— Из-за Хотея[35]?
— Думаю, да. Стереотип мышления.
— Значит, все дело в толстом добродушном монахе Ци Цы?
— Да, Господи. Вы не похожи.
— Черт его дернул ляпнуть перед смертью, что он — Майтрейя!
Варфоломей развел руками. Мол, данность, что тут поделаешь?
— Причем здесь тело! — пожал плечами Эммануил.
— Не при чем. Символика. Большой живот символизирует безграничность души.
— Вот и славно. Я не собираюсь заниматься обжорством — я собираюсь проявлять великодушие. Так! Пусть проведут разъяснительную работу среди буддистов, особенно, в монастырях. Эра упорядочения вселенной, эра мировой гармонии, процветания и благополучия — эра Будды Грядущего уже настала. Скажи: Они живут в эпоху Счастливого Царства, когда многие и многие могут обрести спасение. Для этого надо лишь признать Майтрейю Майтрейей. Все остальные погибнут.
— Есть еще одно «но», — сказал Варфоломей. — Дело в том, что эпоха Будды Майтрейи должна наступить только через восемь миллионов восемьсот десять тысяч лет.
Эммануил рассмеялся.
— Угу! А Калки придет через четыреста с лишним тысяч лет, когда кончится Кали-юга! Всем этим рассчетам — грош цена. Для христиан всегда было характерно слишком приближать Конец Света, зато буддисты и индуисты отодвигали его в неопределенное будущее. И те, и другие неправы. Я — Калки и Майтрейя.
Варфоломей склонил голову.
— Кстати, те, кто верят в то, что я — Амитофу, пусть верят. Это меня вполне устраивает, не разуверяй, — добавил Эммануил.
— А относительно остального? У нас будет каноническая позиция?
— Относительно остального — нет! Потому что я — все. Пусть верят, во что верят — никакое название для меня не оскорбительно.
— Тогда прости меня, Господи, но есть и те, кто почитает тебя самозванцем и темным духом…
— А этого мог бы и не говорить! Слишком очевидное заблуждение. Кстати, где они, кто так считает?
— Пока на свободе…
— Ты слышал, как оскорбляют Господа, и ничего не предпринял? — вдруг вмешался Марк. — Только повторяешь чужие оскорбления!
Мой друг явно нарывался на неприятности. Нет, я его прекрасно понимал. Конечно, аудиенция назначена нам, а Господь не обращает на нас внимания и битый час слушает разглагольствования этого сноба, который только и умеет, что молоть языком.
— Марк, — медленно проговорил Эммануил. — Если уж ты решил быть моим псом, то хотя бы слушайся хозяина. Помолчи!
— Нет, — возразил Варфоломей. — Я говорю то, что должно, а меня обвиняют в неверности. После такого обвинения любой уважающий себя самурай делает сэппуку[36].
— Я тебе покажу «сэппуку»! Мы не в Японии. И, если ты когда-нибудь и сделаешь себе «сэппуку», самурай хр… — в последний момент Эммануил сдержался, — то только по моему приказу.
— Честь — никому! — серьезно сказал Варфоломей.
— Ах, так! — и Эммануил впился взглядом в интегралообразного апостола.
Обстановку разрядил Марк.
— Ладно, я согласен на дуэль, — и сплюнул прямо на палубу.
Эммануил поморщился от такого бескультурия, однако заметил:
— Марк, ты тоже мне дорог.
Марк просиял.
— Господи, неужели ты думаешь, что для меня опасен этот книжный червь?
Эммануил хитро улыбнулся.
— Ладно, деритесь. Только на таких условиях. Того, кто останется в живых, повешу. Не передумали?
— Он оскорблен — за ним выбор оружия, — мрачно бросил Марк.
Господь посмотрел на Варфоломея. Нехорошо так посмотрел.
Наступила долгая пауза.
— На бамбуковых синаях[37], — наконец сказал Варфоломей.
Эммануил повернулся к нам и улыбнулся. Он был доволен.
Принесли выбранное оружие. «Синаи» оказались длинными бамбуковыми палками приблизительно в руку толщиной. У каждой палки имелась рукоять, как у меча. К тому же они были не вырезаны из одного бамбукового ствола, а составлены из нескольких слоев дерева, скрепленных веревками. Марк был, похоже, хорошо знаком с этим оружием и привычно взял его двумя руками, как катану.
— Марк, что это? — тихо спросил я.
— Тренировочные мечи, — презрительно бросил Марк. — Я на таких учился.
Варфоломей вышел вперед, взял свой «меч» двумя руками, одной за рукоять, одной — за ствол, и поклонился с истинно китайской вежливостью. Марк сделал шаг к нему навстречу и неуклюже последовал его примеру. И поединок начался.
Надо сказать, что реальный поединок очень сильно отличается от того, что в кино показывают. Там только и бьют друг друга по серединам мечей ради пущей красивости. Цзинь, цзинь, цзинь… Ну и какой толк? Зачем мастеру меча этот звон, от которого нет никакого ущерба противнику? Марк и Варфоломей сражались совсем не так. Слышался только топот ног да редкие удары… по Марку. Причем, исключительно по Марку. Первый пришелся ему по ногам. Я так и не понял, как это получилось. До этого дня мне казалось, что Марк очень красиво дерется, но здесь он выглядел неуклюжим медведем, вокруг которого вьется змей, молниеносно свивая и развивая тысячи своих колец, или крадется дикий кот, в любой момент готовый схватить добычу. Марк подпрыгнул, дернулся, но сделать ничего не успел — он пропустил второй удар, тоже по ногам. Марк сжал губы. Моего крутейшего друга колошматили, как мальчишку. Он начал нервничать и получил третий удар. По ногам.
