]. Причину того, что Павлу были вверены язычники, а не иудеи, Златоуст видит в противодействии последних проповеди Павла. Проповедь же среди язычников потребовала иных подходов:

Получив же, наконец, их, он не так, как Пётр, и не тем же путем приводил их к вере, а другим. Впрочем, слыша «другим», ты не разумей различия проповеди. Они оба проповедовали одно и то же и иудеям, и язычникам: именно то, что Христос есть Бог, что Он был распят и погребен и воскрес и находится одесную Отца, что Он имеет судить живых и мертвых, и тому подобное, одинаково проповедовали и Павел и Пётр. В чем же было различие? В наблюдении яств, в обрезании и в остальных иудейских обычаях. Пётр не осмеливался явно и ясно сказать ученикам своим, что должно навсегда оставить это. Он боялся, чтобы, решаясь преждевременно отнять эту привычку, не отнять вместе с нею и веры во Христа, так как душа иудеев, по причине долговременной привязанности к закону, не выдерживала еще слышать этих слов. Поэтому блаженный Пётр переносил их, иудействующих… Новонасажденной вере предоставил хорошо укрепиться в душах слушателей, чтобы, когда она укоренится, безбоязненно исторгнуть, наконец, все иудейские предрассудки. Но Павел не так: он был свободен от всей этой необходимости, проповедуя язычникам, которые не имели никакого участия в законе (Моисеевом) и не слыхали об иудейских обрядах. А что они делали это не из противления друг другу, но из снисхождения к немощи учеников, это можно видеть из того, что и Павел, подобно Петру, уступал в том же самом, и не только уступал, но и сам содействовал, и Пётр поставлял законом ту же свободу, которую Павел проповедовал всем язычникам[333].

Иными словами, Златоуст видит в действиях Павла и Петра две различные миссионерские тактики при общей стратегии. Что же касается самого конфликта, то его не было, а было лишь желание Павла доказать бывшим иудеям, что им не следует более придерживаться иудейских обычаев. Именно по этой причине Пётр получил от Павла «сильный упрек и укор, дабы этот притворный упрек доставил ему справедливый повод и предлог к дерзновению в отношении к ним». Если бы Павел желал исправить Петра, он высказал бы ему упрек наедине, но так как хотел с помощью этого упрека исправить иудействующих, то и делает его прилюдно. «А Пётр выдерживает, молчит и не возражает, потому что он знал намерение, с каким Павел делал упрек; и таким образом, Пётр всё исправил своим молчанием, потому что его молчание было для иудеев наставлением – не держаться более обрядов закона»[334].

Блж. Августин, еп. Гиппонский. Мозаика собора Сан-Марко в Венеции. XII в.

Приведенная беседа Златоуста является наиболее полной апологией поведения Петра и Павла в Антиохии, сделанной на Востоке. Попытки «примирить» двух апостолов предпринимались и ранее, однако Златоуст по количеству и разнообразию аргументов в пользу такой позиции превзошел всех своих предшественников.

Блж. Иероним Стридонский. Икона. Ок. 1357 г. Мастер Теодорик.

(Национальная галерея, Прага)

Мнение о том, что конфликт Петра и Павла в Антиохии был не более чем спектаклем, разыгранным двумя апостолами для внешних наблюдателей, отвергал Блаженный Августин. Познакомившись с толкованием Блаженного Иеронима на Послание к Галатам, Августин написал ему:

Попытка защитить правомерность такого обмана, предпринятая столь выдающимся мужем, как ты, или кем-то другим (если это написал кто-то другой), причинила мне немалую печаль, и победить ее можно только опровергнув то, что вызвало мою тревогу, если только можно это опровергнуть.

Ибо мне представляется в высшей степени пагубным считать что-либо написанное в Священных книгах обманом, то есть полагать, что люди, посредством которых это Писание доставлено и записано, в чем-то солгали в своих книгах… Достаточно допустить возможность хотя бы одного благонамеренного обмана на такой высоте авторитета – и не останется ни одной частицы этих книг, которая из-за того, что она покажется кому-то либо трудной для исполнения либо неудобной для принятия на веру, не будет объяснена им по тому же самому вреднейшему правилу желанием автора прибегнуть к благонамеренному обману[335].

Развивая свою аргументацию, Августин настаивает на том, что в текстах Священного Писания вообще не может быть «благонамеренного притворства», поскольку каждое слово в этих книгах должно содержать в себе истину:

Если апостол Павел притворялся в то время, когда порицал апостола Петра. и если на самом деле действия Петра казались ему правильными, притом что он и сказал, и написал, что действия эти неправильны, как бы для того чтобы задобрить тех, кто этим возмущался, – то что мы ответим, когда восстанут злые люди и начнут запрещать брак (как и предвидел сам Апостол[336]), и скажут, что всё, сказанное апостолом в утверждение брачного закона, сказано им притворно ради тех людей, которые могли бы возмутиться из-за любви к супругам; иными словами, что Апостол сказал это не потому, что так считал, но чтобы умирить их противостояние. Нет необходимости приводить много примеров: даже похвалы Богу могут показаться благонамеренным притворством, направленным на то, чтобы воспламенять любовь в ленивых людях. Да и нигде во всем Священном Писании при таком подходе нельзя будет ясно видеть авторитета чистой истины[337].

На это письмо Иероним отвечает с присущей ему резкостью. Во-первых, он жалуется на то, что Августин завалил его письмами и потребовал скорого ответа. Иерониму пришлось поспешно надиктовывать свои мысли писцу вместо того, чтобы спокойно оформить их:

Через диакона Киприана получил я разом три послания, или лучше три кратких книжки твоего достоинства, содержащие различные – как ты называешь – вопросы и, как я понимаю, – опровержения моих сочинений. В ответ на них нужно было бы писать книгу, но я по возможности постараюсь не выходить из пределов довольно длинного письма и не задерживать брата, который спешит. Он спросил у меня писем за три дня до своего отправления, так что я вынужден был наскоро набросать эти мысли, каковы бы они ни были, и отвечать второпях не с обдуманностью человека сочиняющего, но с поспешностью диктующего, что большей частью служит не в пользу, а к ущербу письма, подобно тому как нападение врасплох приводит в замешательство и самых храбрых воинов и они обращаются в бегство прежде, чем успеют взяться за оружие[338].

Во-вторых, Иероним отвергает упрек в том, что предложенное им толкование принадлежит исключительно ему:

На это прежде всего отвечу, что твоя мудрость должна была помнить краткое предисловие к моим толкованиям, которое от моего лица говорит: «Итак, что же, я глуп или неразумен, что обещаю то, чего не мог сделать он? Нимало, а скорее неразумен в том, как мне кажется, что, чувствуя слабость своих сил, будучи слишком осторожен и боязлив, я следовал комментариям Оригена. Этот муж собственно на послание Павла к Галатам написал пять книг, кратким объяснением этого послания дополнил десятую книгу своих “Стромат” и кроме того составил различные трактаты и извлечения, которых одних было бы достаточно[339]. Не говорю о прозорливце моем Дидиме, Лаодикиянине, недавно вышедшем из церкви, давнем еретике Александре, Евсевии Есизенском и Федоре Гераклейском, которые также оставили некоторые небольшие комментарии об этом предмете… Итак, искренно сознаюсь, я прочитал всё это, и очень многое собравши в уме своем, позвавши писца, диктовал ему то свое, то чужое, не помня ни порядка, ни слов, а иногда даже мыслей.». Поэтому, если в моем объяснении ты нашел что-нибудь достойным порицания, то при своей учености ты должен был спросить: есть ли у греческих толкователей то, что я написал, чтобы только в том случае, если бы они не писали этого, осуждать собственно мое мнение, – тем более, когда я в предисловии откровенно сознался, что я следовал комментариям Оригена и диктовал то свое, то чужое, и в конце того отделения, которое ты опровергаешь, писал: «Если кто не хочет принять объяснения, по которому оказывается, что ни Пётр не согрешил, ни Павел не смело обличил старейшего апостола, тот должен объяснить: каким образом Павел в другом порицает то, что допустил сам». Этим я показал, что я не защищаю безусловно того, что читал у греческих толкователей, а только излагаю, что читал, предоставляя произволу читателя соглашаться с этим или не соглашаться[340].

