— Ее так звали к телефону, — пожал плечами официант.
— Тебя это не удивляет?
— Это не мое дело, господин.
— Зато мое. Выполняй, что приказано!
— Зачем так круто-то? — спросил я Варфоломея, когда парень в очередной раз переместился к соседнему столику.
— Здесь по-другому не понимают.
— Госпожа желает убедиться сама, — вернувшись, доложил наш парламентер. — Она спрашивает, нет ли у вас какого-нибудь документа, заверенного императорской печатью?
— Тьфу! — вышел из себя Варфоломей. — Вот она конфуцианская этика! — однако начал рыться по карманам, в поисках документа.
Самое интересное, что он у него оказался. Варфоломей извлек на свет божий некую несерьезного вида бумажку и помахал ею у нас перед носом. Печать на листке присутствовала, круглая, с иероглифами.
— Старая императорская, — пояснил он. — Пока не была готова новая, Господь пользовался ею. «Вечная жизнь, процветание и мир», — продекламировал Варфоломей.
— Это что? — поинтересовался я.
— Надпись на печати.
— Нет, что за документ?
— Да так, некоторые особые полномочия, — равнодушно протянул наш знаток китайской культуры и сунул бумажку официанту. — Из рук не выпускай. Потом мне отдашь.
Китаец принял документ, кинул на него один мимолетный взгляд, упал на колени и благоговейно поцеловал печать. Пока мы дивились этому ритуалу, девушка встала из-за стола и направилась к нам. Не вставая с колен, официант показал ей бумагу. Она кивнула и, как ни в чем не бывало, села за наш столик напротив Варфоломея. Тот посмотрел ей в глаза, побледнел, как полотно, и схватил ее за руку, казалось, мертвой хваткой.
— Ты пойдешь с нами, — жестко сказал он.
Я так и не понял, как ей удалось вырваться, хрупкой девушке из железных рук мастера меча, но она вырвалась, выпорхнула, как птичка, или, скорее, утекла, как вода, словно маленький ручеек, и устремилась к выходу из ресторана.
— За ней, быстро! — воскликнул Варфоломей, вскакивая из-за стола и на ходу вырывая бумажку из рук официанта.
— Да что на тебя нашло? — возмутился я. — Видно, твой змеиный желчный пузырь обладает не только общетонизирующим действием, а кое-каким еще!
— Да, какое у тебя право нам приказывать? — вмешался Марк.
— Идиоты! Она бессмертная! — и мы, наконец, кинулись следом за ним.
Мы вылетели в ночной парк.
— К берегу! Там на пароме!
Да, кажется, там действительно мелькнуло ее светлое платье. Мы прыгнули на паром, и он тут же отошел от берега. Но Хэ Сяньгу как сквозь землю провалилась.
— Упустили, — констатировал Марк.
— Возможно, — протянул Варфоломей и тоскливо оглянулся назад. Там под убывающей луной лежал Нефритовый остров, а над ним, словно призрак плыла похожая на островерхую шапку мага Белая пагода. — Кстати, Марк, ты интересовался моими правами. Вот, читай!
И он отдал Марку ту самую замусоленную бумагу. Я тоже заглянул в нее.
«Повелеваю всем всячески содействовать Варфоломею Антонову в поимке любого человека, на которого он укажет, и подчиниться любому его приказу, не представляющему непосредственной опасности для жизни моих подданных.
Царь Славы Эммануил Спаситель».
И императорская печать.
— Ничего себе! — заметил я. — Ну и власть у тебя.
— Господь слишком долго объяснял мне границы этой власти, чтобы я решился применить ее не по назначению. Я не самоубийца. Эта бумажка для особых случаев.
— Каких, например?
— Например, как сейчас.
Мы уныло сошли на берег, и тут вдали снова мелькнуло светлое платье.
— Она?
— Скорее! — и Варфоломей снова потащил нас вперед.
Мы бежали по прямым пекинским улицам под бельем, свисавшим со вторых этажей домов, мимо ночных рынков, еще далеко не пустых, где, похоже, до рассвета собирались торговать всякой всячиной, все дальше от центра города.
Вскоре мы оказались на полутемных улицах, в лабиринте одинаковых некрасивых низких домов. Мы свернули в переулок и уперлись в такой же обшарпанный домишко. Тупик. Девушки нигде не было.
— Смотрите, она наверняка вошла сюда, — Марк показывал на покосившуюся деревянную дверь, ничем не отличающуюся от всех прочих.
— Ну, давайте проверим, — вздохнул Варфоломей.
Мы толкнули дверь, и она легко открылась. Прямо перед нами спускалась абсолютно темная лестница в подвал. Марк зажег огонек зажигалки и пошел первым. Внизу нас ждала еще одна дверь, очень массивная, из крепкого дерева. Как ни удивительно, она тоже оказалась открытой. Мы вошли внутрь и обалдели.
Это был старинный дворец или храм. Скорее храм. У входа горело несколько свечей, тускло освещавших зеленые каменные колонны (я бы не удивился, если бы это был нефрит), фигуры неизвестных мне божеств и росписи на стенах. Варфоломей отобрал зажигалку у Марка и подошел к идолам.
— Сиван му, мать Западного неба, — назвал Варфоломей. — Дун Вангун — князь Востока. А вот и наш друг, Нефритовый император Юй-хуан в окружении бессмертных.
— Где мы?
