— Могучий артефакт, — сопя, заявил прапорщик.
— Или же расположенный физически в иной реальности, — взял Кусов небольшую лампу. — Этот инженер занимается, якобы, параллельными мирами, так что ушлый хват. В этом сосуде он мог что-то спрятать и защитить это нечто явлением, не порожденным нашим пространством-временем. Ну да ладно, отошлем его в Петербург, наши профосы[58] додумаются, чего тут и как.
Он уже хотел было сунуть лампу в карман, но перед тем инстинктивно потер ее ладонью. Прислушивавшийся к разговору Юзек закрыл глаза, ожидая взрыва. Но вместо этого из лампы с шипение вылетел клуб дыма. Кусов бросился на пол и вытащил револьвер. Дым сформировался в две объединенные объятиями фигуры. Но, еще до того, как толком материализоваться, они разделились и бросились в наступление. Алоизий накинулся на прапорщика всей тяжестью тела и повалил того на землю. Данил же накинулся на Кусова и схватил его за запястье вооруженной револьвером руки.
— Мать его женщина, это всего лишь обычная лампа с джинном, — рявкнул полковник, сражаясь с Данилом. — Михаил Павлович, разорвите-ка этого пустынного демона в клочья!
Свободной рукой он ударил Довнара в лицо. Попал он ему в бок головы, не зная, что у инженера под кожей частично металлическая черепушка. Полковник заорал от боли и потряс рукой, но от битвы не отказался, и очередной удар кулаком нацелил в живот противнику. Данил застонал, а в ответ отклонился, после чего, подскочив, треснул лбом прямо в лицо красавчику жандарму. Кусов только хрюкнул и без сознания упал на спину.
Тем временем Алоизий очутился в железном зажиме четырех рук равного ему ростом Михаила Павловича. Два великана мерялись силой, с грохотом разбрасывая простреленную мебель. Стекло хрустело, а дерево трескалось под их ногами. На шее Алоизия появились толстые жилы, когда прапорщик, вопреки приказу, вместо того, чтобы разорвать на клочья, поначалу попробовал раздавить джинна. При этом он обладал с усилием парового молота для производства листового металла. Украшения на табличке раскалились от жары, зубчатые колеса в руках жандарма стрекотали на самых высоких оборотах. У нормального человека от такого «объятия» все внутренности давно бы уже вылезли через уши и нос, но Алоизий не был человеком. Совершенно неожиданно он оскалил в усмешке свои белоснежные зубы и дунул в лицо жандарму струей дыма и песка. Старинная штучка пустынных демонов и на этот раз оказалась весьма эффективной. Скобелев стиснул веки и спазматически закашлялся. И в тот же самый миг, до него дошло, что сжимать-то и нечего. Негр выскользнул из его захвата и очутился за спиной. Он столкнул окаменевшего от ужаса Юзека со стула и схватил тяжелую мебель обеими руками. А затем треснул ею сверху по башке ослепленного прапорщика. Стул рассыпался на мелкие кусочки, сам же жандарм тяжело осел на пол.
— Солидные дубовые стулья, по пятнадцать рубчиков за штуку, — буркнул через плечо Данил, целясь в стоящего на четвереньках Кусова из отобранного у него же револьвера. — Из Берлина их привез, чтобы как можно дольше нам служили.
Джинн схватил какой-то чудом уцелевший фаянсовый испаритель и приложил им по голове протиравшего глаза прапорщика. Прибор рассыпался, зато Скобелев наконец-то без чувств упал на валявшийся на полу мусор.
— А испарители от дедушки остались. Вроде бы, он заказал их в Мейсене, еще в свои алхимические времена, — прибавил Данил. — Но не стесняйся, завершай процесс уничтожения, и так ведь практически ничего не осталось. Вон, гляди, там лежит медный алембик еще станиславовских[59] времен. Его тоже можешь расколотить.
Полковник Кусов оттирал кровь, обильно текущую из разбитого носа. Левую руку он незаметно протянул к сапогу. В самый последний момент Данил ногой ударил его по руке, выбивая стилет с обоюдоострым клинком. На всякий случай, он приставил ствол револьвера ко лбу жандарма.
— Дом со всех сторон окружен, — с достоинством заявил полковник. — Вы никуда не сбежите.
— А мы и не собираемся убегать, — легко ответил на это Данил. — Так, заскочили сюда, чтобы кое-что с собой захватить. Вставайте, ваше благородие, пошли.
Алоизий с благодарностью пожал руку Юзеку, а потом шепнул ему на ухо, чтобы он заполз в какую-нибудь щель на крыше флигеля и смылся через парочку часов, когда вся катавасия наверняка закончится. Приказчик отвесил поклон и, в соответствии с советом, убежал по лестнице наверх.
Данил позволил Кусову подняться и подтолкнул его вперед, приставив ствол к спине. Алоизий распахнул перед ними двери и, кланяясь, прошел вперед. Как только они вышли на двор, из жилого дома выбежало несколько вооруженных жандармов. С крыши спрыгнули два худощавых автомата, вооруженные до зубов и блещущие глазами, лезвиями и стволами.
