«Киа» подвезла нас до Вышнего Волочка и высадила в частном секторе на улице Ямской. Название прозрачно намекало, что мы на большой дороге, где может случиться что угодно.
В ожидании машины мы прошли вперед еще метров двести.
Темпы продвижения впечатляли и напоминали о печально известной бахмутской мясорубке. Или о Вердене, кому как.
— Тверская скромность? — спросил я.
— Тверская скромность.
Трасса пролегала через озеро. Когда мы добрались до моста, ведущего на другой берег, Зарема сняла с плеч рюкзак с твердым намерением ждать попутки.
— На мосту нас никто на борт не возьмет, а до следующего берега топать не хочу. Полюбуемся красотами тут.
Хотя логики в этих словах не наблюдалось, против плана я не возражал. Повод отдохнуть как-никак.
От берегов, поросших густой зеленью, глаза быстро устали. В се-таки пейзажи больше радовали глаз на картинах и фотографиях, чем вживую. Конечно, рыболов или другой ценитель проверенного веками досуга ме-ня бы к земле пригвоздил за такие мысли, но переубедить бы не сумел. Картины и фотографии от мастеров своего дела несравненно чаще пробуждали возвышенные чувства, чем сырая действительность.
Намерение Заремы сработало, и около нас остановилась старенькая «Гранта». Интеллигентного ви-да мужичок с сединой в усах назвался Павлом Анатольевичем и предупредил, что едет до Великого Новгорода.
В зеркале заднего вида я видел высокий лоб и залысины, грозно атаковавшие с двух сторон и успевшие выкосить изрядную долю растительности с флангов. Будущее беспощадно напоминало о себе.
— В Ленобласть едете? Или дальше на север?
— Дальше, — ответила Зарема. — В Карелию.
— Хватаете лето за хвост? Молодцы какие!
Простодушно- стариковский тон вызвал улыбку на лице Заремы.
— Она меня заставила. — Кивнул я в ее сторону.
— И хорошо, что заставила. Не упускайте возможности сменить обстановку и встретиться с природой. Особенно летом и особенно таким романтическим спо-собом.
Я улыбнулся:
— У нас не романтическое путешествие. Не кон-фетно- поцелуйное.
— О, я не об этом. В конфетно- поцелуйном путешествии как раз ничего романтического нет. Имел в виду саму дорогу. Она таинственна и удивительна. Утром вы не знаете, где окажетесь вечером и с кем вас сведет судьба. Наивно, конечно, выразился, но по существу так.
Собственно, в чем он не прав?
— Как вы сами лето провели? — спросила Зарема.
— Можно сказать, и никак. На даче ограду строил, сейчас вот к сестре съездил. Я из тех, кто полгода ждет отпуска и в глубине души понимает, что проведет его скверно.
— Знакомо, — отозвалась Зарема. — Настолько человек привязывается к работе, что остальная жизнь отходит на задний план и в итоге делается как будто придатком. Скучным и обременительным.
Водитель усмехнулся.
— А кем вы работаете? — поинтересовался я.
— Преподаю в Новгородском университете. Готовлю педагогов. Выполняю, так сказать, просветительскую миссию.
И снова водитель из образовательной сферы. Вечное возвращение в Лемешки.
Впрочем, этот, несмотря на торжественный слог, выражался не в пример более здраво, чем охотник за шпионами Валентин.
— Вы студенты?
— Да, — на опережение произнесла Зарема.
— Тем более хорошо, что путешествуете. Студенческие годы надо жить ярко. А устроиться на унылую работу и повесить на шею ипотечное ярмо всегда ус-пеете.
Поделившись мрачной жизненной мудростью, Павел Анатольевич на время замолк.
Когда мы проехали очередную деревню и синий указатель с перечеркнутым названием остался за спиной, водитель вновь заговорил:
— Иногда мне тоже кажется, что жизнь — придаток к работе. В каком-то смысле это и хорошо.
— В каком? — спросила Зарема.
— Живу я, например, в самой обычной пятиэтажке. В самом обычном подъезде. Народ тоже обычный. И разный. Есть победитель областного чемпионата по плаванию, есть танцовщица из клуба, есть бабка с Альцгеймером. Много кто есть.
— И что же здесь хорошего?
— Представьте, поднимаюсь я ранним утром. Г де-нибудь в марте. Будильник злющий, в ванной лам-почка перегорела, за окном сугробы черно- желтые от собак. Сил, само собой, никаких. Как будто ночью высосал кто-то. До конца дня бы дотянуть, а о лете и мечтать грешно. Кряхтя, собираюсь. Обещаю себе повеситься, когда жена будет на даче. Беру пакет с мусором и спускаюсь по лестнице. С третьего этажа. На втором этаже алкаш спит на половике. В недавнем прошлом уважаемый человек, а теперь все брюки в грязи извозил, пока по полу катался. Спускаюсь дальше. На первом этаже лужа — это бабка с Альцгеймером по ночам своего сутулого песика выпускает на лестничную площадку дела сделать. Народ бабке постоянно выговаривает. Она обещает исправиться и забывает. В оскорбленных чувствах я толкаю подъездную дверь и выхожу на улицу. Снежная мокрятина сыплет с неба. Бреду мимо черно- желтых сугробов и вглядываюсь под ноги, лишь бы не вляпаться. У мусорки дежурит компания местных бомжей — с опухшими рожами, в вонючих тулупах. Падшие личности, которые давно уже живут по ту сторону оптимизма и пессимизма. Бомжи приветствуют меня: «Принес нам что-нибудь, старый хрен?» Слова злые, а тон почти ласковый. И я вместо того, чтобы выругаться, восклицаю: «И вам бонжур, господа!».