Среди толкователей, оказавших на него влияние, Иероним упоминает и Иоанна Златоуста: «Что сказать об Иоанне, управлявшем некогда в сане первосвященническом Константинопольскою церковью, который собственно на эту главу написал очень большую книгу, в которой следовал мнению Оригена и древних?»[341].

В-третьих, наконец, Иероним излагает свою точку зрения на существо вопроса, подробно разбирая повествование книги Деяний о том, как Петру было видение ковра с различными животными, чистыми и нечистыми, и он слышал голос: «встань, Пётр, заколи и ешь» (Деян. 10:13). По мнению Иеронима, Павел еще до прихода Петра в Антиохию «знал, что Пётр был главой того мнения, что закон после Евангелия соблюдать не должно». По приходе в Антиохию Пётр «хотя право мыслил об отмене закона Моисеева, но по страху был вынужден к лицемерному соблюдению его». Но и Павел «вопреки своему убеждению принудил обрезаться Тимофея – сына язычника и бывшего язычником» (Деян. 16:1–3), а затем еще остриг голову в Кенхреях по обету (Деян. 18:18). Иероним приходит к выводу, что «из-за боязни иудеев и Пётр и Павел равно притворно показывали, что они соблюдают заповеди закона»[342].

Полемизируя с Августином, Иероним, однако, отмечает, что разница между ним и его адресатом в понимании причин, по которым Пётр и Павел были вынуждены притворяться, не столь велика:

Итак, Пётр притворно соблюдал закон, а тот порицатель Петра смело исполнил предписания закона… Хорошо защищаешь ты Павла, что он не притворялся в заблуждении иудейском; но в таком случае он действительно окажется заблуждающимся. Он не хотел подражать притворству Петра, чтобы выдавать себя тем, чем он не был, но с полной свободой говорил, что он иудей. И небольшое различие между моим и твоим мнением, по которому я говорю, что и Пётр и Павел притворно соблюдали предписания закона из-за страха верных иудеев, а ты утверждаешь, что они делали это по милосердию, не по лживой хитрости, а по сострадательной любви, – небольшое различие, если только несомненно, что по страху ли или по милосердию они выдавали себя тем, чем они не были[343].

Иероним завершает раздел письма, посвященный конфликту Петра и Павла в Антиохии, резким и ироничным советом Августину, чтобы тот избрал себе другого адресата для письменного обличения его ошибочных мнений:

Прошу тебя и еще и еще умоляю: прости меня за противоречие и себя вини за то, что я вышел из своих границ… Не считай меня учителем лжи. Не возбуждай против меня толпу невежд, которая тебя почитает как епископа и по уважению к священному сану благоговеет при твоей проповеди в церкви, а меня в преклонных летах и почти старика, живущего в уединении монастыря и деревни, мало уважает. Ищи для себя, кого учить или обличать, потому что до нас, разделенных от тебя таким пространством моря и суши, едва достигает звук твоего голоса, и если когда-нибудь напишешь письмо, то Италия и Рим получат его прежде, чем оно доставлено будет мне, которому должно быть послано[344].

Сделанный нами экскурс показывает, что упоминание в Послании к Галатам о конфликте между Петром и Павлом было предметом споров в ранней Церкви. Споры стали особенно жаркими в IV веке, когда вышедшая из катакомб христианская Церковь вела огромную работу по систематизации канона Священного Писания Нового Завета и толкованию новозаветных текстов. Авторитет Петра и Павла к тому времени был настолько высок, что сама мысль о возможности конфликта между ними многим представлялась кощунственной. Именно поэтому и получил широкое распространение взгляд на этот конфликт как на притворный, срежиссированный обоими апостолами по взаимному сговору с целью убедить бывших иудеев отказаться от иудейских обычаев. Данный взгляд, однако, разделяли не все комментаторы, что явствует из примера Блаженного Августина.

Развалины древнего Коринфа

Споры в Коринфе

Рассматривая упоминания о Петре в посланиях Павла, мы не можем пройти мимо следующего текста из Первого Послания к Коринфянам:

Ибо от домашних Хлоиных сделалось мне известным о вас, братия мои, что между вами есть споры. Я разумею то, что у вас говорят: «я Павлов»;«я Аполлосов»; «я Кифин»; «а я Христов» (1 Кор. 1:11–12).

Из этих слов следует, что в Коринфе в то время, когда Павел писал свое первое послание христианам этого города[345], существовала партия последователей Петра. Откуда взялась эта партия? Были ли ее члены обращены в христианство Петром? Бывал ли сам Пётр в Коринфе? На эти вопросы ученые отвечают по-разному.

В первой половине XIX века тюбингенский профессор Ф. Баур разработал теорию, согласно которой в ранней Церкви существовало два противоборствующих течения – петринизм и павлинизм. Ареной борьбы якобы был Коринф, где разразились баталии, отраженные в Первом Послании к Коринфянам. Эта теория оказала влияние на некоторых последующих ученых, однако в целом была отвергнута научным сообществом[346]. «Слабым местом этой теории, – пишет современный отечественный исследователь, – является отсутствие каких-либо свидетельств посещения Коринфа апостолом Петром. Это не исключает возможности посещения Коринфа проповедниками из общин, основанных апостолом Петром, но убедительных свидетельств того, что эти люди инициировали или возглавили там оппозицию апостолу Павлу, также не существует»[347].

Утверждение об отсутствии каких-либо свидетельств о посещении Коринфа Петром не совсем корректно: такие свидетельства есть[348], и мы их рассмотрим ниже. Однако сам текст Первого Послания к Коринфянам не дает оснований ни для утверждения о том, что Пётр проповедовал в Коринфе, ни для гипотезы о якобы разгоревшемся там конфликте между ним и Павлом. Он лишь говорит о наличии в Коринфе партий сторонников разных апостолов, причем объектом главной атаки Павла являются сторонники его собственной партии, а не сторонники партии Петра, что явствует из продолжения текста:

Разве разделился Христос? разве Павел распялся за вас? или во имя Павла вы крестились? Благодарю Бога, что я никого из вас не крестил, кроме Криспа и Гаия, дабы не сказал кто, что я крестил в мое имя. Крестил я также Стефанов дом; а крестил ли еще кого, не знаю. Ибо Христос послал меня не крестить, а благовествовать… (1 Кор. 1:13–17).

«Сестра-жена»

Еще одно упоминание Павла о Петре не имеет хронологической привязки и свидетельствует лишь о семейном статусе последнего:

Или не имеем власти иметь спутницею сестру жену, как и прочие Апостолы, и братья Господни, и Кифа? (1 Кор. 9:5).

Как мы видели выше, информация о том, что Пётр был женат, подтверждается единогласным свидетельством евангелистов-синоптиков о том, что у него была теща (Мф. 8:14–15; Мк. 1:29–31; Лк. 4:38–39).

«Теща же Петрова с дочерью своею и с женою Петровою последовали Христу, были с Богородицею». Миниатюра из Лицевого летописного свода. 70-е гг. XVI в. (БАН ШБ. 76. Л.901)

Церковное предание сохранило и другие сведения о жене Петра. По свидетельству Климента Александрийского (II – начало III в.), она была казнена на глазах Петра:

Рассказывают, что блаженный Пётр, видя супругу свою ведомой на казнь, возрадовался ее призванию в вышние селения и возвращению домой. Окликнув ее по имени, ободряя и утешая, он воззвал к ней: «Помни же Господа!». Таков был брачный союз этой блаженной четы; таков был и образ действий мужа по отношению к той, что была для него в этом мире дороже всех людей[349].

Эти слова Климента приводит в своей «Церковной истории» Евсевий Кесарийский[350], добавляя к ним еще одну ссылку – на утраченное сочинение Климента, где речь идет о детях Петра:

Климент, слова которого мы только что читали, упомянув отрицающих брак, перечисляет апостолов, о которых в точности известно, что они были женаты. Он говорит: «Или они и с апостолами не посчитаются? У Петра и Филиппа были дети; Филипп выдал и дочерей своих замуж; Павел не стесняется в одном своем Послании приветствовать жену, которую он не брал с собой, чтобы не затруднять свое дело служения»[351].

