После этого Уолси ещё немного позапирался, но когда в его присутствии вскрыли сундуки, с которыми он прибыл из Рима, и в них обнаружились Рейнские гульдены и римские дукаты, он стал рассказывать, как он водит «вокруг пальца» правителей Европы. А деньги ему нужны сугубо на государственные нужды, например, на строительство университета в Оксфорде. А у самого кардинала, даже собственного жилища нет. Живёт, бедолага, при королевском дворе. Правда не упомянул, что и кормится при нём же.
Уолси слетел с пьедестала и сейчас ожидал своей участи в подвале собственного же дворца. На должность лорда-канцлера король назначил Томаса Мора — идеалиста и противника церковного раскола.
Глава 4
Я задумался и не успел ответить, когда Говард переспросил:
— Во что это они у вас одеты, Питер?
— А! Извините, Томас, замечтался. Это непромокаемая одежда.
— В смысле, непромокаемая?
— Она не промокает и не пропускает воду. Каучук.
— А-а-а! Это из которого сделаны ваши дутые мячи? Оригинально. И они… Ваши индейцы сейчас сухие? Хоть и стоят в воде?
— Надеюсь. Вон, начальник стройки бежит. Сейчас у него и спросим.
Котсу подтвердил, что все рабочие сухие и что он сам лично проверяет, не замочил ли кто ноги.
— Доложи обстановку.
— Убитых, раненых нет, больных — двадцать голов. Находятся в госпитале, — Котсу показал на стоящие на свежеотсыпанной и забученной каменной площадке большие жёлтые палатки. — Питание хорошее. Жалоб нет.
Палаточный город раскинулся по обоим берегам двух рек на приличное расстояние. Сами строители жили под жёлтыми тентами и спали на соломенных тюфяках на деревянных настилах. Не раздеваясь.
— Банно-прачечные дни проводите?
— По графику семьдесят человек в сутки. В этот же день у моющихся выходной. Желающие идут на заготовку дичи.
Котсу показал на дымящиеся трубы бани, построенной по моему проекту. Длинное низкое здание, стоящее на каменных плитах под которыми по особым каналам проходило тепло и дым от нескольких, стоящих вдоль длинной стороны здания, наружных печей, чьи трубы находились с противоположной стороны барака.
Сверху печей стояли вмурованные в них громадные медные котлы с греющейся водой. Помывочный процесс шёл ежедневно и непрерывно.
— Некоторые и после работы моются. Работы ведутся в три смены. Ночью при факелах и кострах. Правую часть протоки уже закончили. Воду перепустили вспять. Доканчиваем мост на шлюзах. Занимаемся левой частью протоки и расчисткой нашей реки.
Мы с Говардом смотрели на укреплённые камнем берега протоки Темзы до моста, отделённой от основного русла мощным двухворотным шлюзом. Говард смотрел на обновлённую Темзу с восхищением. И мне она нравилась.
— А мы думали засыпать эту канаву, — сказал Говард. — Красиво.
— Сюда уже заходят наши самые тяжёлые корабли. Стабильная глубина — десять футов, как вы и рассчитали, сэр, — сказал начальник строительства.
— Хорошо. Смотрю, движетесь вглубь болот?
— Отсыпаем потихоньку. Но… Холодно. И топко. Роем ещё один канал в Темзу из будущего озера, но пока не соединили.
Мы остались с Говардом на месте строительства на ночь. Я его предупреждал, что комфортных условий при ночёвке не предвидится, но это его не испугало. Ночевали мы, как и все нас сопровождающие, в бане, заодно, как говориться, и помылись.
Обойдя месяц назад «мои земли», я понял, что осушать их я буду лет двадцать, если не углублю протоку. Когда-то давно, тут не было дороги, и воды Тайберн свободно соединялись с Темзой, образуя широкую заводь.
После отсыпки насыпи и прокладки дороги, ведущей в Лондон, русло Тайберна и протока заилились, низина наполнилась водой и закисла. Я исправлял чужие ошибки.
Наутро мы скромно перекусили, и поехали вдоль укреплённого камнем левого берега Тайберна. Правый берег реки был довольно высок и не требовал пока внимания. Мы доехали до участка, где берег повышался естественным образом и болота переходили в густой лес.
На правом берегу появилась деревушка, тоже называвшаяся Тайберн. Рядом с поселением через реку был перекинут мост, и в лес вела узкая одноколейная дорожка. На неё мы и свернули. Я знал, что она ведёт в монастырь с часовней и больницу, к которым мы выехали примерно через милю.
Въехав на взгорок, разделённый дорогой, мы остановились у стен монастыря, очень старого двухэтажного каменного здания с пристроенной к его торцевой стене такой же древней часовней. По стенам тут и там рос мох и серо-коричневый лишайник, словно и строения нуждались в помощи стоящей неподалёку больницы.
Монастырь был женский. Если бы не этот факт, я бы, наверное, разогнал бы его ещё месяц назад, однако, когда ко мне вышли монашки с испорченными проказой лицами, сердце моё дрогнуло.
Я знал, что проказа, инфекционная болезнь, и фактически, не излечимая. Только когда Европа стала мыться мылом, с проказой смогли покончить.
