Миниатюры индийского стиля представляли, в общем, те же сюжеты, только пастушки на них были остроносы и изображены в профиль, а Кришна толст и похотлив.
Под миниатюрами курились сандаловые палочки. Не понимаю прелести сандала! По-моему, он пахнет дешевым мылом.
Из европейских плакатов меня особенно заинтересовал один. На нем полулев-получеловек очень картинно убивал некоего врага, вырывая у него внутренности с соответствующим количеством крови и наматывая кишки убиенного себе на шею.
— Это Кришна в образе Нарасинхи[98], убивающего демона, — объяснил Андрей.
Я недоумевал. Как такой Бог может вызвать симпатию? Тем более бхакти — преданную любовь? Культивирование ненависти к демонам, на месте которых каждый может представить себе своих врагов, кое-что объясняло. Но все ли? Я задумался.
— Я сегодня служу пуджу[99], — объявил Андрей. — Сам Чайтанья[100] признал мое брахманское посвящение.
— А, кто такой Чайтанья?
Андрей посмотрел на меня, как на идиота.
Я лихорадочно пытался вспомнить «Историю Индии», честно проштудированную неделю назад.
— А-а! Поэт пятнадцатого века.
Андрей хмыкнул.
— Чайтанья — Золотая Аватара, один из самых знаменитых бессмертных Индии. Аватара Радхи и Кришны.
— Что? Одновременно? — мне хотелось прикалываться.
— Да. Одновременно. Приходи. Сам увидишь.
Я глубоко вдохнул и твердо решил не оскорблять религиозных чувств друга.
— В Калькутте служишь?
— Да.
Это меня расстроило.
— Может быть, завтра?
Я в общем ничего не имел против того, чтобы посмотреть на индусское богослужение, мне было интересно.
— Можно и завтра. А сегодня?
— Сегодня я собирался к Рамакришне. Тоже, говорят, аватара.
Андрей поморщился.
— Не советую. Лажа это все. Он считает себя аватарой Кришны, но при этом является бхактом Кали[101].
— Как это? Тоже Кришны?!
— Ну, это как раз не удивительно. Может быть несколько аватар одновременно. К тому же существуют экспансии. Хоть миллион! Господь может распространить себя в бесконечное множество форм.
— Он, что, аватара Эммануила?
— В некотором роде. Учитель — тоже аватара Кришны. Он Калки, последняя аватара.
— Он говорил, что он — аватара Вишну[102].
— Это вишнуиты так считают. Заблуждение. Вишну — сам проявление Кришны.
— А-а…
В голове у меня окончательно все перепуталось.
Андрей любовался моим замешательством и покровительственно улыбался.
— Ладно. Хочешь к Рамакришне — езжай к Рамакришне. Полюбуйся кстати на его возлюбленную. Она тебя шокирует.
И он сунул мне индуистскую открытку.
— Кали. Природа-мать.
На открытке была изображена голая по пояс полногрудая женщина с высунутым красным языком. Единственной одеждой ей служила юбка из отрубленных рук, а пояс украшали отрубленные мужские головы. На шее висело ожерелье из черепов, а в руке она держала окровавленный нож. Она танцевала, попирая ногами тело красивого юноши. Тело это было сиреневого оттенка, что, вероятно, указывало на то, что он мертв.
— Это Шива[103], — пояснил Андрей. — Ее супруг. Кали пляшет на трупе супруга. А потом она с ним совокупляется. У меня есть еще одна открытка…
— Не надо! — сказал я.
Иезуитское воспитание еще давало о себе знать.
— Она тоже убивает демонов?
— Не обязательно. Природа!
Андрей развел руками.
Храм Кали стоял на левом берегу Ганги, так что ее воды подходили к самым ступеням. К храму вела открытая терраса с двумя рядами однокупольных храмов Шивы, напоминавших сталагмиты. И пять таких же куполов-сталагмитов разрезали серое небо над храмом ужасной возлюбленной Рамакришны. А по другую сторону мощеного двора, лицом к Кали, стоял храм Кришны и Радхи.
К храмовому комплексу прилегал сад. Мне нужен был северо-западный угол храмовых построек, где находилась комната святого.
Когда я подходил к храму Кали, от стены отделился молодой человек, больше всего похожий на откормленного студента престижного колледжа.
— Здравствуйте, уважаемый господин. Бхагаван[104] просил провести вас к себе.
— Меня? — я не предупреждал о своем приходе.
— Вас.
Бхагаван Рамакришна сидел в позе лотоса на низком ложе у стены и производил впечатление ученого-физика, которому долго не платили зарплату. Аккуратная борода и изможденный вид. Ученики расположились на полу, а по сему при входе мне пришлось снять обувь.
Приведший меня молодой человек простерся перед ним ниц. Я стоял в нерешительности. Рамакришна посмотрел на него.
— Спасибо, Нарендра, что ты его привел.
Святой встал и направился ко мне, взял за руку, вывел на веранду. Хлестал ливень, вспенивая воды Ганги. Тонкие струи стекали с крыши.
Он посмотрел мне в глаза.