Заключительные замечания

В настоящем разделе рассмотрены все упоминания о Петре в посланиях Павла. Как видим, этих упоминаний немного, и они проливают свет не столько на детали биографии Петра, сколько на взаимоотношения между Петром и Павлом. Очевидно, что эти взаимоотношения не были безоблачными, хотя нет и достаточных оснований видеть в Петре и Павле лидеров противоборствующих партий. Павел нигде не отзывается о Петре похвально: он говорит о нем либо нейтрально, либо осуждающе. При этом Павел постоянно подчеркивает свою независимость от Петра, от других «знаменитых» и «почитаемых столпами» и вообще от каких бы то ни было внешних авторитетов.

Безусловную ценность в свидетельствах Павла о Петре с точки зрения восстановления биографии последнего представляет упоминание о посещении Петром Антиохии. Как мы увидим далее, в предании Антиохийской Церкви связь Петра с Антиохией будет особым образом отмечена.

Мы также увидим, что предание Римской Церкви прочно свяжет Петра с Римом. Есть ли в посланиях Павла какие-либо сведения, которые могли бы подтвердить или опровергнуть это предание? Прямых сведений нет: ни в одном из посланий Павел не упоминает о посещении Петром Рима.

Более того, в каждом послании Павел приветствует христиан тех общин, которым оно адресовано; он также нередко направляет приветствия от христиан тех общин, в которых находится на момент написания того или иного послания. Если бы Пётр был в Риме во время написания Павлом Послания к Римлянам, можно предположить, что Павел включил бы Петра в завершающий это послание длинный список христиан Рима, которых Павел приветствует (Рим. 16:3-16). Имени Петра там, однако, нет. Его нет и в приветственных частях тех посланий, которые Павел предположительно написал из Рима.

В то же время Послание к Римлянам содержит весьма подробное объяснение причин, по которым Павел, весьма желая посетить Рим, не сделал этого до того момента, когда решил написать это послание. Несмотря на свое намерение прийти в Рим, пишет Павел, он «встречал многочисленные препятствия даже доныне» (Рим. 1:13). Среди этих препятствий он упоминает следующее: «Притом я старался благовествовать не там, где уже известно имя Христово, чтобы не созидать на чужом основании…

Ап. Павел пишет послания. Валантен де Булонь. Ок. 1620 г. (Музей изящных искусств, Хьюстон, США)

Сие-то много раз и препятствовало мне прийти к вам» (Рим. 15:20, 22).

Эти разъяснения следует рассматривать в общем контексте развития христианской проповеди на раннем этапе бытия Церкви. По свидетельству историков, миссионерская территория тогдашней «вселенной» (ограниченной главным образом пределами Римской империи и сопредельных стран) была с самого начала поделена между апостолами. Евсевий Кесарийский, ссылаясь на древнее предание, утверждает, что это разделение происходило с помощью жеребьевки:

Святые же апостолы и ученики Спасителя рассеялись по всей земле. Фоме, как повествует предание, выпала по жребию Парфия, Андрею – Скифия, Иоанну – Асия, там он жил, там в Эфесе и скончался; Пётр, по-видимому, благовествовал иудеям, рассеянным по Понту, Галатии, Вифинии, Каппадокии и Асии. Под конец жизни он оказался в Риме, где и был распят головой вниз: он сам счел себя достойным такой казни. Надо ли говорить о Павле, возвещавшем Христово Евангелие от Иерусалима до Иллирика и пострадавшем при Нероне в Риме[352].

Послания Павла дают достаточно материала для подтверждения сведений об изначальном разделе миссионерской территории между апостолами Христа. Сам Павел в жеребьевке участвовать не мог, так как присоединился к апостольской общине позже. Но о том, что «вселенная» поделена на сферы влияния первых учеников Иисуса, он знал. Особое положение, – гонителя Церкви, ставшего апостолом позже других и при иных обстоятельствах, – заставляло его проявлять осторожность в тех случаях, когда он намеревался посетить общину, в которой до него уже проповедовал кто-либо из апостолов из числа двенадцати.

Нежелание вторгнуться в чужие канонические пределы, вероятно, было связано с тем, что в Риме до Павла проповедовал кто-либо из апостолов, избранных Самим Христом. Именно по отношению к ним Павел проявляет осторожность, которую вряд ли стал бы проявлять по отношению к представителям второго поколения христианских проповедников. А церковное предание никому из апостолов, кроме Петра, не усваивает роль проповедника христианства в Риме. В соответствии с этим древним преданием блаженный Феодорит так толкует рассматриваемое место послания:

Сказанное исполнено смиренного образа мыслей, ведь он не сказал «чтобы дать», но «чтобы преподать», так как я даю то, что получил. И поскольку первым евангельское учение принес им великий Пётр, то он с необходимостью добавляет: «к утверждению вашему». Ибо хочу, говорит он, не принести вам новое учение, но утвердить уже принесенное и доставить влагу уже насажденным деревьям[353].

Таким образом, упоминание Павла в Послании к Римлянам о нежелании созидать на чужом основании можно воспринимать как косвенное указание на то, что в Риме проповедовал Пётр.

2. Пётр в творениях мужей апостольских

Сведения о пребывании и казни Петра в Риме содержатся уже в сочинениях мужей апостольских.

Термином «мужи апостольские» принято обозначать церковных писателей, живших в конце I и во II веке: Папия Иерапольского, Климента Римского, Поликарпа Смирнского, Игнатия Богоносца. Все они были епископами, и от каждого из них остались сочинения, служащие ценным дополнением к тому, что мы можем узнать о жизни ранней Церкви из книг Нового Завета. Некоторые из мужей апостольских лично знали апостолов, другие общались с учениками апостолов. К мужам апостольским иногда причисляют также Иринея Лионского[354], который не мог знать апостолов лично, так как по времени жизни отстоял от них на несколько поколений. Однако он знал многие предания, связанные с апостолами, и изложил их в своем монументальном труде «Против ересей» – первом систематическом своде учения Церкви, появившемся после посланий Павла.

Нередко в сочинениях мужей апостольских Пётр упоминается вместе с Павлом, что свидетельствует об их совместном почитании уже в этот период жизни Церкви. В своем Первом Послании к Коринфянам Климент Римский (его смерть датируют рубежом I и II веков), перечислив ветхозаветных праведников, пишет:

Но, оставив древние примеры, перейдем к ближайшим подвижникам: возьмем достойные примеры нашего поколения. По ревности и зависти величайшие и праведные столпы Церкви подверглись гонению и смерти. Представим пред глазами нашими блаженных апостолов. Пётр от беззаконной зависти понес не одно, не два, но многие страдания, и таким образом претерпевши мученичество, отошел в подобающее место славы. Павел, по причине зависти, получил награду за терпение: он был в узах семь раз, был изгоняем, побиваем камнями. Будучи проповедником на Востоке и Западе, он приобрел благородную славу за свою веру, так как научил весь мир правде, и доходил до границы Запада, и мученически засвидетельствовал истину перед правителями. Так он переселился из мира, и перешел в место святое, сделавшись величайшим образцом терпения[355].

Ап. Пётр и сщмч. Климент, папа Римский. Мозаика базилики Сан-Клементе в Риме. Ок. 1120–1125 гг.

В этом тексте не сказано, что Пётр был казнен в Риме, однако, учитывая тот факт, что сам Климент был епископом Рима, можно предполагать, что он умалчивает об этом как о факте общеизвестном.

О Петре и Павле говорит в своем Послании к Римлянам Игнатий Богоносец (казнен в 107 году[356]):

Молитесь о мне Христу, чтоб я посредством этих орудий сделался жертвою Богу. Не как Пётр и Павел заповедую вам. Они апостолы, а я осужденный; они свободные, а я доселе еще раб. Но если пострадаю, – буду отпущенником Иисуса и воскресну в Нем свободным[357].

Здесь, опять же, нет информации о смерти Петра в Риме, но поскольку Игнатий, будучи Антиохийским епископом, адресует свое письмо римской христианской общине, можно исходить из того, что и он, и его адресаты об этом знали.

