— Странно, — заметил Марк. — По моим расчетам сейчас должно быть часа четыре.
— Восемь утра, — возразил Варфоломей, взглянув на часы.
— Да, точно, — подтвердил я.
— Петр, — не унимался Марк, — когда ты очнулся, я посмотрел на часы. Было два часа ночи. Вы хотите сказать, что мы шесть часов бродили между мертвыми китайцами?
— Смотря по тому, как я хочу пить, может быть и шесть часов. Пойдемте, вон торговец гороховым напитком.
Варфоломей был абсолютно прав. Меня тоже мучила жажда. Этой самой зеленоватой гадостью торговали прямо на улице, и услужливый китаец налил нам по пиале. Гадость по вкусу очень отдаленно напоминала пиво. Мы закусили лепешками чуньбин и сразу пришли в себя.
Улицы уже запрудил сплошной велосипедный поток. По количеству велосипедов Пекин мог легко соперничать с весьма велофицированной Веной, и заткнул бы за пояс последнюю. К тому же обитатели европейской легкомысленной красавицы предпочитают возить велосипеды на крышах автомобилей на случай «пробки», а здесь для многих это единственный вид транспорта. Что, впрочем, совершенно не исключает «пробок», кои мы и имели несчастье наблюдать, когда приблизились к центру города.
Машины заполняли собою улицы, как детали картины-головоломки, и абсолютно никуда не двигались. Так что мелькнувшая у нас было идея поймать такси, отпала сама собой.
— Варфоломей, здесь, что всегда так? — поинтересовался я.
— Вообще, бывает. Но сегодня как-то особенно.
Через пару кварталов нам все стало ясно. Улицы были просто перекрыты, потому как к центру города двигалась демонстрация. Судя по возрасту и общей веселости, оная демонстрация состояла в основном из студентов и впечатление производила не очень серьезное. Хотя, с другой стороны, уж больно их было много! Я почитал лозунги: «Долой чиновников-взяточников!», «За гражданские свободы!», «Мы не бунтовщики!», и один, который мне особенно не понравился: «Срединному государству — ханьскую[40] династию!», то есть в смысле «Китаю — китайскую власть!». Вот сволочи!
Варфоломей долго, наморщив лоб, смотрел на это действо, пока ему под руку не попался продавец газет. Наш друг сунул ему монету и впился глазами в приобретенный печатный орган. Орган нес полную чушь. «Третий день студенческих протестов», — нагло утверждало название. «И Ман У Ли согласился принять представителей демократических организаций».
— Как, «третий день»? — опешил я.
— Посмотрите на число, — спокойно посоветовал Марк.
Число имелось. Двадцать пятое апреля. И это означало, что мы бродили «между китайскими мертвецами» не шесть часов, а шесть дней. Мы переглянулись.
— Марк, у тебя часы с датой? — спросил я.
— С датой… Двадцать пятое апреля, — подтвердил Марк с усмешкой смельчака, поднимающегося на эшафот.
— Господь с нас шкуру спустит, — озвучил я Марковы мысли.
Варфоломей вздохнул.
Глава четвертая
До дворца мы шли пешком, вместе с демонстрацией. То есть как бы вместе, а как бы и нет. Параллельно, вдоль стен домов. В том же направлении, но не с нею.
Дворцовую охрану мы миновали почти благополучно, если не считать того, что солдаты посмотрели на нас чересчур внимательно, а один из них сразу позвонил куда-то по сотовому. Зато, когда мы вошли в павильон, нас сразу поймал Иоанн.
— Вы, что, с ума сошли? — прошептал он и схватил Марка за руку. — Вы знаете, что существует приказ о вашем аресте?
— Нет, — спокойно сказал Марк. — Отцепись!
— Это из-за нашего недельного отсутствия? — поинтересовался Варфоломей.
— Если бы только! Вас кто-то оклеветал. Надеюсь, что оклеветал. По крайней мере, я в это не верю.
— Как оклеветал?
— Пойдемте, быстрее. Потом все расскажу. О вас уже наверняка известно, — и Иоанн потянул нас куда-то по лабиринту дворца.
Мы миновали несколько зданий, пересекли пару внутренних двориков и искусственных речек, пока Иоанн не затащил нас в бурый одноэтажный павильон на берегу миниатюрного прудика, украшенного растительностью и причудливыми камнями. Здесь ангелочек наконец вздохнул с некоторым облегчением.
— Ну, так, что случилось? — спросил я.
Иоанн приложил палец к губам.
— Тише! Это кабинет Господа.
— И ты сюда нас привел? Чтобы, сразу арестовали?
— Тише! Умоляю! Да поймите, что это единственный выход. Вас обвиняют в заговоре.
— Каком заговоре?
— Что вы собираетесь заманить Господа в ловушку и убить в сговоре с какими-то даосами.
Мы переглянулись. Иоанн заметил, разумеется.
— Так значит есть основания? — резко спросил он.
— Нет, конечно, — покачал головой Варфоломей.
— Тогда будет лучше, если Он выслушает ваши собственные объяснения. Он сейчас должен быть здесь. Пойдемте.
Мы прошли павильон насквозь. Окна противоположной стены выходили в небольшой внутренний дворик.
— Стойте! — шепнул Иоанн. — Опоздали!
Справа от нас у стены дворика в резном кресле из красного дерева, инкрустированного драконами, в лазурных императорских одеждах сидел Эммануил. Думаю, он нас не видел. Зато нам из полутемной комнаты можно было прекрасно наблюдать за происходящим. По дорожке, выложенной камнями разных оттенков от светло-серого до коричневого, образующих прихотливый узор, к Господу приближались два молодых китайца в джинсах и майках с иероглифами «минь го» — народное государство. За ними по пятам следовала охрана.
