Я молча протянул старый гаджет.
Моя спутница спустилась с платформы в перелесок и исчезла за деревьями.
Изрядно замерзший, я опять принялся вышагивать по перрону.
Всего за день осторожный тип превратился в злостного преступника. И не то чтобы я рисковал. Не то чтобы нарывался. По шкале авантюризма от одного до десяти, где один — покупка просроченного майонеза, а десять — вступление в ЧВК с целью накопить на беззаботную старость, автостоп с незнакомой девушкой едва дотягивал до четверочки. Скромное развлечение с легким романтическим привкусом.
И чем оно обернулась? Вчера — обычный студент. Сегодня — беглец, вор и убийца. Садист, ко всему прочему.
Идеальный кандидат для показательной расправы. Связался с активисткой-рецидивисткой, бросил родной университет ради страны НАТО, убил уважаемого человека.
Вместе с чувством вины меня терзали сомнения, действительно ли мы добили Валентина. Выбитые зубы, раскуроченное небо, сотряс — есть множество примеров, когда выживали и с более тяжелыми травмами. Легко представить, как Валентин приходит в сознание и вопит о помощи.
Бутылка, уродливо торчащая из пасти, развеивала опасения — и не развеивала.
Напрашивался вариант сгонять обратно в дом и убедиться в том, что я параноик. Самый разумный и самый немыслимый вариант. Проще в полицию пойти с повинной или на рельсы броситься, лишь бы не открывать крышку и не заглядывать в подвал.
Спасибо судьбе, генам и Вселенной: я, похоже, не из тех, кого тянет на место преступления.
Что точно ожидало впереди, так это кошмары. Однотипные, с повторами, как противная реклама. Недобитая жертва преследует, оживает после ударов, смеется в лицо, харкает кровью.
И хорошо, если только в кошмарах.
В горле запершило. Я поймал себя на мысли, что боюсь сглатывать слюну, дабы не раздражать горло.
Наверное, все-таки орал во всю глотку, когда бил по бутылке.
Зарема вернулась без пакета и полезла в рюкзак за влажными салфетками, чтобы вытереть руки.
— Слава стихийным свалкам, — сказала она. — Наткнулась на такую. Постаралась перемешать старый мусор и наш.
— Футболку мою тоже выбросила? С кровью?
— Запихала как можно дальше, под рваный матрас и какие-то гнилые корки. Сырость там что надо. Это лучше, чем везти улику с собой в электричке.
Звучало так же разумно, как и тревожно.
— А диктофон?
— Разбила камнем и закопала остатки.
И не такие выживали.
— Теперь, если ты не возражаешь, послушаю музыку.
Я не возражал.
В половину шестого Зарема вынула наушники и перетащила рюкзаки к краю платформы.
— Прикинь, электрички не будет? — спросила она.
Я слишком устал, чтобы тревожиться и насчет этого. Если не приедет, накидаюсь водки и усну на траве.
На перроне появился первый после нас человек. Плешивый мужик в оранжевой ветровке, мешковатых брюках и сандалиях. Он встал чуть поодаль и осторожно посматривал на нас, как посматривают на незнакомцев.
Меня пошатывало. Я убрал руки в карманы, прикрыл глаза и вообразил себя маятником. Со стороны могло показаться, что едва держусь на ногах от слабости и вот-вот рухну.
— Ты как? До электрички продержишься?
Я разомкнул веки.
— У меня для тебя подарок.
— Что ты несешь?
— Сегодня ты угостила меня яичком с солью…
— Вчера.
— Неважно. Моя очередь.
Я вытащил из кармана кошелек Валентина. Зарема моментально поняла и ахнула.
— Выброси немедленно. Хочешь, чтобы нас с уликами взяли?
Повернувшись спиной к гражданину в оранжевой ветровке, я извлек содержимое. Фотография три на четыре, канцелярская скрепка, скидочные карты и четыре с половиной тысячи наличными.
Купюры спрятал в карман, а остальное убрал в кошелек.
— Улики где выбросить?
— Прямо здесь и выкинь, на самом видном месте, — зашипела Зарема. — Дай сюда.
Вырвав кошелек, она спустилась с перрона в перелесок и скрылась из виду.
Пассажиры прибывали. Никто не перешептывался, не тыкал пальцем в мою сторону. Будь я посвежее, извелся бы от подозрений.
Зарема вернулась и зыркнула на меня. Следовало напомнить ей, что вообще-то деньги не помешают, что она вчера успела покемарить в машине, что оскорбительно давить на человека, переживающего психическую травму похлеще зонда в желудке.
И вообще-то это не я врезал столешницей в живот Валентину, когда еще оставался шанс на мирный разговор.
Послышался свист. Проскочив одну металлическую арку за другой, поезд остановился на станции.
— С кондуктором говорю я, — предупредила Зарема.
— Да на здоровье. А я пока посплю.
Я знал, что не засну.
8
В окне снова показывали равнинный пейзаж средней полосы, за сутки надоевший до судорог. Стандартный сет из бесхозных полей, кудрявых деревьев и хворых домиков. Как будто и Лемешки не покидал.
В любом справочнике написано, что столица — это Москва. Вранье. Столица в Лемешках. В таких безликих и таких узнаваемых, в таких вездесущих. Здесь ты сочтен и любим. Здесь для тебя стынет картошка и разлито на рельсах подсолнечное масло. Если вздумаешь свалить, на ближайшей заправке тебя подберет хранитель мрачных истин и отвезет обратно.