Сщмч. Ириней Лионский 10-е гг. XXI в. Иконописец архим. Зинон (Теодор) (Феодоровский собор в Санкт-Петербурге)

Первым автором, который явным образом свидетельствует о пребывании Петра в Риме, был Ириней Лионский. От Климента Римского и Игнатия Богоносца его отделяет около ста лет (он был казнен в конце II века[358]). В своем труде «Против ересей» он подробно излагает историю возникновения и развития церкви в Риме:

Все, желающие видеть истину, могут во всякой церкви узнать предание апостолов, открытое во всем мире; и мы можем перечислить епископов, поставленных апостолами в церквах, и преемников их до нас…

Но поскольку было бы весьма длинно в такой книге, как эта, перечислять преемства всех церквей, то я приведу предание, которое имеет от апостолов величайшая, древнейшая и всем известная церковь, основанная и устроенная в Риме двумя славнейшими апостолами Петром и Павлом, и возвещенную людям веру, которая чрез преемства епископов дошла до нас… Ибо, по необходимости, с этою церковью, по ее преимущественной важности, согласуется всякая церковь, то есть повсюду верующие, так как в ней апостольское предание всегда сохранялось верующими повсюду.

Блаженные апостолы, основав и устроив церковь, вручили служение епископства Лину. Об этом Лине Павел упоминает в посланиях к Тимофею (2 Тим. 4:21). Ему преемствует Анаклет; после него на третьем месте от апостолов получает епископство Климент, видевший блаженных апостолов и обращавшийся с ними, еще имевший проповедь апостолов в ушах своих и предание их пред глазами своими; впрочем, он не один, но многие еще оставались тогда, которые получили наставление от апостолов…

Этому Клименту преемствует Эварест, Эваресту Александр, потом шестым от апостолов был поставлен Сикст, после него Телесфор, который славно претерпел мучение; потом Гигин, потом Пий, после него Аникита; после Сотира, преемствовавшего Аниките, ныне на двенадцатом месте от апостолов жребий епископства имеет Элевфер. В таком порядке и в таком преемстве церковное предание от апостолов и проповедь истины дошли до нас. И это служит самым полным доказательством, что одна и та же животворная вера сохранялась в церкви от апостолов доныне и предана в истинном виде[359].

Приведенный текст – один из наиболее часто цитируемых из всей раннехристианской литературы. Его приводят в доказательство того, что Римская церковь с самого начала занимала первенствующее место в ряду христианских церквей и что она была основана Петром. Данный текст имеет важнейшее значение для установления линии преемства римских епископов. Само учение об апостольском преемстве иерархии как о гарантии неповрежденной передачи веры от одного поколения христиан к другому базируется, прежде всего, на этом тексте.

Однако для нас этот текст представляет важность в том отношении, что Пётр и Павел в нем представлены как два апостола, основавшие церковь в Риме[360]. Нигде не сказано, что Пётр был ее единоличным основателем и что линия апостольского преемства восходит только и исключительно к нему. Последующая традиция объявит Петра основателем Римской церкви и первым римским епископом. Но Ириней Лионский, похоже, так не считал. Для него оба апостола – основатели той линии преемства, которую он зафиксировал, поименно перечислив известных ему епископов Рима. Притом ни одного, ни другого он не называет епископом: Пётр и Павел – апостолы, и они оба вручают служение епископства Лину.

3. Сведения о кончине Петра у древних авторов

Смерть апостолов Петра и Павла в Риме обычно увязывают с гонениями императора Нерона на христиан. Об этих гонениях упоминает римский историк Светоний, описывая правление Нерона («наказаны христиане, приверженцы нового и зловредного суеверия»)[361]. Однако значительно более подробно о них говорит другой историк – Тацит. По его мнению, Нерон инициировал гонение на христиан после пожара 64 года, дабы пресечь слухи о том, что он поджег Рим. По словам Тацита, отнюдь не симпатизировавшего христианам, «сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащими к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличенных не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому». Массовое умерщвление христиан «сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны насмерть собаками, распинали на крестах или обреченных на смерть в огне поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения. Для этого зрелища Нерон предоставил свои сады…»[362].

Наиболее ранним прямым свидетельством о мученичестве Петра и Павла в Риме принято считать слова Тертуллиана (II–III вв.) о Римской церкви: «Сколь счастлива эта церковь! Всё учение ее апостолы напитали своей кровью; в ней Пётр уравнялся с Господом в страдании, Павел венчался кончиной Иоанновой»[363]. Из этого текста следует, что Пётр был распят, а Павел обезглавлен.

В отношении Петра данная информация подтверждается Лактанцием (III–IV вв.), который пишет об императоре Нероне: «Он стал тем гнусным и преступным тираном, что внезапно возник для разрушения небесного храма и уничтожения праведности. Он стал первым из всех гонителей рабов Божиих. Он распял Петра и убил Павла»[364].

Наиболее ранним косвенным свидетельством о смерти Петра и Павла в Риме является письмо Дионисия Коринфского, жившего во II веке, которое приводит Евсевий Кесарийский. Из этого же письма следует, что Пётр посещал Коринф и проповедовал там:

Когда власть Нерона окрепла, он устремился к делам нечестивым и восстал на веру в Бога Вседержителя… Итак, этот первый среди властителей богоборец горделиво поднял руку на апостолов. Рассказывают, что Павел при нем был обезглавлен в самом Риме, а Пётр распят… Что оба мученически скончались в одно и то же время, это подтверждает Дионисий, епископ Коринфский, в письме своем к римлянам: «Вы в вашем сообщении соединили питомники, насажденные Петром и Павлом в Риме и в Коринфе. Оба насаждали у нас в Коринфе, одинаково научая нас; одинаково они вместе поучали в Италии и мученически скончались в одно и то же время». Это вот для того, чтобы еще больше подтвердить мой рассказ[365].

Однако сам Евсевий не говорит о проповеди Петра в Коринфе. Его сведения о миссионерских путешествиях Петра базируются исключительно на Первом послании Петра, которое он считал подлинным[366]. Оно начинается с приветствия: «Пётр, Апостол Иисуса Христа, пришельцам, рассеянным в Понте, Галатии, Каппадокии, Асии и Вифинии…» (1 Пет. 1:1). У Евсевия в рассказе о проповеди Петра перечисляются те же области:

Пётр, по-видимому, благовествовал иудеям, рассеянным по Понту, Галатии, Вифинии, Каппадокии и Асии. Под конец жизни он оказался в Риме, где и был распят головой вниз: он сам счел себя достойным такой казни[367].

И Пётр сам рассказывает, в каких областях благовествовал он обрезанным о Христе, передавая им новозаветное слово.

Из сообщений признанного Послания (мы об этом говорили) ясно, что он пишет евреям, находящимся в рассеянии по Галатии, Понту, Каппадокии, Асии и Вифинии[368].

Распятие ап. Петра. Фрагмент полиптиха из церкви Сан-Пьер-Маджоре. 1370–1371 гг.

Художник Якопо ди Чоне. (Пинакотека Ватикана)

Аналогичные сведения о путешествиях Петра содержатся в сочинении Блаженного Иеронима «О знаменитых мужах». Здесь же говорится о епископстве Петра в Антиохии (к этой теме мы вернемся), о его пребывании в Риме и о мученической кончине:

Симон Пётр, сын Иоанна из селения Вифсаиды в Галилее, брат апостола Андрея, был епископом Антиохийской церкви и проповедовал слово Божие верующим в духовное очищение в Понте, Галатии, Каппадокии, Азии и Вифинии. Во второй год правления Клавдия отправился в Рим, чтобы изобличить Симона Волхва; впоследствии занимал в этом городе священнический пост двадцать пять лет вплоть до последнего, четырнадцатого года правления Нерона. Пётр считается первым среди апостолов. Он удостоился мученического венца: был прибит гвоздями к кресту вниз головой, ибо утверждал, что не достоин быть распятым таким же образом, как и его Господь[369].

Ап. Пётр перед имп. Нероном. Казнь ап. Петра. Миниатюра из Лицевого летописного свода. 70-е гг. XIII в. (БАН П1Б. 76. Л. 939)

Последний год правления Нерона – 67-й. Именно на основании свидетельства Иеронима кончина Петра и Павла в Риме традиционно датируется 67 годом (хотя имеются и альтернативные датировки).