И в моё время проказа, или как её называли за пределами России — лепра, существовала в жарких странах, там, где не умывались по причине отсутствия воды.
Имея в наличии озерцо серной кислоты в жерле остывшего вулкана на острове Апи, находящегося рядом с моей крепостью на острове Нейра в Индонезии, и россыпи минерала «сильвина», я давно научился сам и научил своих индейцев добывать и «марганцовку», и «хлорку», и такой важный компонент для изготовления мыла, как соду, двууглекислый калий.
Сельвин — обычный хлорид калия, после нескольких химических реакций, превращался в обычный чистейший «поташ», который добывали во многих странах, уничтожая окружающие леса, вываривая золу от сожжённых деревьев.
В Бразилии наряду с пряностями мы высадили семена Масличных пальм и уже через три года стали получать пальмовое масло.
Смешивая масло с бикарбонатом калия, мы стали получать сначала жидкое мыло, а потом научились его вываривать до твёрдого состояния.
Индейцам пузырящая и жгущая глаза жижа сначала не понравилась, но я показал, как она хорошо смывает жир и грязь и заставил применять его в быту. Особенно купая детей.
За десятилетие подросло поколение индейцев, которые без мыла уже не представляли своего быта.
В мыло добавлялись различные компоненты, улучшающие его свойства. В вулканах острова Ява мы добывали серу. Мыло, в которое добавляли серу, обладало заживляющими и антисептическими свойствами.
Вот такое мыло мы и привезли в подарок монастырю и больнице.
Надо сказать, что мыло в Англии только начинало входить в моду и стоило сумасшедшие деньги. Один кусок ароматного мыла можно было обменять на мула, а два — на хорошую лошадь.
Поняв это, я стал аккуратно поставлять к королевскому двору мыла с разными наполнителями: какао, манго, и даже корицей. В качестве загустителя использовали, в основном, пчелиный воск безжалых бразильских пчёл, коих в Южной Америке оказалась масса[1].
В этот раз монашки меня встретили приветливее, чем месяц назад. Настоятельница Софья, которую мы предупредили о своём визите с вечера, провела нас к небольшому двухэтажному дому, собранному из стволов австралийского эвкалипта, и недавно выстроенному моими строителями. От него всё ещё пахло струганной и пиленой древесиной.
От левого нижнего угла фасада к правому торцу второго этажа вела лестница с перилами.
У левой стены дома на настиле из тисовых досок под навесом стоял длинный стол с двумя деревянными лавками. С правого торца угадывался навес с поленницей колотых дров.
Верхний этаж был жилым, нижний этаж являлся баней с помывочной и ванной комнатами.
— Экий вы себе необычный дом соорудили, уважаемый герцог. С помывочной. А ведь ещё совсем недавно за мытьё на костре сжигали.
— Да и сейчас ещё не все принимают ванну чаще одного раза в месяц, — хохотнул я. — А потом на них приходится десять вёдер воды тратить, чтобы грязь смыть.
Говард покрылся густой краснотой. Он вчера, увидев, как индейцы «драят» себя и друг-друга серным мылом, находился близко к шоковому состоянию, пока я не налил ему хороший стакан бразильской кашасы — выдержанного в бочках из французского дуба дистиллята перебродившего сиропа сахарного тростника.
Потом, видя, как моюсь я, он не выдержал, тоже разделся и принялся тереть себя, сначала намыленным мочалом, а потом нежной мягкой губкой.
Я смеялся:
— Я, Томас, не предлагаю потереть вам спину, чтобы вы не заподозрили меня в садомском грехе, поэтому возьмите вот эту длинную, плетёную мочалку с ручками и сами потрите себя сзади.
Я показал, как действовать мочалкой, и Говард с упоением чесал себе ею спину и всё, что ниже.
Сегодня я решил устроить ему настоящую «русскую» парилку, и во вчерашнем послании к настоятельнице просил начать топить баню с самого утра.
— Вы со своим оружием пойдёте, или с нашим? — Спросила Софья.
— А что у вас?
— Боевые арбалеты и копья.
— Боевые не тяжеловатые?
— Наши монахини ходят.
В это время одна из монахинь зашла под навес и сняла со стены дома арбалет — громадную машинку около метра длинной и чуть меньшими по разлёту «рогами».
— С этим на охоту? — Удивился Говард. — Увольте, сэр. Им только с упора стрелять.
Он взял арбалет и сказал:
— Так и есть. Вот отверстие под упор.
— Спасибо, сестра, мы обойдёмся своим оружием. Нам бы только сопровождающего.
— У нас диакон[2] — главный охотник. Он в здешних местах все тропки в болотах и кабаньи лёжки знает.
— Тогда пошли к дьякону? — Спросил я, но дьякон уже шёл нам навстречу.
Это был худосочный человек с бородой, заплетённой в косицу, цивильной одежде: тёмно-коричневой куртке с пышными рукавами, коричневых штанах, типа галифе, но не галифе, заправленных в высокие сапоги-ботфорты и круглой, облегающей голову и закрывающей уши шерстяной шапочке.