— Отходите, а не то полковник попробует пулю! — заявил Данил решительно.
Жандармы остановились. Каждый из них целил из своего пистолета. Сделалось тихо.
— Не стрелять, — буркнул Кусов.
Жандармы послушно опустили оружие, но никто из них не отступил хотя бы на шаг.
— Алоизий, будь добр, раскочегарь котел и устрой местечко для гостя, — попросил инженер, жестом головы указывая Навозника. — Мы через пару минут выезжаем, и господин полковник поедет с нами.
Варшава, 14 (26) ноября 1871 г., 13–10
Сюртук и жилетка, найденные в доме Данила, для могучего Фойригена оказались чуточку малы. В одежу инженера тот втиснулся с трудами и неуклюже, как будто бы уже много лет не одевался, что, впрочем, соответствовало истине. Тем не менее, Генриетта приняла его превращение в опрятно одетого джентльмена с удовольствием. Коротковатые штанины и слишком темный сюртук редкостью не были, и на улицах частенько можно было видеть студентов и молодых мастеровых в одежде, из которой сами они давно уже выросли, или же унаследовали от родителей. Зато сияние, исходящее от зомби, придавало ему истинно аристократический вид и отвлекало внимание от несовершенства костюма.
На голову ему Геня натянула цилиндр Давида и так вот одетого повела по улицам. Они шли под ручку, словно супружеская парочка, а девушка только и молила, чтобы не встретить никого из знакомых, и уж более всего — князя Кусова. Они спокойно добрались до Маршалковской, обгоняя или встречая немногочисленных прогуливающихся варшавян. Большинство горожан уже посетило утреннюю воскресную мессу и по причине паршивой погоды сидело теперь по домам в ожидании праздничного обеда. Немногочисленное людское движение, с одной стороны, было благословением, поскольку значительно снижало риск встретить знакомого, с другой же стороны — по той же самой причине они двое в глаза бросались.
Генриетта остановилась перед входом в Фортепианную фабрику Краппа и Седлера, загрохотала в двери кулаком, да так, что эхо пошло по всей улице. Ответила ей глухая тишина. Девушка стояла перед входом и глядела на него так, словно желала выжечь в древесине дыру. Понятное дело, что в воскресенье на фабрике не было ни единой живой души, ну а сторож, напившись вдрабадан, где-то спал. Черт подери! Ей нужно было фортепиано, самое обычное фортепиано. Буквально на несколько минут, чтобы Фойриген немного на нем поиграл и наконец-то все вспомнил. Ведь пианино, это самый популярный инструмент, который наверняка имеется в большинстве домов. Наинеобходимейшая штука в меблировке любой мещанской квартиры, без которой ни одна нормальная семья просто не может обойтись. Да в одной только Варшаве этих инструментов должно иметься несколько тысяч.
Генриетта прикусила губу. В этом городе она жила уже несколько месяцев, по, собственно, никого и не знала. Она восстановила в уме все свои варшавские знакомства: четверо канцеляристов из государственного архива, в котором работала, но их, собственно, ничего и не связывало. Эти четверо относились к ней подозрительно, потому что появилась ниоткуда и, скорее всего, занималась шпионажем, что отчасти было правдой. Канцелярия была всего лишь прикрытием, временным занятием для спящего агента. Кроме чиновников Геня знала хозяйку своей квартиры Ясю и ее семейку, а еще — очень поверхностно — нескольких дам из Общества Благотворительности, где она иногда помогала в качестве волонтера и сборщика средств. Но ни одной из них нельзя было назвать подругой, чтобы вот просто так прийти в гости, да еще и трупохода с собой притащить. Может, пани Чверчакевич? Женщина современная, с открытым умом, эта могла проявить понимание. Нет, похоже, это все же преувеличение. Это дело могло бы плохо повлиять на доброе имя писательницы.
Улица Маршалковская в сторону Саксонского (Саского) парка, фотография начала XX века
— И что теперь? — заинтересовался Фойриген.
— Будем ходить по музыкальным складам, которых в городе имеется несколько. Быть может, в какой-то из них нас и впустят. К сожалению, их адресов я не знаю, а эту фабрику запомнила совершенно случайно, потому что проходила рядом. — Генриетта неуверенно разглядывалась. Но в тот же миг заметила сонно движущегося извозчика. Девушка тут же выскочила на мостовую. — Извозчик! Да стой же ты, черт подери!
Извозчик остановил свой уже потасканный экипаж и с поклоном пригласил желающих клиентов занять места. Тут до Генриетты дошло, что глазки у возницы бегают во все стороны, да и сам он сидит на козлах как-то пошатываясь.
— Какие-нибудь магазины с фортепиано знаешь? — не рассусоливая, спросила она.
— Да как же не знать, моя королева, — радостно заявил извозчик, и Генриетта с расстояния в пару шагов почувствовала идущий от него такой сильный запах водки, которого не постыдился бы и целый ликероводочный завод. — Да я все фортепианы в Варшаве знаю. Один даже мой добрый приятель, живет на Длугой, временами поигрывает в Швейцарской Долине[60]. Еще знаю, где находится дом пана Монюшко[61]