Сведения о том, что Пётр в Риме противостоял Симону-волхву, базируются на апокрифических «Деяниях Петра и Павла», о которых мы говорили выше в связи с историей этого странного персонажа, изложенной в 5-й главе книги Деяний. Евсевий воспроизводит некоторые эпизоды из упомянутого апокрифа:

Этого Симона, отца и создателя такого зла, лукавая сила, враждебная добру, ненавидящая спасение людей, выставила в то время как великого противника великих и дивных апостолов Спасителя нашего. Божественная и пренебесная благодать помогала, однако, своим служителям, быстро угашая при их появлении и в их присутствии вспыхивающее пламя зла, подавляя и уничтожая всякое превозношение, восстающее против познания Бога. Поэтому хитрости Симона или кого-нибудь из его современников во времена апостольские не могли устоять. Все побеждал и осиливал Свет истины – Само Божественное Слово, недавно дивно осиявшее людей, укрепившееся на земле, обитавшее в своих апостолах. Сразу же чародей, о котором мы говорим – умственные очи его были словно поражены Божественным светом, чудесно воссиявшим еще раньше в Иудее, когда апостол Пётр изобличил все его гнусности, – пустился в далекое заморское путешествие; бежал с востока на запад, думая, что только там сможет он жить по-своему. В Риме оказана была ему величайшая помощь от власти, там утвердившейся, и в короткое время он настолько преуспел в своих делах, что был почтен тамошними жителями статуей, как бог. Но везло ему не долго. Сразу же после него, в то же царствование Клавдия, всеблагой и человеколюбивый Промысл привел в Рим того же борца с этим развратителем людей – мужественного и великого апостола Петра, за свое мужество именуемого первым среди остальных апостолов. Он, как благородный вождь Божий, облеченный в Божественные доспехи, принес с востока жителям запада драгоценное сокровище духовного света, самый свет и слово, спасающее душу, – проповедь о Царстве Небесном[370].

Низвержение Симона волхва по молитве ап. Петра. Капитель собора Сен-Лазар в Отёне, Франция. 17301140 гг. Мастер Жизлеберт

Евсевий на Востоке, как и Иероним на Западе, был выдающимся собирателем преданий, касающихся жизни древней Церкви. Своим трудом он оказал неоценимую услугу всем, кого интересует история раннего христианства. Однако его неразборчивость в отношении к источникам хорошо известна: наряду со сведениями, почерпнутыми из письменных документов, он пользовался различными устными преданиями, в том числе имеющими сомнительное происхождение. В данном случае и он, и Иероним опираются на апокриф, который можно было бы вовсе проигнорировать как недостоверный, если бы не информация о Симоне-волхве как основателе сектантского движения, содержащаяся в трудах Иринея Лионского и Иустина Философа.

Евсевий сообщает сведения, по-видимому легендарные, о встрече Петра со знаменитым иудейским писателем Филоном Александрийским: «Есть молва, что Филон при Клавдии общался в Риме с Петром, который тогда проповедовал местному населению. Это весьма вероятно, тем более что сочинение, о котором мы говорим, было написано значительно позднее и явно заключает в себе церковные правила, и ныне у нас соблюдаемые»[371].

Упоминаемое здесь сочинение Филона называется «О жизни созерцательной». Речь в нем идет об общине «терапевтов», правила которой внешне напоминают устав христианского монастыря. Евсевий считает, что Филон в своем сочинении описывает «наших подвижников», то есть некую христианскую протомонашескую общину[372]. Однако такое представление является очевидным анахронизмом, поскольку подобных общин в I веке на христианской почве еще не существовало. Гораздо более вероятно, что речь идет о некоей секте внутри иудаизма (наподобие ессеев).

В труде Евсевия мы находим интересное упоминание о том, что в его времена христианских мальчиков часто называли именами Пётр или Павел[373]. В этом историк видит свидетельство о глубоком почитании двух апостолов в современной ему Церкви.

Несмотря на разрозненность сведений о Петре у авторов III–IV веков, мы можем констатировать следующее: к этому времени в церковном сознании окончательно утвердилось представление о том, что он был распят вниз головой в Риме. Это отражено в апокрифических «Деяниях Петра и Павла», однако само наличие данного предания в апокрифе не делает его заведомо недостоверным. В апокрифах история нередко соседствует с фантастикой, так что трудно бывает отделить историческое зерно от вымысла.

Мы видели, что уже в конце I века Климент Римский писал о мученической кончине Петра, а не позднее начала III века Тертуллиан утверждал, что Пётр был распят. Представление о том, что Пётр был распят в Риме, можно считать общепринятым у древних авторов. О том, что Пётр был распят вниз головой, свидетельствуют авторы IV века, в числе которых, помимо упомянутых выше Евсевия и Иеронима, был также римский христианский поэт Пруденций (348 – после 405), посвятивший отдельный гимн мученичеству Петра и Павла. В этом гимне о кончине Петра говорится следующее:

Сначала приговор постиг Петра,

Осужденного законами Нерона висеть на достославном[374]древе.

Он же, трепеща, что обойдет славу такого Учителя, соперничая [с Ним] в красоте возвышенной смерти,

Требует, чтобы его пригвоздили вниз головой, вверх ногами,

Чтобы он мог взирать умом (cerebro) на нижний конец креста.

И вот он распинается руками вниз, стопами вверх,

Настолько великий умом (mente), насколько ничтожен был видом.

Он знал, что обычно скорее достигают неба смиренные[375],

И, готовясь испустить дух, опустил долу лицо свое[376].

Обстоятельства кончины Петра отражены в нескольких апокрифах, в том числе в «Деяниях Петра», составленных предположительно на рубеже II и III веков. В этом произведении впервые встречается эпизод, который войдет в другие апокрифы и впоследствии станет популярным литературным сюжетом – о том, как римские христиане во время гонения Нерона уговорили Петра покинуть город, однако на дороге его встретил Христос, Которого Пётр спросил: «Куда идешь, Господи?»; Иисус ответил: «Иду в Рим, чтобы вновь распяли Меня». Эта встреча побудила Петра вернуться в Рим и принять мученическую смерть на кресте[377].

Современные ученые иногда выдвигают альтернативные версии кончины Петра. Так, например, один исследователь утверждает, что Пётр был заживо сожжен, а его обугленные кости были брошены в Тибр. Ученый аргументирует свою версию ссылками на Тацита, а также весьма специфическим толкованием Ин. 21:18 (в словах «и другой препояшет тебя» он усматривает указание на то, что Пётр не мог быть распят, так как распинали людей обнаженными)[378]. На наш взгляд, данная аргументация неубедительна, так как целиком состоит из натяжек и предположений.

4. Место захоронения Петра

Гробницы Петра и Павла в Риме христиане почитали с самого раннего времени, о чем свидетельствуют как упоминания об этом у древних историков, так и археологические данные[379].

Евсевий приводит слова римского пресвитера Гайя, жившего во II веке: «Я могу показать тебе победный трофей апостолов. Если ты пойдешь в Ватикан или по Остийской дороге, ты найдешь трофей тех, кто основал эту церковь»[380]. Под ватиканским трофеем понимается захоронение Петра, под находящимся на Остийской дороге – захоронение Павла. Иероним говорит, что Пётр «похоронен в Ватикане и почитается во всем мире»[381].

Ватиканом в античности называлась местность вне городской черты Рима: здесь находились виллы и сады Агриппины, матери Калигулы, который был императором с 37 по 41 год по Р. Х. При Калигуле в Ватикане был построен цирк, отреставрированный затем при Нероне. На арене этого цирка, по преданию, и был распят Пётр (предание связывается со словами Тацита о том, что Нерон в разгар гонений на христиан «дал представление в цирке, во время которого сидел среди толпы в одежде возничего или правил упряжкой, участвуя в состязании колесниц»[382]). А захоронили Петра в некрополе, находившемся неподалеку от цирка.

Гробница ап. Петра в соборе Сан-Пьетро в Ватикане

Место захоронения Петра с самого начала было окружено почитанием, однако в эпоху гонений почитание не могло быть массовым. Ситуация изменилась после Миланского эдикта 313 года, когда христианство было легализовано и повсюду в империи начали строиться храмы. По приказу императора Константина между 324 и 330 годами на месте захоронения Петра была построена базилика, просуществовавшая более тысячи лет. Папа Юлий II (1503–1513) инициировал строительство нового храма на месте старой базилики. Работы велись под руководством ведущих архитекторов Италии, включая Рафаэля и Микеланджело. Итогом стойки стало грандиозное сооружение, своими размерами и величием превзошедшее все ранее построенные римские базилики.