— Бунтовщики, — шепотом пояснил Иоанн.
Внутренний дворик был украшен довольно большими, почти метровой высоты, бонсаями[41] на плоских деревянных подносах на трех ножках: соснами и, кажется, вишней. Бонсаи располагались на возвышениях и возле пористой и ноздреватой искусственной каменной горки, выстроенной у противоположной стены садика. У подножия горки был маленький декоративный водоем с высоким белым камнем посередине. А над прудиком, словно в почтительном поклоне, склонялись тонкие ветви деревьев, и свисала похожая на осоку трава. Я подумал, что в такой умиротворяющей обстановке только и принимать бунтовщиков.
Китайцы остановились в полутора метрах от трона и преклонили колени.
— Ничего себе, бунтовщики! — заметил я.
— Конечно, бунтовщики, — шепнул Варфоломей. — Перед императором следует трижды встать на колени и совершить девять земных поклонов, а не просто коленопреклонение, как перед каким-нибудь мелким чиновником. Правда, потомки Юань Шикая отменили земные поклоны — и вот результат. Совсем распустили народ.
Эммануил сделал им знак подняться. Китайцы встали и поклонились еще раз.
— Как ваши имена? — спросил Господь.
— Вэй Ши, — с поклоном представился китаец потоньше и помоложе. Он имел пухлые губы и тонкий нос, насколько вообще можно назвать тонким нос китайца, и носил очки, которые, впрочем, пред очами государевыми были торопливо сняты и запихнуты в карман джинсов так, что одна дужка непокорно осталась висеть снаружи. По-моему, такой человек был бы уместен в компьютерной фирме за монитором.
— Ли Сяо, — поклонился его собрат. Этот был полнее и впечатление производил более солидное.
— Может быть, уйдем, — предложил Марк. — Это не для нас.
— Ничего, останемся, — возразил Иоанн. — Поверь, так будет лучше.
Господь принялся внимательно изучать посетителей.
— Я вас слушаю, — наконец сказал он.
— Вот наши требования, — сказал Вэй Ши, и с поклоном подал Эммануилу аккуратную свернутую бумагу.
Господь даже не пошевелился.
— Требования? — одними губами переспросил он и слегка приподнял брови. Наступила пауза. Китаец выпрямился и нагло взглянул на Эммануила. Охрана за его спиной сделала шаг вперед. Господь предостерегающе поднял руку.
— Не нужно!
Потом посмотрел на Вэй Ши и Ли Сяо.
— Верно ли мне доложили, что эпитет «бунтовщики» очень обидел вас и ваших сторонников?
— Да, это величайшее оскорбление. Нас обвинили в сыновней непочтительности.
— Я уже собирался снять это обвинение, но разве почтительный сын может предъявлять «требования» к главе семьи? — и Господь взглянул на китайцев очень тяжело. Повисла тишина. По-моему, Эммануил пережимал. Он играл на грани фола. Неужели он собирался разгонять демонстрацию? Но, нет, видимо, он очень хорошо знал, что делает.
Вэй Ши посмотрел на Ли Сяо, и тот кивнул.
— Мы неправильно выразились, — объяснил худой китаец. — Это наше прошение.
И он снова с поклоном протянул бумагу Господу.
— Так не подают прошение государю! — резко сказал Эммануил.
Вэй Ши медленно опустился на колени, и Господь, наконец, принял бумагу и развернул ее.
— Гражданские свободы? Разве у вас их нет? Я не закрыл ни одной газеты. А то, что старые журналисты по привычке восхваляют меня, как раньше восхваляли наследников Юань Шикая — следствие их внутренней несвободы, а не моей цензуры. Кто мешает вам организовать собственное издание и писать там все, что вы хотите? Да вы это уже и делаете. В городе не сорвано ни одного дацзыбао. Так что я считаю вопрос исчерпанным. Относительно же организации новых студенческих изданий я готов поговорить с вами отдельно. Ведь вам понадобится поддержка. Как вы относитесь к этой идее? — и Эммануил посмотрел на коленопреклоненного Вэй Ши.
— Вы встаньте, встаньте! Вы же сейчас ко мне не обращаетесь.
Китаец поднялся на ноги.
— Так, дальше, — продолжил Господь. — «Чиновники-взяточники». Я очень благодарен вам за помощь. Я старался сохранить как можно больше постов за ханьцами, и потому люди недостойные тоже могли остаться на своих должностях. Разумеется, так быть не должно. Но мне нужны списки. Тогда я прикажу провести расследование по каждому отдельному случаю. У вас есть списки?
— Да! — Вэй Ши достал еще одну бумагу и, преклонив колени, отдал ее Господу. И я готов поклясться, что теперь китаец сделал это с энтузиазмом.
Эммануил пробежал глазами документ.
— Хорошо, разберусь. Так, относительно «бунтовщиков». Ну, что же, теперь я вижу, что вы не бунтовщики, и больше никто не посмеет вас так назвать. И, наконец, о том, чего нет в этом документе, но о чем все вы думаете, и что написано на ваших плакатах и в дацзыбао. Я имею несчастье не быть ханьцем. Признаться, это обвинение меня удивило. Я не ожидал от людей столь умных и образованных, как пекинские студенты, такой ограниченной политической идеологии. «Поднебесная