— Отлично. — Сенека обошла его и направилась назад по дороге, которой они пришли. Мэтт догнал ее возле тачки, где она остановилась, поджидая его. Не сказав ни слова, она пошла к хижине, и Мэтт, бросив последний взгляд на кладбище, последовал за ней.
Оставшийся путь они прошли в молчании. Насекомые бросались в лучи их фонариков, как пилоты-камикадзе.
Дойдя до хижины Флореса, Сенека сказала:
— Пожалуй, я не буду заходить внутрь.
— Я понимаю, но если ты останешься здесь, тебя съедят заживо.
Она с явной неохотой открыла дверь и вошла.
— Как ты думаешь, что Флорес использовал для освещения?
— Помню, я видел масляную лампу. — Он посветил на стол рядом с раковиной. Там действительно была лампа и коробка спичек. Несколько секунд спустя она засветилась теплым желтым светом.
Мэтт понимал, что Сенеку обидело его невнимание к надписи. Но эта надпись хотя бы отвлекла ее от убийства. Он смотрел на нее в мягком свете лампы, на медные пряди волос, упавшие на лицо. Откинув волосы, она прошлась по комнатам, осматривая вещи Флореса. Руки она скрестила, стараясь ни к чему не прикасаться, как в музее. Наконец она повернулась лицом к Мэтту.
— На что ты смотришь?
— Прости. Я просто восхищался твоей храбростью. Такой ситуации никому бы не пожелал.
Она потерла руки.
— У меня такое чувство, будто кожа в огне. Все ужасно, и я ничего не могу с этим сделать, и бежать некуда. Как будто мы застряли на темной стороне Луны.
— Надо только переждать ночь. Завтра уедем.
— Придется что-то об этом рассказать. Нельзя просто убить человека и уйти. Может, оставить записку, объяснить, что произошло?
— Кому? Здесь нет властей, только несколько островитян, и они не жаждут привлекать внимание ни к себе, ни к этому месту. О Флоресе говорят, что он скрывается в джунглях. Если кто-нибудь будет его искать и не найдет, то подумает именно это. И никто не знает, что мы здесь были.
— Капитан Мали-Мали знает.
— Верно, но он не знает наших имен. Мы скажем ему правду — Флореса здесь не оказалось.
Сенека, обхватив себя руками за плечи, смотрела на Мэтта. Наконец неохотно кивнула.
— Пожалуй.
— Сенека, это была самооборона. Он хотел убить тебя… нас.
Несколько секунд она молчала, но потом, казалось, слегка расслабилась, как будто ее беспокойство частично испарилось.
— Надо решить, как будем располагаться спать.
— Давай посмотрим, были ли у него простыни на смену. Ты можешь занять постель, а я устроюсь здесь.
— Нет уж, есть там чистые простыни или нет, матрас-то в крови.
— Тогда бери кресло, а я найду что-нибудь, чтобы соорудить постель на полу, — Мэтт раскрыл в спальне дверь кладовки.
Осмотрев немногочисленную одежду на вешалке, Сенека констатировала:
— Да, Флорес не старался заявить о себе в мире моды.
Мэтт вытащил с антресолей легкое одеяло.
Она принюхалась.
— Пахнет плесенью.
Мэтт развернул одеяло, помахал им в воздухе, потом сложил втрое по длине.
— Пойдет.
Они уселись на свои импровизированные постели, Мэтт потушил лампу и лег, глядя в темноту комнаты и слушая проникающие внутрь звуки джунглей. Он долго лежал без сна и знал, что Сенека тоже не спит: она металась и ворочалась. Хотя она и обходила эту тему, он понимал, как на нее подействовало то, что она убила человека. И заглянула в собственную могилу.
— Мы опаздываем, — сказал Мэтт. Они шли на встречу с капитаном и как раз проходили мимо тюрьмы. Солнце уже перевалило за полдень.
— Мали-Мали подождет. Он же не городской автобус, у него нет расписания. — Она повернулась к Мэтту лицом и пошла задом наперед. — Кроме того, это займет всего секунду. — Она остановилась и вытащила из рюкзака маленький фотоаппарат. — Пойдем. Почему ты не хочешь взглянуть еще раз? Боишься, что она превратилась в смайлик? — Она перешла на более официальный тон. — Я думаю, это важно. Это не похоже на простое совпадение. Кто-то хочет нас убить, Мэтт, нельзя упускать ничего.
— Хорошо. — Он следом за ней сошел с дороги, и по высокой траве они направились к постройкам, а потом вдоль фасада главного корпуса, пока не добрались до стены с граффити.
— Большое красное сердце есть, — она прошла вдоль стены и остановилась у нужного места. — И портрет Иисуса.
Мэтт встал рядом с ней, и оба они смотрели на выцветшую крошащуюся стену.
— Наверное, это не здесь, — сказал он наконец.
— Нет, здесь. Я точно помню. Смотри, вот и завитушка из ленты.
— Тогда где хоть слово про плат? — он медленно прочел слова на ленте. — «Jesus es nuestro Salvador».Это ведь значит «Иисус наш Спаситель»?
Сенека кивнула.
— Ничего не понимаю. Ночью мы стояли на этом самом месте и видели…
— Здесь изрисовано абсолютно все. Говорю тебе, мы не у той стены. — Он снова взглянул на часы. — Пойдем, нам пора быть на причале.
Он повернулся и пошел уже знакомой дорогой. За спиной раздался щелчок: Сенека сфотографировала стену цифровой мыльницей.