Киворий над гробницей ап. Петра в соборе Сан-Пьетро в Ватикане. 1624–1633 гг. Скульптор Дж. Бернини

Мощи святого Петра никогда вплоть до ХХ века не извлекались из земли. В соответствии с обычаем Римской церкви они остались в земле и в тот момент, когда Константин строил над местом захоронения Петра первую базилику, и во время строительства Собора святого Петра в XVI веке. Лишь в конце 1930-х годов по инициативе папы Пия XII начались раскопки на месте предполагаемого захоронения. Раскопки велись даже во время Второй мировой войны, и их результаты хранились в тайне до тех пор, пока в декабре 1951 года не был опубликован официальный отчет[383]. Вот как об этом рассказывает французский историк А. Деко:

Отныне тайное стало явным. О раскопках узнал весь мир. Теперь можно было ответить на вопрос, волновавший всех: удалось ли найти гробницу святого Петра?

По мере того как исследователи ценой неимоверных усилий проникали все глубже в землю, порой откладывая в сторону лопаты и выгребая грунт голыми руками, они сделали удивительные наблюдения…

Можно легко понять волнение археологов, когда они, проникнув в подпол базилики Константина, сначала наткнулись на один мавзолей, а потом и на другие – все они стояли в ряд, образуя своего рода подземную анфиладу, напоминавшую настоящую улицу. Под ударами заступов и лопат из тьмы возник целый некрополь – несколько десятков великолепных мавзолеев и захоронений поскромнее, в виде глиняных саркофагов и каменных склепов с навесами… Мало-помалу удалось определить очертания и площадь кладбища – то был самый крупный древнеримский некрополь из всех, какие когда-либо раскапывали археологи. Некрополь этот находился как раз под нефом собора.

Теперь посетители, заручившись специальным пропуском, могли взглянуть на то, что осталось от древнего некрополя, испытав при этом и изумление, и восхищение. В иных мавзолеях удивительно хорошо сохранились мозаика и фрески. На их стенах также можно было разобрать какие-то надписи… Из надписей явствовало, что мавзолеи предназначались в основном для язычников, и лишь в некоторых из них покоился прах христиан. Стало быть, правоверных хоронили здесь еще на заре христианства и задолго до того, как Константин повелел выстроить на этом месте храм; выходит, некоторые христиане сами выбрали это языческое кладбище в качестве своего последнего пристанища, предпочтя его пещерам, где покоились одни только их собратья.

Собор Сан-Пьетро в Ватикане

Но для этого нужна была очень серьезная причина: быть может, часть правоверных хотела обрести вечный покой рядом с мощами святого, к которому были устремлены все их помыслы, – рядом с первоверховным апостолом, рядом с Петром? Вопрос этот, разумеется, задавали себе и археологи, тем более что они обнаружили пустое четырехугольное пространство, которое, как говорится в отчете, со всех сторон обступали мавзолеи и склепы, возведенные еще в начале нашей эры так, чтобы не захватывать его…Вот как этот, бесспорно, важный факт отражен в официальном отчете: «Установив, что земля в этом месте совершенно нетронутая (никаких захоронений здесь никогда не было), можно утверждать, что это место почиталось еще до того, как вокруг него выросли другие захоронения; учитывая, что самые древние могилы расположены достаточно глубоко, можно сделать вывод, что это место было огорожено еще в I веке»[384].

Дальнейшие исследования сфокусировались вокруг места, огороженного «красной стеной», на которой обнаружили греческую надпись с именем «Пётр». Ученые предположили, что стена была возведена первыми христианами и являлась частью сооружения, которое служило надгробием апостола. Внутри сооружения были обнаружены человеческие кости вперемежку с костями животных. Однако внимание ученых привлекла ниша, в которой были найдены кости человека пожилого возраста. Была также обнаружена табличка с надписью на греческом языке ΠΕΤΡΟΣ ENI («Пётр здесь»[385]). Совокупность данных свидетельствовала в пользу того, что найдены кости Петра[386].

Ватикан, тем не менее, не спешил с официальным решением. Исследования продолжались в течение многих лет, кости были подвергнуты разнообразным тестам. Лишь 26 июня 1968 года папа Павел VI объявил, что изучение завершено и кости признаны принадлежащими апостолу Петру. На следующий день в присутствии папы останки Петра были возвращены в то место, где их обнаружили[387].

5. Пётр – первый епископ Рима?

В католической историографии за Петром прочно закреплено место первого епископа Рима и первого главы Вселенской Церкви. Согласно официальной доктрине Католической Церкви, это первенство, в том числе власть ключей (Мф. 16:19), Пётр передал своим преемникам – Римским папам. В Катехизисе Католической Церкви говорится:

Христос установил двенадцать апостолов как коллегию или постоянное объединение, главою которого поставил Петра, избранного из их среды. Как по установлению Господа святой Пётр и другие апостолы составляют единый апостольский собор, так и Римский Первосвященник, Преемник Петра, и епископы, преемники апостолов, составляют единое целое.

Господь поставил одного Симона, которому дал имя Петра, камнем Своей Церкви. Он дал ему ключи от нее; Он поставил его пасти всё стадо. Но эта миссия связывать и разрешать, данная Петру, была также дана коллегии апостолов, соединенной с их главою. Эта пастырская миссия Петра и других апостолов принадлежит к основаниям Церкви. Ее продолжают епископы под первоначалием Папы.

Папа, Епископ Римский и Преемник святого Петра, есть постоянное и видимое начало и основа единства и епископов, и множества верных. Ибо Римский Первосвященник имеет над Церковью, в силу своей должности наместника Христа и пастыря всей Церкви, полную, верховную и вселенскую власть, которую он вправе всегда свободно осуществлять[388].

Статуя ап. Петра перед фасадом собора Сан-Пьетро в Ватикане. 18381840 гг. Скульптор Дж. де Фабрис

В настоящей книге, имеющей биографический характер, мы не будем вступать в полемику по вопросу о том, был ли Пётр главой Вселенской Церкви и передал ли власть Римским епископам. Этой теме посвящены многие тома богословских исследований, вокруг нее не прекращаются дискуссии. Позиции христианских конфессий по данной теме известны: католики защищают доктрину папского примата, православные и протестанты воспринимают ее критически (при этом каждая из конфессий разработала свой набор аргументов против нее).

Поскольку мы пытаемся воссоздать биографию Петра, нас интересует лишь вопрос о том, был ли он первым епископом Рима. Сопутствующие богословские вопросы мы оставляем за скобками как не относящиеся к предмету нашего исследования.

Прежде всего мы должны указать на то, что в Новом Завете термины «апостол» и «епископ» нигде не встречаются в качестве синонимов. Апостолами в Евангелиях названы лица, избранные на это служение Иисусом Христом: само наименование их апостолами, согласно Евангелию от Луки, восходит к Иисусу (Лк. 6:13). Павел в своих посланиях активно использует термин «апостол», обозначая им не только учеников Христа, но и самого себя. Главным основанием для такого применения термина он считает тот факт, что Сам Христос избрал его на служение.

Апостол от 70-ти Лин.

Фреска в монастыре прп. Иоанна Лампадиста в с. Калопонайотис на Кипре. Ок. 1400 г.

Термином «епископ» Павел обозначает лиц, которые поставлены на служение не Христом, а апостолами. Епископ – это глава местной христианской общины, получивший рукоположение либо от одного из апостолов, либо от ученика апостолов. Термины «епископ» и «пресвитер» Павел употребляет в качестве синонимов (Тит. 1:5–7), однако мы нигде не встречаем у него указаний на то, чтобы апостол мог быть одновременно епископом или пресвитером.

Выше мы привели обширную цитату из Иринея Лионского, которая в католической историографии воспринимается как одно из доказательств того, что Пётр был первым епископом Рима. Однако, как мы видели, из самого текста это вовсе не явствует: Ириней говорит о Петре и Павле как об основателях Римской церкви, первым ее епископом называет Лина, а о Петре как о епископе или как о единоличном основателе Римской церкви не упоминает.

В III веке к вопросу о первенстве Петра обращается Киприан Карфагенский, однако и он нигде не называет Петра епископом. Центральной темой его богословия было единство Церкви. Как и богословы христианского Востока, Киприан упоминает о том, что единство Церкви зиждется на единстве Божием: «Бог один, и один Христос, одна Церковь Его, и вера одна, и один народ, совокупленный в единство тела союзом согласия»[389]. Единство Церкви, утверждает Киприан, также зиждется на Петре[390].

