– Вот ведь стадо баранов, – злился Симон. Слышал его только Мартин. – Кому они молятся? На что надеются? Кто внушил им, что их кто-то слышит? Как они могут не видеть, что их обдурили?
Мартин только пожал плечами. Страх одолевал его сильнее с каждой секундой. Он ничего не хотел больше, чем чтобы все в тот день остались невредимы.
– Сорок четыре.
Мартин всматривался вниз и узнавал почти каждого. Он понимал, что через минуту решится судьба всей страны, и, возможно, на месте города останется только чёрный пепел. Эти мысли сковывали его тело, он не мог заставить себя отойти от края корзины и отвести взгляд.
– Я не понимаю! – взревел Симон.
– Тихо, – попросил Мартин.
Симон с вызовом повернулся к нему.
– Слышите? – спросил Мартин. – Слушайте.
«Пусть лучше небо сгорит дотла.
Пусть догорает ночь» – кто-то в толпе громко запел.
«И пусть без боя падет мгла,
Но мы не сбежим прочь» – следующие строки подхватили остальные, и песня заглушила счёт Чарли.
– Пятьдесят девять, – считал он.
«Мы будем здесь до конца гореть,
Подобно остаткам тьмы,
А все, что не сможет испепелить смерть,
Это и есть мы» – песня становилась всё громче.
– Боже. Они готовы умирать, – с ужасом сказал Мартин.
Толпа теперь пела будто одним голосом. Песня связала их, сплела в нечто целое, укрепила их веру и сделала храбрее. Люди брали друг друга за руки и пели, глядя в небо.
«Сердцу ведомо лишь одно:
Всё ещё горяча кровь.
Пусть спят красавицы вечным сном,
Но солнце взойдёт вновь» – пели медленно, растягивали слова, будто это могло оттянуть роковой момент.
– Это их молитва, – объяснил Мартин голосом, который чуть не сорвался на рыдания. Он болезненно ощутил, что люди внизу являются частями чего-то целого и великого, и это делает их бесстрашными. Ведь он сам был с ними когда-то, был их частью и пел эту песню и был храбрым, а теперь стал смертью для них. Смертью, которую они не боялись.
– Восемьдесят два.
«И больше не будет любви конца,
Меч и щит отбросит храбрец».
Симон сжал зубы, расчехлил нож и поднял его над мешком.
Чарли от страха вцепился в руку Мартина.
– Девяносто.
«Блудная дочь обретёт отца
И покой обретёт отец».
Мартин не выдержал и зажмурился. Он слышал, как песня зазвучала сначала, но знал, что всё случится раньше, чем она закончится. И он хотел бы остановить счёт и улететь обратно, хотел бы сделать усилие и простить Хранителя за его трусость и глупость, но был слишком слаб для такой милости.
– Девяносто четыре, девяносто…
Чарли вдруг остановился. Мартин тут же открыл глаза.
– Чёрт бы его побрал, – на выдохе выпалил Симон. – Вот и наш Хранитель.
Все трое наклонились через борт корзины, чтобы лучше видеть, что происходит внизу.
Мужчина средних лет торопливо шёл к лестнице, размахивая руками, крича что-то, таким образом пытаясь привлечь внимание. Люди сначала стали изумлённо перед ним расступаться, но когда он дошёл до лестницы и стал пытаться дотянуться до первой ступеньки, которая висела прямо над его головой, люди, стоявшие рядом стали отталкивать его, хватать за руки и яростно что-то ему доказывать. При этом песня звучала с прежней силой.
«И больше не будет любви конца,
Меч и щит отбросит храбрец» – продолжалась песня.
– Что они творят? – Симон в панике спросил Мартина.
– Они его не пустят к нам! Надо что-то сделать.
Потасовка внизу переросла в настоящую драку. Хранителя оттаскивали, он вырывался и снова бежал вперед, его снова хватали. В какой-то момент появилось несколько человек, которые стали ему помогать, но они всё ещё были в меньшинстве. Мартин, как ни старался, не мог рассмотреть лицо человека, который пытался ухватиться за лестницу.
– Снижай высоту! Подберем его! – крикнул Симон. – Ну же!
– Слишком опасно! Они нам его не отдадут. А вдруг мешок повредят? Смотрите! Они на все готовы! – ответил Мартин.
– Снижай высоту, говорю тебе! – Симон был неумолим.
Мартин сделал лёгкое, но резкое движение, дёрнув рычаг левой рукой. Шар тут же опустился ещё на пять метров. Лестница коснулась земли. Хранитель от чьего-то удара снова упал на землю. В этот момент за спущенную лестницу схватились, казалось, несколько десятков людей. Они висли на ней, тянули в разные стороны, пытались разорвать канаты.
– Мы сейчас останемся без лестницы. Спускай нас. Я сам их растолкаю, – скомандовал Симон.
Вместо этого Мартин заговорил:
– Я Мартин, сын Михаила. Ваши песни, ваш Бог, все ваши слова о жизни и смерти, всё во что вы верите, всё это мне противно!