— Ну, сколько ж можно! — воскликнул Марк.
— А пока не отобьешь. У тебя слабое место в обороне. Корпус защищен сносно, а вот ноги… Ты подумай, если бы это был не бамбук? Как тебе сражаться на одной ноге? — все это было сказано ленивым кошачьим тоном с явными менторскими нотками.
— Ты, что решил стать моим сэнсеем? — поинтересовался Марк.
— А что, ты не совсем безнадежен. Если только Господь не повесит нас рядышком на одной веточке.
Господь же смотрел на все это с улыбкой Будды.
— Варфоломей, до пяти ударов, — приказал он.
Варфоломей кивнул и совершил еще одно покушение на Марковы ноги. Но Марк увернулся.
— Ну вот, уже лучше, — обнадежил Варфоломей. — Так, думай о ногах. Попробуем побыстрее.
Он попробовал побыстрее так, что я опять ничего не успел заметить, кроме расстроенной физиономии Марка, пропустившего еще один удар.
— Да, скорости тебе не хватает, — констатировал Варфоломей. — Но, ничего. Это приобретается тренировкой.
Похоже, мой друг уже потерял надежду размочить счет. Он еще пару раз увернулся от варфоломеева «меча» и вдруг замер на месте. Варфоломей посмотрел на него вопросительно, не меняя боевой стойки. Тогда Марк взял меч также, как перед поединком и поклонился.
— Моя жизнь в твоих руках. Я признаю свое поражение.
Варфоломей улыбнулся и опустил меч. Потом подошел к Марку, взял его за руку и повел к Эммануилу. Перед Господом он пал на колени и утянул за собой Марка, который, впрочем, понял всю разумность этого действия и не сопротивлялся.
— Господи, — сказал Варфоломей. — Наши жизни принадлежат тебе, как государю, а души — как Богу. Видишь, мы оба живы. Ты обещал повесить того, кто останется в живых, и мы покоряемся твоей воле.
— А честь никому?
Варфоломей долго молчал. Повисла неприятная тишина, так что мне показалось, что этот несерьезный поединок действительно может окончиться вполне реальной казнью.
— Никому, — тихо проговорил Варфоломей.
Эммануил улыбнулся и выдержал паузу. Очень долгую паузу. Минуты две уж точно.
— Ладно вставайте, бычки задиристые, — наконец проговорил он. — Только не надо больше выпендриваться передо мной, как перед девушкой. А то точно повешу.
Они поднялись и поклонились Эммануилу.
— Кстати, Варфоломей, — напоследок заметил он. — Ты бы очень неплохо смотрелся в традиционном китайском театре. Ты никогда не думал о карьере актера?
— Если мой Господь прикажет мне играть в китайском театре, я буду играть в китайском театре, — смиренно ответил Варфоломей.
— Ну ладно, иди.
Близился вечер. Солнце падало за верхушки деревьев, освещая искусственное озеро красновато-оранжевым светом, а высоко в небе плыли розовые перистые облака. Варфоломей подошел к нам с Марком.
— Ну что, дорогие мои, мириться так мириться. Здесь неподалеку есть замечательный китайский ресторан традиционной императорской кухни «Fangshan Fandian». Я плачу.
Марк конечно согласился. Я тоже.
Но, когда мы начали спускаться вниз, на берег, меня окликнул Эммануил.
— Пьетрос, задержись. Ты мне нужен.
— Хорошо, я вас найду, если это ненадолго, — шепнул я.
— В парке Бэйхай, — объяснил Варфоломей. — Там найдешь. Будем ждать.
Глава вторая
Апостолы разбрелись по своим делам, и мы остались почти одни на мраморном корабле, только охрана почтительно стояла поодаль, да слуги следили за каждым жестом Господа, в любой момент готовые броситься исполнять приказание. Но слуги и охрана не в счет.
— Садись, Пьетрос, — милостиво предложил Господь. — Выпей чаю.
И мне немедленно пододвинули стул и подали фарфоровую чашечку. Чай был зеленый, и я поморщился.
— Ничего не понимаешь, европейский ты человек, — заметил Господь. — Расскажи мне о вашем путешествии.
Я начал рассказывать. Вероятно, основные события были ему известны, и он иногда кивал, словно сверяя мой рассказ с тем, что он уже знает.
— Да, — заметил он, когда я описал иерусалимские события. — Они уже разбирают Золотые ворота, которые были заложены во времена владычества арабов, чтобы через них не мог пройти мессия. Готовятся к моему визиту. Так что вы с Марком не так уж плохо поработали. Правда, решение Кнессета о восстановлении ворот странным образом совпало по времени с моим захватом Пекина, — Господь лукаво улыбнулся. — Ну, дальше.
Я рассказал о нашем пленении и побеге, старательно упуская некоторые подробности.
— Так сколько человек вы расстреляли по дороге? — поинтересовался Эммануил, хотя я даже не упоминал об этом.