Однако у Киприана служение Петра не ассоциируется непременно с Римским престолом. Для него гарантом единства Церкви является не епископ Рима, а весь епископат, на который возложена задача поддержания и укрепления этого единства:

Можно ли думать тому, кто не придерживается этого единства Церкви, что он хранит веру? Можно ли надеяться тому, кто противится и поступает наперекор Церкви, что он находится в Церкви, когда блаженный апостол Павел, рассуждая о том же предмете и показывая таинство единства, говорит: Одно тело и один дух, как вы и призваны к одной надежде вашего звания; один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог (Еф. 4:4–6)? Сие-то единство надлежит крепко поддерживать и отстаивать нам, особенно епископам, которые председательствуют в Церкви, дабы показать, что и самое епископство одно и нераздельно… Епископство одно, и каждый из епископов целостно в нем участвует. Так же и Церковь одна, хотя. расширяясь, дробится на множество[391].

Сщмч. Киприан Карфагенский.

Фреска трапезной монастыря ап. Иоанна Богослова на о. Патмос. Кон. XII в.

В словах Иисуса, адресованных Петру (Мф. 16:18–19), Киприан видит указание на то, что «отсюда последовательно и преемственно истекает власть епископов и управление Церкви, так что Церковь поставляется на епископах и всяким действием Церкви управляют те же начальствующие»[392]. Римскую церковь Киприан называет «кафедрой Петра и той главной церковью, от которой изошло священническое единство»[393]. Однако кафедра Петра – это также и Карфагенский престол, который Киприан называет «местом Петра» и «степенью святительской кафедры»[394].

Иными словами, с точки зрения Киприана, кафедрой Петра является всякий епископский престол, а власть ключей, данная Христом Петру, распространяется на всех канонически поставленных епископов. Единством епископата обеспечивается единство Церкви; всякий, кто отпадает от этого единства в раскол или ересь, теряет власть, которую Господь вручил апостолам. Таинства еретиков и раскольников недействительны, поскольку «и крещение одно, и Дух Святой один, и Церковь, по началу и требованию единства (origine et ratione unitatis) основанная Христом Господом на Петре, одна»[395].

Интерпретация взглядов Киприана представляет собой интереснейшую задачу для теологов, однако она почти всегда окрашена в конфессиональные тона. Примером может послужить книга протестантского богослова О. Кульмана о Петре, увидевшая свет в 1952 году и наделавшая много шума, а также отзыв на нее протопресвитера Николая Афанасьева. Кульман уделяет внимание анализу взглядов Киприана и утверждает, что последний «не видит каких-либо оснований для первенства римского епископа над прочими епископами, основанного на изречении Иисуса, однако рассматривает весь епископат как адресат этого изречения»[396]. Православный богослов реагирует в ключе евхаристической экклезиологии[397], которую он последовательно развивал во всех своих трудах:

Перенесение современной экклезиологии в первоначальную церковь не только создает неправильное представление о ней, но и ставит перед нами проблемы, которых не существовало в то время, а потому эти проблемы являются неразрешимыми. В порядке евхаристической экклезиологии первоначальное христианское сознание не могло ставить себе вопроса, кто возглавлял универсальную церковь в это время, или, более конкретно, возглавлялась ли Церковь Петром, и когда и где. В церковном сознании первых времен не существовало основания для такого вопроса, так как в нем не имелось идеи власти над местными церквами, будь это власть одного лица, даже апостола Петра, или власть одной церкви, будь это иерусалимская, антиохийская или римская, над другими. В Мф. 16:18 Христос говорил не об универсальной церкви, а о Церкви, которая есть Его тело, проявляющееся в евхаристическом собрании каждой местной церкви. Обещая, что эта Церковь будет построена на Петре, Христос не ставил его, как Своего уполномоченного, над всей Своей церковью[398].

Трудно не согласиться с автором отзыва в том, что перенесение более поздних концептов на более ранних авторов всегда чревато натяжками. Интерпретация взглядов Киприана затруднена для современного богослова тем, что вольно или невольно он рассматривает их через призму последующей межконфессиональной полемики. Объективный и отстраненный анализ этих взглядов в данной ситуации практически невозможен. Тем не менее мы можем констатировать два факта: 1) вся полемика вокруг взглядов Киприана носит исключительно богословский характер и не касается исторической проблематики; 2) какое-либо указание на Петра как на епископа Рима в трудах Киприана отсутствует.

До IV века нам не известен ни один автор, который бы утверждал этот факт, но в IV веке положение дел меняется. О том, что Пётр «занимал в этом городе священнический пост двадцать пять лет», говорил Блаженный Иероним в приведенной выше цитате[399]. Римскую кафедру Иероним называет «кафедрой Петра»[400]. В одном из писем папе Римскому Дамасу Иероним говорит:

Поелику Восток, смущенный древнею международною ненавистью, разрывает на мелкие куски нешвенную, свыше истканную ризу Христову… то я решился обратиться за вразумлением к кафедре Петровой и вероучению, восхваленному устами апостольскими. Итак, хотя твое величие приводит меня в трепет, но твоя снисходительность ободряет меня. Я прошу у священнослужителя – спасения жертвы, у пастыря – заступления овцы. Пусть умолкнет недоброжелательство; пусть останется в стороне высота римского престола; я говорю с преемником рыбаря и учеником Христа. Я, следуя прежде всего только Христу, соединяюсь общением с блаженством твоим, то есть с кафедрою Петровою. Я знаю, что на этом камне создана Церковь. Кто вне этого дома будет вкушать агнца, тот чужд священного сонма. Кто не будет в ковчеге Ноевом, тот погибнет в разливе потопа[401].

В этом письме слышны отголоски учения Киприана Карфагенского о единстве Церкви. Однако в отличие от Киприана, считавшего кафедрой Петра любой епископский престол, Иероним видит ее исключительно в Римском престоле. Таким образом, на Западе представление о Римском престоле как «кафедре Петра» можно считать сформировавшимся в IV веке[402].

Послание апостолов на проповедь. Фреска Токалыкилисе в Гёреме, Каппадокия. Сер. X в.

Однако на христианском Востоке представление о Петре как о епископе Рима еще не получило распространения. Петра называют «верховным апостолом»[403], «предстоятелем всей вселенной»[404], «началовождем учеников» Христа[405], «преемником Моисеевым», которому «вверены были новая Церковь Христова и истинное священство»[406], и другими подобными возвышенными эпитетами, но о нем не говорят как о Римском епископе.

Характерным в данном отношении является фрагмент «Церковной истории» Евсевия Кесарийского, где представлена следующая картина передачи апостольского преемства в Римской церкви:

Святые же апостолы и ученики Спасителя рассеялись по всей земле. Фоме, как повествует предание, выпала по жребию Парфия, Андрею – Скифия, Иоанну – Асия, там он жил, там в Эфесе и скончался; Пётр, по-видимому, благовествовал иудеям, рассеянным по Понту, Галатии, Вифинии, Каппадокии и Асии. Под конец жизни он оказался в Риме, где и был распят головой вниз: он сам счел себя достойным такой казни. Надо ли говорить о Павле, возвещавшем Христово Евангелие от Иерусалима до Иллирика и пострадавшем при Нероне в Риме? В точности так рассказано у Оригена в 3-м томе его Толкований на Бытие[407]. После мученической смерти Павла и Петра первым епископом Римской Церкви был по жребию назначен Лин. О нем упоминает Павел, посылая ему привет в конце Послания к Тимофею из Рима (2 Тим. 4:21)[408].

Итак, если согласно Иерониму Пётр пробыл в Риме двадцать пять лет и был там священником, то согласно Евсевию он прибыл в Рим лишь под конец жизни. Ни Пётр, ни Павел, по мнению историка, не рукополагали Лина, а он был назначен по жребию уже после их смерти. Таким образом, Евсевий вообще не связывает преемство иерархии Римской Церкви с Петром и Павлом, говоря лишь об их мученической смерти в Риме.

Повествуя об эпохе правления императора Траяна, Евсевий отмечает: «В Риме в это время церковью управлял Климент, тоже третий из получивших там епископское достоинство после Павла и Петра. Первым был Лин, после него – Анаклет»[409]. Климент в этом списке оказывается не четвертым римским епископом после Петра, а третьим после Лина.

Первые епископы Римские Климент, Сильвестр и Лев у престола Иисуса Христа. Фреска церкви Санта-Мария-Антиква в Риме. 705706 гг.