— Ты идешь своим путем, следуя космическому закону, но помни, что твоя судьба не менее важна, чем судьба твоего господина. Ты сейчас только его спутник. Но так будет не всегда. Ты — тоже аватара.
Тут взгляд его остановился, рука похолодела, и я испугался, как бы он не упал.
Распахнул дверь в комнату.
— Эй! Кто-нибудь! Вашему учителю плохо.
Влетел Нарендра.
— Ничего страшного. Это самадхи[105].
Увел в комнату, усадил на постель.
Рамакришна, кажется, пришел в себя.
— Эммануил — аватара. Я это вижу. Нет никакого сомнения. Только в нем более проявлен аспект Шивы. Или Калки… Да, я думаю, что он действительно Калки. Моя Божественная Мать узнала его.
Сказал Рамакришна и вновь погрузился в самадхи.
От простоты и обреченности его утверждения я вздрогнул.
Рамакришна заговорил снова.
— Вы, европейцы, ограниченно думаете о Боге. Бог не только созидание, он и разрушение. Смерть так же естественна, как и жизнь.
И погрузился в самадхи.
В полусознательном состоянии он запел:
— Божественная Мать всегда играет
С Шивой, в блаженной радости.
Она много пьет, но не падает.
Она танцует на груди Своего супруга,
Мир сотрясается под тяжестью Ее стоп.
Оба они у предела безумия;
Оба бесстрашны и свободны.
Я вспомнил открытку с Кали и мертвым Шивой. Эти тоже считают, что смерть — освобождение?
Рамакришна закончил петь и произнес:
— Бог пребывает во всем. В каждом человеке, добром или злом, в каждом звере и каждой птице. В каждой капле дождя за этим окном.
Он посмотрел на меня.
— И в твоем сердце. Он, как компас, укажет тебе направление. Просто слушай его и повинуйся его воле.
И погрузился в самадхи.
Как бы ни так! Мой внутренний компас только бешено вращался вокруг своей оси.
Когда я покидал храм, дождь перестал, и солнце вспыхнуло в разрыве темных туч, как цветок огня на ладони Шивы. И окрасило алым воды священной реки.
Именно тогда у меня на поясе зазвонил мобильник.
— Пьетрос! Немедленно возвращайся!
— Уже еду.
Кажется, я понял смысл индусской религиозности. Нет! Не культивирование ненависти — религиозный мазохизм. Индусу приятно представлять себя игрушкой Бога. А то и его жертвой. Теперь понятна привлекательность Кали в юбке из отрубленных рук и Шивы в ожерелье из черепов. Мне бы чуток религиозного мазохизма!
А еще до меня дошло, почему Индию регулярно завоевывали на протяжении всей ее истории все, кому не лень.
Глава вторая
Я поднялся по ступеням дворца Радж Бхаван и тут же позвонил Эммануилу.
— Я здесь, Господи.
— Иди к себе и включи телевизор.
По телевизору передавали об индо-мусульманских столкновениях в Гуджарате. Все началось с религиозной процессии в городе Дварка. Индусы праздновали новое пришествие Кришны. Мусульмане, никаких нежных чувств к Кришне не испытывавшие, устроили контрпроцессию с призывами не сдаваться Эммануилу. Полетели камни. Были раненые и даже убитые. Но этим не кончилось. Обиженные индусы разобрали по камушкам одну из мечетей, стоявшую на месте, как-то связанном с деятельностью Господа Кришны. Мусульмане устроили индусский погром.
Честно говоря, я был целиком на стороне индусов. От этих мусульман во всем мире один геморрой. Но Эммануил решил иначе.
— Последователи ислама обязаны мне подчиняться, как Великому Халифу всех мусульман. Последователи индуизма — как воплощению Нараяны. Поэтому я приказываю всем сложить оружие. Если в течение двадцати четырех часов этот приказ не будет исполнен — погибнут все.
Правительство в Дели на этот раз было совершенно солидарно с Эммануилом и обращение поддержало. Правда, без угроз.
Время шло. Ультиматум был объявлен в пять часов вечера.
Ночь прошла спокойно, без событий. Утром я включил телевизор. В Гуджарате ничего не изменилось. Обращение Господа было благополучно проигнорировано. Только беспорядки докатились до Бомбея.
Господь ждал. Мучительное ожидание. Что-то должно было произойти. Я шел по коридору дворца (просто хотелось на воздух), когда столкнулся с Марией. Мне было любопытно, но я не решался задать вопрос. Мы никогда не были особенно близки.
Она остановилась, улыбнулась. Кажется, после воскрешения ее красота стала ярче и резче. Голубое платье. По-моему, ей больше шло черное и красное.
— Мария?
Она поняла.
— Просто я хотела быть с ним, Пьетрос. Это возможно только для бессмертных. Тех, кто не прошел через смерть и воскресенье, его прикосновение убивает. К сожалению, я не сразу это поняла… Эта Хунсянь — только наложница. Была.
— Прикосновение убивает?
Я вспомнил римских заговорщиков, «Союз связующих». Мой разговор с Марком. «Отчего они умерли?» — «Чтоб я знал!» И похороны кота Соломона, слишком любившего своего хозяина.