Пройдя две мили, они вышли из джунглей к пляжу. На горизонте разрезала волну спортивная лодка. Подойдя к причалу, Мали-Мали помахал рукой.
— Ну что, теперь у тебя достаточно материала для статьи? — поинтересовался Мэтт.
Сенека покачала головой.
— Куда уж больше.
— Что, посетили Эль Ягуара? — спросил капитан, помогая им сесть в лодку.
— К сожалению, мы не нашли профессора Флореса, — ответила Сенека.
— Это плохо, — оскалился Мали-Мали. — Но секо, надеюсь, не пропал?
Сенека взглянула на Мэтта.
— Нет, пошел на доброе дело.
— Все же очень жаль, что вы не нашли Эль Ягуара. Очень интересный персонаж. Но совершенно неуловимый.
— Надо полагать, он отправился на прогулку в джунгли, — сказал Мэтт.
— Есть у него такая привычка. А другой, черный, которого я туда отвез за два дня до вас?
Сенека покачала головой и отвела взгляд.
— Нет, его тоже не видели.
— Ничего удивительного, — засмеялся капитан, переключая сектор газа. — Многие приезжают сюда именно для того, чтобы навсегда исчезнуть.
ОБЕЩАНИЕ
2012, Багамы
В полумраке спальни Скэрроу ждал, когда проснется Гровс. Врачи, назначенные заботиться о затворнике, сообщили, что Гровс потерял сознание. Его нашли, голого, на полу ванной. Тщательный осмотр не обнаружил поломанных костей или других телесных повреждений. Сознание к нему вернулась, после чего под действием снотворных он проспал оставшуюся часть ночи.
В комнате было настолько холодно, что Скэрроу видел пар от собственного дыхания. Он дрожал, глядя на тощее тело под сетчатым пологом. Все чаще в последнее время Скэрроу мечтал, чтобы был какой-нибудь способ отменить действие платка, чтобы Гровс мог тихо угаснуть, умереть во сне. Но он отлично знал, что как бы ковбой ни был слаб и болен душевно и физически, он никогда не умрет.
Гровс превратился в обузу, с каждым днем становящуюся все тяжелее — миллиардеру требовался постоянный уход, и это отнимало у Скэрроу бесценное время. В конце концов почти все решения относительно Гровса Скэрроу стал принимать сам, а членам совета директоров оставил лишь весьма ограниченный доступ к телу.
Простыни зашевелились.
— Что, Хавьер, стоишь и думаешь, как меня прикончить? Угадал? — Голос был тонкий и слабый, казалось, он с трудом пробивается сквозь темноту. — Есть некоторая ирония в том, что единственное, чего ты не можешь, это избавиться от меня.
— Зачем ты так говоришь, Уильям? — Скэрроу сел в кресло, защитный бумажный халат, надетый поверх костюма, скрипнул. — Я волновался, пришел посмотреть, как ты.
— Чушь собачья. — Гровс закашлялся и, подняв костлявую руку, прикрыл рот. — Я тебе нужен не больше, чем галстук-бабочка свинье. Ты изолировал меня от людей. Я не имею представления, как обстоят дела в моих компаниях. Ни газет, ни телевизора. Может, ты уже спустил все до последнего цента.
— В таком случае, как ты думаешь, были бы мы сейчас здесь? У тебя когда-нибудь были причины не доверять мне? Я выдал твою тайну? Нет, Уильям. Твои компании работают в высшей степени эффективно. Нет нужды тревожиться.
Костлявый палец Гровса уперся в Скэрроу.
— Тогда скажи, почему ты держишь меня в этой изолированной камере, в этой тюрьме?
— Я не держу тебя в изоляции, Уильям. Врачи много раз объясняли тебе, что твоя иммунная система слаба и подвержена заболеваниям, которые сделают тебя недееспособным. Ты сам себе создал изоляцию. Твое состояние сделало из тебя параноика. В конце концов, смотри. — Скэрроу показал на халат и бахилы. — Эту стерильную комнату строила одна из твоих компаний — стены из нержавеющей стали, галогеновые лампы, фильтры тонкой очистки воздуха в потолке, затворы отрицательного давления, гелевые уплотнения и десятки других мер, чтобы защитить тебя от окружающего мира. Вода для тебя дистиллируется и проходит еще две очистки, потом ионизацию для добавления антиоксидантов. Во всех окнах тройные стекла и теплоизоляция. И ты еще удивляешься, почему тебе не дают газет? Потому что газета занесет в эту комнату миллионы бактерий. Телевидение означает установку спутниковой антенны, а значит, человек со стороны увидит, как странно живет Уильям Гровс. — Скэрроу всмотрелся в него пристальнее. — А ты живешь очень любопытно, не правда ли? — он выдержал паузу, давая Гровсу обдумать сказанное. — Так что, прислать тебе газеты?
Гровс потер виски ладонями.
— Почему ты не понимаешь. Я не могу умереть. Если я подцеплю болезнь, она не убьет меня. Я просто буду страдать вечно.
— Я понимаю. Со мной то же самое. Но забудь об этом. У тебя есть более важная причина держаться подальше от публики. Ты же понимаешь. Ты боишься, что раскроется твоя тайна.Если он станет достоянием гласности, замелькает в заголовках новостей, то ты окажешься под самым большим микроскопом в истории. Ты этого не хочешь, и поэтому все эти годы мы бдительно охраняли твою частную жизнь. Так почему ты вдруг задаешь такие вопросы?