Учение о Петре как единоличном основателе Римской церкви последовательно развивается в середине V века папой Львом Великим (440–461 гг.). В одной из своих проповедей он говорит:

Хотя каждый пастырь председательствует над своим собственным стадом с особой ответственностью, у нас есть обязанность, которую мы разделяем со всеми ними: на самом деле функция каждого из них – это часть нашей работы; и когда люди обращаются к седалищу блаженного апостола Петра со всех концов всего мира и ищут от нашей полноты его любви ко всей Церкви, врученной ему нашим Господом, тем боны ic наша обязанность по отношению к каждому из них и тем тяжелее мы ощущаем груз, лежащий на наших плечах[410].

К тому же времени относятся документальные свидетельства о том, что папу Римского стали воспринимать как преемника Петра и на христианском Востоке. Когда на IV Вселенском Соборе, созванном в 451 году в Халкидоне, было зачитано послание папы Льва Великого, отцы собора единодушно воскликнули: «Пётр через Льва так вещал»[411]. Этот возглас, впрочем, не означает признания на Востоке Римского епископа как единственного преемника апостола Петра, носителя того же авторитета и того же безусловного первенства, каким пользовался Пётр в апостольской общине. Он лишь подчеркивает уважение к Римскому епископу как выразителю апостольского учения.

Суммируя сказанное, мы можем сделать следующий вывод: однозначного ответа на вопрос о том, был ли Пётр основателем Римской церкви и ее первым епископом, раннехристианские источники не дают. Однако они указывают на то, что: 1) Пётр был казнен в Риме (Климент Римский и другие); 2) Пётр был погребен в Ватикане (пресвитер Гаий и другие); 3) Пётр и Павел были основателями Римской церкви (Ириней Лионский); 4) Римский престол, наряду с другими епископскими престолами, является «кафедрой Петра» (Киприан Карфагенский).

Что же касается учения о Петре как единоличном первом епископе Рима и о последующих римских епископах как его прямых преемниках, то это учение можно считать вполне оформившимся на Западе лишь к концу IV века, а его официальное провозглашение из уст римского папы относится к середине V века. К этому же времени оно получает косвенное признание на Востоке и в дальнейшем находит отражение в трудах ряда восточнохристианских авторов. Начиная с патриарха Фотия, однако, это учение на Востоке подвергается все более острой критике.

6. Пётр – первый епископ Антиохии?

Помимо Римской еще одна церковь считает своими основателями апостолов Петра и Павла – Антиохийская. Блаженный Иероним называет Симона Петра «епископом Антиохийской церкви»[412].

Как мы помним, именно в Антиохии, согласно Гал. 2:11–14, произошло столкновение между Петром и Павлом. К тому времени, когда Пётр пришел в Антиохию, там уже была община, членами – и вероятными руководителями – которой были Павел и Варнава. Поведение Петра и Варнавы вызвало у Павла неудовольствие, которым он посчитал нужным поделиться с галатскими христианами.

В III веке Ориген упоминает об Игнатии Богоносце как преемнике Петра на Антиохийском престоле. Употребленное Оригеном выражение Ignatium dico episcopum Antiochiae post Petrum secundum[413] можно перевести двояко: «я имею в виду Игнатия, второго после Петра епископа Антиохийского», или «я имею в виду Игнатия, второго Антиохийского епископа после Петра». Первый вариант перевода предполагает, что Пётр был первым епископом Антиохийским, а Игнатий – вторым; при втором варианте перевода между Петром и Игнатием возникает фигура безымянного первого епископа Антиохии, который был преемником Петра и чьим преемником стал Игнатий[414].

Свт. Игнатий Богоносец. Мозаика кафоликона монастыря Паммакаристос (Фетхиеджами) в Константинополе. Ок. 1315 г.

В отношении Игнатия мы находим похожую формулировку в IV веке у Евсевия Кесарийского: «Игнатий, многими и доныне прославляемый, второй после Петра епископ Антиохийский»[415]. Однако в другом месте Евсевий говорит: «В Антиохии после первого епископа Еводия славен был Игнатий, второй епископ»[416]. Таким образом, выражение «второй после Петра» у Евсевия означает, что первым был не Пётр, а Еводий.

Руины Антиохии Писидийской, называемой римлянами Кесарией Антиохийской

О связи Петра с Антиохией говорит и Иоанн Златоуст в «Похвале Игнатию Богоносцу»:

Притом и Сам Бог имел великое попечение об этом городе, как показал Он это самыми делами: Петру, предстоятелю всей вселенной, которому вручил ключи неба, которому предоставил руководить и устроять все, Он повелел провести здесь долгое время, – так для Него наш город был равен всей вселенной… Игнатий преемствовал Петру во власти. Как вынимающий большой камень из основания старается конечно поставить вместо него другой, равный ему, если не хочет поколебать и испортить всё здание, так точно и тогда, когда Пётр имел уйти отсюда, благодать Духа поставила вместо него другого равного Петру учителя, чтобы уже построенное здание не было испорчено незначительностью преемника[417].

Таким образом, согласно Златоусту, Пётр пробыл в Антиохии длительное время именно в качестве епископа, а преемником его в Антиохии стал Игнатий Богоносец. О том, что Златоуст считает Игнатия прямым преемником апостолов, свидетельствуют употребленные Златоустом выражения: «руки блаженных апостолов касались священной головы его»; «сами, сказавшие это[418], рукоположили его с такой тщательностью»; «достоинство рукоположивших его сделало его власть блистательнейшей и вполне засвидетельствовало об его добродетелях»[419].

Говоря о связи Петра с Антиохией, нельзя не упомянуть «Апостольские постановления» – памятник, получивший свой окончательный вид к концу IV века, но представляющий собой компиляцию из литургических и канонических источников более раннего периода[420]. В этом памятнике от имени апостолов Петра и Павла говорится следующее: «О епископах же, рукоположенных нами, сообщаем вам, что они суть следующие: Иерусалимский – Иаков, брат Господа; в Кесарии Палестинской – Закхей, бывший мытарь, и после него – Корнилий; в Антиохии – Евод, рукоположенный мною, Петром; в Ефесе – Тимофей, рукоположенный Павлом»[421]. Далее перечисляются епископы иных городов (среди которых Рим не упоминается).

В соответствии с данными «Апостольских постановлений» в официальном списке епископов Антиохийских, принятом в Антиохийской церкви, Пётр стоит на первом месте, за ним следуют Еводий и Игнатий Богоносец[422].

Каким образом Пётр мог быть одновременно епископом Римским и епископом Антиохийским или же он занимал два епископских престола поочередно? Предполагают, на основании свидетельств латинских авторов[423], что Пётр пробыл в Антиохии семь лет, а затем переехал в Рим, где находился двадцать пять лет, вплоть до своей мученической кончины.

* * *

Рассмотренные в настоящей главе раннехристианские свидетельства о Петре выявляют некую общую тенденцию, связанную с постепенным формированием предания о Петре как основателе и первом епископе Римской церкви. Это предание основывалось главным образом на факте мученической кончины Петра в Риме, который подтверждался наличием его захоронения в этом городе, а также устными и письменными источниками.

Был ли Пётр главой Вселенской Церкви, и если да, то в каком смысле? На этот вопрос литература первых четырех веков ответа не дает – видимо, потому что и вопрос этот в то время не ставился. Пётр, во всяком случае, нигде не фигурирует в качестве первого епископа Иерусалимского. Одни источники приписывают ему епископство в Антиохии, другие – в Риме, третьи – на обеих кафедрах. Однако они не уточняют, каким образом его роль в качестве первого епископа и основателя этих церквей могла сочетаться с ролью главы Вселенской Церкви.

Как писал в комментарии на Первое послание Петра известный британский библеист Дж. Лайтфут, посещение Петром Рима и его мученичество в Риме находят достаточное подтверждение в раннехристианской традиции. Но «одно дело – принимать посещение Рима, а другое – принимать построенные на нем папские легенды и претензии»[424].

Очевидно, что представление о Петре как первом римском епископе и главе Вселенской Церкви – продукт более позднего богословского развития. Оно имеет прямое отношение к притязаниям Римских пап на таковое главенство, но не имеет достаточных оснований в биографии Петра, какой она вырисовывается из раннехристианских источников.

Собор святых апостолов Петра и Павла в Петергофе. 1895–1905 гг. Архитектор Н.В. Султанов.

Глава 4