— В гостях у даосов, — небрежно уронил Варфоломей и направился к росписям. — А вот это даосский рай Шоу шань (Гора долголетия), — и Варфоломей повыше поднял зажигалку, осветив горный пейзаж с озерами, протоками и скалистыми берегами, где среди сосновых рощ и садов прятались изящные мостики и беседки. — Смотрите-ка: здесь надпись. «Ты слышал уже флейту земли, но не слышал еще флейты неба». И еще: «Рождение как сон, смерть как пробуждение». Интересно… Это Чжуан-цзы[38].
— Что?
— Чжуан-цзы — древний китайский философ. Четвертый-третий века до рождества Христова. Написал трактат. Тоже «Чжуан-цзы». Некоторые исследователи считают его древнее «Дао-Дэ цзина».
— Древнее чего? — переспросил Марк.
Варфоломей тяжело вздохнул. Он явно не привык иметь дело с такими невеждами. Но, тем не менее, терпеливо объяснил.
— «Дао-Дэ цзина», трактата Лао-цзы, которого считают основателем даосизма.
В храме стоял какой-то странный запах, немного напоминающий аромат курительных палочек, но другой, не такой, как у сандала. И от этого запаха становилось холодно в груди.
— Это не храм, — как-то издалека раздался голос Варфоломея. — Идите сюда.
Варфоломей стоял возле длинного стола уставленного различными емкостями, очень напоминавшими химические колбы и реторты, только они были непрозрачными, возможно, из-за толстого слоя пыли, покрывавшего здесь все без исключения.
— Здесь лет сто никого не было, — заметил Варфоломей.
— Тогда кто же зажег свечи? — возразил Марк.
Варфоломей оставил его вопрос без ответа, так как заинтересовался книгами, точнее толстыми папками с тетрадями и свитками из шелка, исписанного иероглифами.
— Сочинения даосских алхимиков. Ребята, это не храм, или не только храм. Это лаборатория. Пьетрос, ты химию знаешь?
— Не особенно.
— Смотри, здесь остатки какого-то красного вещества. Это не киноварь?
— Может быть. А почему именно киноварь?
— Основной компонент даосских эликсиров бессмертия.
— Но это же соединение ртути!
— Еще бы. Несколько императоров династии Тан жестоко поплатились за свою мечту о бессмертии. Они один за другим умерли в страшных мучениях от отравления тяжелыми металлами. Даосы их ложками кормили своими эликсирами.
— Так здесь могут быть пары ртути! Я очень хреново себя чувствую.
— Честно говоря, я тоже, — задумчиво проговорил Варфоломей.
Я чувствовал себя более чем хреново. У меня отчаянно кружилась голова, а в груди словно плавал айсберг. Еще минута и я заметил, как удлиняются следы моих пальцев на пыли стола и неумолимо поворачивается потолок. Последнее, что я увидел, было лицо Марка, искаженное гримасой ужаса.
Глава третья
Я упал… на зеленую траву, мягкую и высокую и зажмурился от полуденного солнца. Надо мной нависали ветви дерева, усыпанные розовыми цветами с тонким приятным ароматом. Я повернул голову. Там росло другое дерево, его ветви склонялись под тяжестью персиков, и в этом определенно было что-то неправильное. Я приподнялся на локте и осмотрелся. Это был склон горы, и далеко внизу сияла река, пробиваясь между скалистыми берегами, а надо мною возвышался улыбающийся китаец в малиновом халате.
Я вскочил на ноги и сразу стал выше китайца. Голова больше не болела. Мало того, я чувствовал себя просто превосходно.
— Ничтожнейший обитатель этой презренной горы недостойный Гэ Хун нижайше приветствует блистательнейшего из сановников величайшего из императоров И Ман У Ли, — и китаец низко поклонился. — Простите, как ваше драгоценное имя?
— Мое? — признаться, я растерялся.
Гэ Хун просто расцвел почтительнейшей улыбкой и согласно кивнул.
— Петр Болотов.
— Бо Ло Тоу, — старательно повторил китаец. Видно, имя показалось ему уж совсем непроизносимым.
— Где я?
— Ваше превосходнейшее тонкое тело — на этих, ничем не примечательных Пещерных небесах, а физическое — пока осталось у входа в подземную обитель.
— Каких небесах?
— Пещерных, — Гэ Хун улыбнулся еще слаще, хотя это казалось невозможным. — В знаменитых Славных горах есть пещеры, через которые можно попасть на десять больших и тридцать шесть малых Пещерных небес, населенных бессмертными. И эта жалкая гора, блистательный Бо Ло Тоу, находится в моем управлении, — и китаец снова поклонился.
Я недоверчиво взглянул ему в глаза, и в них находилось по два зрачка. К тому же я обратил внимание, что кончики ушей моего собеседника были несколько острыми. Гм…
— Бессмертными, говорите? Уж, не с помощью ли даосских эликсиров они обрели бессмертие, — недоверчиво поинтересовался я.
— Да, ученейший из сановников! И с помощью наших немудреных эликсиров.
— На основе ртути?
— Киновари! О, невежественный, — китаец неожиданно вышел из себя. — О, обывательская ограниченность! О, узость кругозора неучей, не видящих разницы между точной наукой и презренным шарлатанством, достойным лишь работы палача! О высокомерие невежд! Ну, подумай сам: ведь, если из белой ртути получается красная киноварь, почему бы этой киновари не быть заодно и эликсиром бессмертия?