— Да, как пойдём? — Охотно откликнулся Татищев. — Как армии ходют?
— Армии провиант отбирают у селян…
— Да у кого-отбирать-то? — Рассмеялся дьяк. — На волоках людишки рыбным промыслом живут. А городов до Воронежа то и нет… Да и то — не город. Пять землянок три окопа… Помнишь же?
— Да помню… — Иван махнул рукой. — О том и говорю. С собой харч везти нодоть. До Вороны-то и в её верхи на парусах дойдём, а там в самую распутицу попадём. Ох и намаемся… Да и где столько стругов да ушкуев взять, кои по нашим мелям пройдут? Мниться мне, что не пройдёт вся армия шахиншаха по Дону разом. Малым числом придётся плыти.
— Да, как, малым-то? Нас токма более сотни людишек… Ништо, что оружия нет. Может у Азовцев добудем? А может у воев шаха, что в Азове останутся? Отобьёмся. А за харч… Кроля там видимо невидимо… Раков…
— Тьфу, прости господи!
— Простит господь, простит… Лишь бы до кремля Рязанского добраться. А там, почитай, уж и дома.
— И то… За разговором вроде отпускает, — вздохнул посол, снова переводя разговор на свои ощущения.
— Стихает море-то… Может повечеряем?
— Не… Я лучше вина выпью кислого и сухарями заем. Скажи, чтобы вынесли.
Фёдор Афанасьевич, широко расставляя ноги, зашагал в сторону камбузного навеса, расположенного между фоком и гротом, от которого исходил дух плова. Перловкой русичи называли рис. Выговаривать «сарацинская пшеница» было долго, а латинское «Ориза», почему-то у русов не приживалось.
Рис в России не культивировался, и почитался за дорогой «импортный» продукт, потому и прозывался «перл» — жемчуг.
Вскоре должен был показаться донской лиман, и он показался.
— Слава тебе, господи! — сказал, перекрестив себя, Беклемишев. — Треть пути пройдена.
— Четвертушка, — покачал головой «товарищ» и вздохнул.
Посол махнул рукой и ткнул пальцем вперёд.
— Гляди-ка, Фёдор, стругов-то, стругов!
Фёдор тоже вперился, щурясь, вдаль.
— Ёшкин дрын! — Восхитился он. — Ай да шахиншах! Где ж он столько стругов настругал?!
По правому, более крутому, берегу стояли на «бочках» сотни небольших пустопорожних парусно-вёсельных корабликов. Далее только под парусом не пойдёшь. Без вёсел даже против слабого Донского течения не подняться. А тут… Всё, как надо, и парус и вёсла!
Подошёл капитан.
— Ну, что, господа, будем перегружаться?
Глава 18
Мы с друзьями вышли в сторону Азова следом за посольским караваном и немного понаблюдали за перегрузом, пройдя вдоль каравана на маленькой «китайской» джонке. Господин Магельянш собирал их ловко и быстро, сохраняя китайское качество и секретные технологии в строжайшей тайне. Новые верфи Тавриды работали быстро и слаженно. Стапели тоже были разборные и монтировались на любой, даже не ровной, площадке максимум за трое суток.
Благодаря элементарной стандартизации деталей корабли семи типов можно было собирать, как конструктор, на любой сторонней верфи, но наши верфи были идеально выверены и симметричны во всех трёх проекциях, поэтому корабли собирались легче и быстрее.
Сборка длилась около полумесяца. Это и продемонстрировали бразильские мастера, собрав на верфях Стамбула и Тавриды около ста пятидесяти плоскодонных парусно-вёсельных кораблей за год. Вездесущие венецианцы изумлялись и лезли во все щели. Пытались лезть.
Бразильские индейцы тупи становились хорошими администраторами и мастерами, а малайцы отличными исполнителями простых работ. Были среди тупи и лентяи, но таких мы с собой в «иной мир» не брали. Имелись, конечно, случаи возврата особо нерадивых в племя, и это был такой позор для семьи, что последние пять лет никто из индейцев «обструкции» не подвергался.
По прибытии в устье Дона я осмотрел плантации недавно посаженного риса и уже начавшие колоситься поля пшеницы, ржи и овса, посаженные в марте. На берегах Дона земли были удобрены многими поколениями овец и коз, поэтому и всхожесть была высокой, и колос хорошо набирал цвет.
Мы с Фернаном достаточно «наэкспериментировались» в растениеводстве, и тут уже в первый год получили хороший урожай зерновых. Но главное, что мы поняли, особенно здесь, что у растений имеется множество врагов, и основной враг — это грызуны и насекомые. И поэтому здесь мы особенно серьёзно подготовились к севу.
В степях Придонья грызунов было много и разных: и суслики, и мыши, и тушканчики, и хомяки… Мама дорогая, сколько! Встречались и заражённые чумными паразитарными насекомыми. Чума в Русь, как я вдруг осознал, шла отсюда и из других степных районов Волго-Донского междуречья, ведь на крупных грызунов, коих в Придонье были тьмы, кочевники охотились и ради шкурок, и для еды. Причём, сами ногайцы чумой практически не болели.