— Во Владимире жарко, — отозвалась Зарема.
Она листала ленту в «Телеграме» и, похоже, не замечала бытийно- пространственного тупика, от которого страдал я.
— Плюс двадцать пять? Тридцать?
— В другом смысле. Бастует троллейбусное депо. А еще по всей стране лег «Озон». Посылки не выдает.
Я устал, и сказанное доходило медленно. Оболочки слов не сразу стыковались с образами.
— Хорошо, что машинисты не бастуют, — произнес я после паузы.
Подошли проводницы. Зарема расплатилась наличными из своего кармана. Выдав билеты, проводницы потеряли к нам интерес. Похоже, ориентировку на убийц пока не разослали.
Я прижался щекой к прохладному стеклу и опустил веки. Вспомнился мем про грустного политика, который едет в ночном вагоне и смотрит на собственное отражение.
— Сожалею, но поспать ты не успеешь.
Веки разомкнулись. Чуть-чуть, и сосуды лопнут от перенапряжения, как перегорают нити накаливания.
— Сколько у тебя сил? По десятибалльной шкале.
— Минус десять.
Зарема кивнула.
— Значит, где-то два, раз способен на шутки.
— Что дальше?
— План прежний. Надо убираться из Владимирской области. Прямо сегодня.
— Нет.
— Почему?
— Кто вчера спал в машине?
Хотелось, чтобы прозвучало иронично, а получилось резко.
— За сон попрекать будешь? Попрекалка не сломается?
Я вздохнул.
— Всего лишь напоминаю, что я не спал почти сутки. И за эти сутки многое стряслось. Не всякая психика выдержит.
— И что ты предлагаешь?
— Поспать часов шесть. Давай забьемся в ближайший хостел и до вечера отдохнем.
— Исключено.
— Почему?
— Серьезно? В хостел не заселят без документов. А светить документами сейчас нельзя.
Электричка прибыла на станцию. Безразличный голос в динамике призвал не забывать вещи в вагоне и пожелал доброго пути.
— Все равно не заснешь, — заверила Зарема на выходе. — Слишком возбужден. Если мы даже по глупости остановимся в хостеле, ты минимум четыре часа будешь ворочаться и изнывать от того, какой неподатливый у тебя организм. На пятый тебя наконец сморит сон. И вырубит надолго.
— То есть все как вчера? Такие же покатушки? Тут стопанули машинку, там чуток прокатились. Не, спасибо.
Зарема, шагавшая впереди, обернулась. Я почти врезался в нее.
— Есть другой вариант.
Другой вариант заключался в том, что мы на электричке едем в Москву. Прямой рейс длиной в три с половиной часа. Расплачиваемся наличными в кассе, никаких цифровых следов.
— А если камеры на вокзале? Если голос на кассе записывается?
— Значит, наследим. В любом случае на нашей стороне мобильность. Используем ее.
Слово «мобильность» не звучало убедительно. Ну какая во мне мобильность? Зарема тоже чувствовала это.
— Ничего, кроме фальшивого оптимизма, предложить не могу, — добавила она.
Поезд в Москву отбывал через полтора часа. Зарема повела меня в ближайшую закусочную 24х7, подсказанную всесильным Интернетом.
Я желал малого. Высокого стула с неудобным сиденьем и дешевого кофе, от которого не сворачивался бы желудок. Шаурмечная со скромным, но достойным рейтингом — вот мой объективный потолок после насыщенных суток без сна. Если там меня накачают бюджетным кофеином и помогут моему функционалу дотянуть до электрички, то владимирскую миссию можно считать выполненной.
Закусочная располагалась в квартале от вокзала. По пути нам встретился разоренный пункт выдачи заказов. Судя по черным следам, металлическую дверь кто-то поджег. Под разбитым окном черным баллончиком вывели бессмертное « A . C . A . B .» и менее раскрученное «Никакой войны, кроме классовой».
Зарема ободрилась.
— Настоящая демократия!
— Так себе юмор.
— А я и не шучу. Думаешь, демократия — это плакатики с лозунгами или флешмобы с фонариками? Посветим фонариками в поддержку политзеков — ух, какая смелая акция.
— Демократия — это конструктив.
— Сказал дерзкий парниша, который врагам пасти рвет.
Непонятно, то ли Зарема намеренно будила во мне злость, чтобы я не заснул на ходу, то ли моя насквозь политизированная попутчица пыталась донести важную истину.
— Помнишь белорусские протесты в 2020?
— Ну.
В голове замелькали картинки. Запруженные улицы, бело-красно-белые флаги, милицейский террор. Как же давно это было…
— Почему революция проиграла?
— Ее раздавили.
— Это не ответ. Почему раздавили?
В се-таки важная истина.
— Карт-бланш на полицейское насилие — раз. — Зарема загнула большой палец. — Органам разрешалось все, на что хватит фантазии. Китайский капитал — два. У китайцев полно бизнеса в Белоруссии, и клан Лукашенко оберегал этот бизнес от того, чтобы его не захватили западные или российские компании. А Китай, соответственно, оберегал Лукашенко. И подчеркнуто мирный характер протеста — три. Ком