Зарема подняла палец вверх.
— Я как будто на сцене нахожусь, — объяснил Павел Анатольевич. — Работа в университете вынуждает быть серьезным, а в свободное время можно и подурачиться.
— Жиза.
— В один день, — продолжил Павел Анатольевич, — я заиграю на дудочке и уведу этих несчастных в чу-десную страну, где их всех отмоют, накормят, переоденут, заново научат читать и писать.
— И выполните просветительскую миссию, — сказал я.
— И выполню просветительскую миссию.
Глаза Павла Анатольевича зажглись. Огонь в них загорелся не бесноватый, а творческий, поэтому не пугал. Я соскучился по обнаженным добрым чувствам.
— Эх, а ведь можно было страну отстроить! — воскликнул водитель. — Был у Владимира Владимирови-ча шанс спасти Россию. Даже после ковида. Даже после обнуления. Огромный шанс. Замирился бы с Европой и Украиной. Откатил бы пенсионную реформу. Ввел бы прогрессивную шкалу налога, а вырученные средства вложил бы в больницы и университеты. У нас вон как конструкторские бюро загибаются.
Переход к политике, как всегда, свершился стихийно и неожиданно.
— Наладил бы рабочие места в селах. Зарплаты бы поднял, детские сады бы построил, школы. Кружки бы вернул бесплатные. По музыке, по рисованию. По робототехнике. У нас столько детишек талантливых, а им приткнуться некуда. В культуру бы вложился, потому что от Шамана тошнит. Это бы сразу все козыри из рук противников выбило. Украинцы бы своему правительству сказали: «Хватит клеветать на соседей! Сделайте хотя бы наполовину, как они, и потом разевайте лживые пасти!».
Зарема, до того плотно сжимавшая губы в усмешке, не выдержала:
— Да кто бы Путину позволил? У него бы руль из рук вырвали, вздумай он такое учудить.
— Кто вырвал бы?
— Олигархи. Вы же им предлагаете прибыли порезать.
Павел Анатольевич покачал головой.
— И правда. Замечтался.
— Мечтайте о будущем. Мы этим негодяям не только прибыли порежем, но и планы на счастливую старость.
— Так для многих из них она уже наступила — счас-тливая старость.
Трасса Е-105 вела в обход Великого Новгорода, поэ-тому Павел Анатольевич высадил нас в деревне Зайцево недалеко от Великого Новгорода и пожелал вдохновляющего отдыха. Зарема выразила надежду, что мы увидимся с преподавателем в светлом будущем, когда в школы вернут бесплатные кружки по робототехнике. Мне вспомнился бородатый анекдот про заядлого рыбака, который подарил жене на день рождения набор японских крючков.
Деревня, на вид скромная, но приличная, выгля-дела повеселее Лемешек. Кудахтали куры. Из-за деревянных домиков доносилась терпимо- попсовая музыка. Напротив нас, за погнутым забором, росли вишневые деревья. По соседству с ними среди кустов притаился самый настоящий садовый гном с красной конусной шапкой. В ожидании Гордона Фримена с гравипушкой.
— Когда он сказал, что из сферы образования, у меня чуть истерика не случилась, — призналась Зарема. — Еще одни Лемешки я бы не вынесла.
— Человек ко всему привыкает, — философски заметил я.
15
— Едем дальше?
— Едем.
Гендерный ветер сменился. Нас подвезла специалистка по агрономии, заезжавшая в глубинку по селекционным делам. И бизнес-леди с виртуозным мейкапом. И молодая пара, что без стеснения флиртовала перед нами. Солировала девушка, а ее возлюбленный охотно кокетничал на пределе дозволенного. У меня закралось подозрение, что нас назначили зрителями.
— Вам не страшно подбирать попутчиков? — спросил я у селекционерки.
Она выглядела, как вчерашняя аспирантка, наконец-то освободившаяся от университетских условностей.
— Поверьте, вы не первые.
Прозвучало весомо. Розовая помада, стильные солнцезащитные очки в белой оправе, замысловатая укладка — все сразу предстало в ином свете. Мне дали понять, что салон в любое мгновение превратится в венерину мухоловку, стоит проявить нечто, хотя бы отдаленно напоминающее враждебность. О, многие бы дорого заплатили, чтобы выглядеть так эффектно во времена свернутых шей и сломанных позвоночников.
Когда молодая пара оставила нас на обочине, я предложил отдохнуть. Столько впечатлений от поездки — как тут не отдохнешь. Плюс я еще не окончательно выздоровел для марафонских бросков.
Мы пообедали консервированной фасолью. Зарема сплела венок из луговых цветов и водрузила мне на голову.
Ветерок разносил по сторонам стрекот кузнечиков и птичьи голоса. Полевые запахи обволакивали нас. Океанически-синее небо притворялось мудрым и благосклонным, даже участливым, как ведущий детской передачи. Невольно хотелось охарактеризовать происходящее каким-нибудь емким и простым словом, и от того, чтобы благодушно воскликнуть «Эх, хорошо!», меня сдерживал исключительно страх, что я отупею после такого восклицания.