В наших алхимических лабораториях, устроенных, в основном, в городах османской империи, где мистицизм приветствовался и алхимия не преследовалась законом, работали обученные в бразильских школах индейцы. Особо одарённые проходили краткие университетские курсы и продолжали экспериментировать самостоятельно, но по разработанным методичкам и согласно утверждённому плану. Они искали химические вещества, влияющие на вредителей и на всхожесть растений. Так, например, мы поняли, что фосфорные удобрения ускоряют рост эвкалиптов, а азотные — нет. Рыбы мы вылавливали много, как и креветок в Бразилии. Из мелкой рыбы делали муку, из хитина азотные удобрения.
В первый год мы сняли два урожая картофеля, удобрив поля одновременно и рыбным туком, и хитином. Однако климат оказался засушливый и нам пришлось приложить много сил, чтобы посевы не зачахли. За эту зиму мы построили сеть оросительных каналов, перекрыв русла многочисленных притоков Дона.
Поэтому я отметил, что борьба с грызунами продолжается. По полям бродили одетые в специальную прорезиненную одежду «хлеборобы» и собирали в корзины тушки павших в неравном сражении животных. Проследив их «дальнейший путь», и удовлетворённый тем, что всё идёт по намеченному плану, мы вернулись на берег западного рукава Дона, который сейчас называли Тан.
Устье Дона представляло собой два основных рукава, а между ними находилось множество второстепенных и такое же множество островов.
Мы разбили временный палаточный городок на правом берегу правого русла Дона на месте разрушенного столетия назад города амазонок Танаис, чуть в стороне от небольшого поселения, состоявшего из примерно двадцати круглых глинобитных строений, с коническими крышами, покрытыми тростником.
Нам приходилось не торопиться, чтобы отстать от посольского каравана. Наш путь вел в другую сторону. Не по Дону, а по Волге.
— Интересное место, — сказал Господин Магельянш. — Как представлю, что мы сейчас на противоположной стороне земли, становится дурно.
Он нервно засмеялся.
— А ты не думай, — хмыкнул Санчес. — Ты просто так сросся со своей Бразилией, что нигде в другом месте не можешь существовать.
— С нашей Бразилией, Санчес, — сказал Магельянш, вздыхая. — Я скучаю по своим курочкам.
— А по мне, так ты их слишком много развел. И цыплят вокруг тебя… Вот их я сосчитать так и не смог, — засмеялся Санчес.
Санчес подшучивал над стареющим Магеланом постоянно, но не злобно. С тех пор, как в 1511 году я «вытащил Санчеса из трюма», он вырос в отличного морского офицера и приобрёл много иных полезных знаний. Буквально выхватывая из моих уст всё, что я говорил, он мучил меня вопросами до сих пор. В конце концов, он стал прекрасным преподавателем стратегии и тактики скрытных операций, химии и математики. И сейчас он, при случае, не отходил от меня и постоянно что-то записывал в такой же, как у меня «ежедневник». Рабочих книг у меня скопилось уже с сотню, а у него и подавно.
Магеллан очень неохотно оставил Бразилию.
— Ты представь, — аргументировал я, — что ты можешь внезапно умереть. Так всегда случается. И у меня жизнь не вечная. Мы все когда-нибудь уходим. Дай ты нашим индейцам возможность проявить себя в качестве управленцев. Я же давал тебе. Ты мне очень нужен там.
Магеллан не знал, где это «там», полагая, что это где-то в Китае.
— И, в конце концов, ты же хотел посмотреть обратную сторону земли.
Это стало последним аргументом, потому что я подначивал его долго. Даже в письме, отправленном мной из Истамбула, меж строк читалось, что некоторые уже собираются на Тавриду и далее на восток, а некоторые так и остаются со своими «курочками».
Санчес вывез из Англии всех своих специалистов и всех «шотландских патагонцев» вместе с их овцами. Это был такой грандиозный караван громадных транспортов, что проход их через турецкие проливы на протяжении года был главным зрелищем для обывателей.
Патагонцы сами управлять громадными парусниками так и не научились, но канаты тягали с удовольствием. Однако кормёжки требовали качественной и много, поэтому путь у Санчеса был долгий и сложный. Однако, прибыв на Тавриду, патагонцы очень ускорили её освоение. За тот год, что мы на ней провели, они вполне освоились. Не обошлось и без эксцессов.
Вдруг вспомнилось, как получив доступ к Крыму, я почему-то решил, что близок к завершению взятой на себя в этом мире миссии, но путей реализаций задуманного пока не видел. Главное, что я не видел тех монахов, которых планировал увидеть в Крыму. Скальный монастырь в устье Чёрной реки был хоть и не пуст, но заполнен какими-то единоличниками. В монахах не было так нужного мне единства. А те мистики, что уходили из Греции и Турции, видимо на Тавриде не оставались, а уходили дальше на Русь.
Мы с Донгом и Фризом облазили все его пещеры, но следов жизни не обнаружили. Рыбаки, проживающие неподалёку, сказали, что в последний раз живого монаха видели пару лет назад. И то, проходящего мимо.
На вопрос, в какую сторону брёл монах, рыбаки махнули рукой в направлении старой римской дороги, шедшей из Херсонеса в Кафу.
Зато мы нашли много интересных минералов, такие как: киноварь — источник ртути, антимонит — один из трёх компонентов для создания наполнителя для капсюлей. Мы его сначала делали из сурьмы, которой турки чернили брови, а тут он нашёлся в готовом виде. Можно было переходить к давно задуманному мной изготовлению капсюлей.