На миг люди посмотрели наверх, на этот раз было видно, что они слушают человека, которого давно знают.
– И вы мне противны. Мне совсем вас не жаль. Но я понимаю, что среди вас есть дети, которые ни в чём не виноваты, подумайте о них! Вы обмануты. Умоляю, позвольте этому смелому человеку вас спасти!
И в миг, когда все смотрели на Мартина, Хранитель поднялся на ноги аккуратно сделал несколько шагов назад, разбежался и прямо по спинам и плечам тех, кто держал лестницу, вскарабкался наверх и, наконец, схватился за деревянные ступеньки и полез к корзине. Раздался страшный крик, затем плач, будто люди потеряли всё, что имели.
– Поднимай, Мартин! Поднимай! – завопил Симон.
Мартин поднял шар, но было уже поздно, за лестницу зацепился молодой парень. Он лез вверх и пытался схватить Хранителя за ногу, чтобы вместе с ним полететь вниз, на землю.
– Выше. Выше! – кричал Симон.
Шар летел вверх, ветер свистел, Чарли смотрел вниз, закрыв рот руками. Хранитель стремительно поднимался по лестнице, которая сильно раскачивалась в воздухе.
– Он же сейчас сорвётся! – боялся Чарли.
– Скорее его нижний догонит, – сказал Симон.
Так и случилось. Но Хранитель, прежде, чем парень снизу успел что-либо сделать, размахнулся и ударил его ногой по лицу, так, что он тут же полетел, переворачиваясь в воздухе, вниз, но пролетев всего десяток метров, снова схватился за лестницу и повис на ней.
– О нет! – хором сказали трое в корзине.
Хранитель в этот момент впервые поднял голову и посмотрел на верх. Он был уже достаточно близко, чтобы Мартин увидел его лицо и узнал. Они встретились взглядами.
От удивления Мартин попятился назад.
– Не может быть. Не может, – только и смог сказать он.
Уже совсем скоро Симон и Чарли наклонились вниз, чтобы помочь Хранителю забраться внутрь. Высокий, плотного телосложения мужчина, с тёмными с проседью волосами, грубыми чертами лица стоял перед Мартином, который не знал, как себя вести. От смятения он даже потерял управление на секунду и шар слегка тряхнуло. Хранитель, не имея опоры, упал на дно, но не перестал смотреть на Мартина.
– Ты… спасибо, что… это важно… спасибо, – начал мямлить Мартин. Симон и Чарли кивнули.
– Там моя дочь, – холодно ответил он.
– Что будем делать с тем, что на лестнице? – спросил Симон, снова посмотрев за борт.
– Это Пит, он хороший парень. Спустите его вниз, – попросил Хранитель, не вставая. – Не хочу, чтобы что-то с ним случилось, он и так чудом не разбился.
Мартин уже собрался опускать шар, чтобы спустить парня на землю, как из-за борта послышался его голос.
– Эй, Симон! Я тебя достану! Я уже близко! Я тебе не позволю быть таким гадом! Я достану тебя и убью! – он карабкался вверх.
– Пит, тебя спустят вниз. Держись лучше, чем орать, – крикнул ему Хранитель.
– Замолчи, мерзкий предатель, – огрызнулся тот и полез ещё быстрее. Симон сжал кулак.
– Спускай уже! – молил Чарли.
Но Мартин не успел.
– Эй, Мартин, – снова закричал Пит. – И ты, Симон, и вся твоя мерзкая семейка, ваши дети, все вы заслуживаете сгнить в земле с гадкими червями. Не будет вам никакой справедливости, потому что все здесь вас ненавидят. Арабелла ненавидит вас!
Мартин буквально видел, как кровь в теле Симона мгновенно вскипела, как глаза налились кровью, а рука, сжимавшая нож, поднялась.
И он, и Чарли, и даже Хранитель разом бросились к нему с криком, но было поздно. Симон одним движением разрезал чёрный мешок, и литры сока мудрецов цвета виноградного вина полились вниз. Первым вспыхнул Пит. Он сгорел так быстро, что до земли долетела только чёрная пыль. Ещё одним движением Симон отрезал от корзины уже горящий мешок.
Мартин тут же потянул рычаг и шар с шумом поднялся ещё выше.
Город горел красным огнём. Сначала загорелись те, кто находился прямо под шаром, но огонь мгновенно охватил город. Горели люди и их дома, цветы и деревья в их садах, всё, что они привыкли видеть, открывая глаза по утрам и засыпая ночью. Горели все их секреты, мечты и страхи. Их завтраки, которые они не успели доесть, наряды, которые не успели надеть, неисполнение планы, недосказанные слова. Всё это вспыхнуло и единовременно исчезло. Языки пламени, как голодные звери, стремились уничтожить как можно больше живого, тянулись вверх и испускали столпы искр. Это солнечное утро стало вечером их жизни, пожар – закатом.
Корзина под шаром сильно раскачивалась. Мартин отвёл взгляд от Гранвилля, который превратился в живое красное пятно внизу и увидел Симона и Хранителя, которые сцепились лёжа на дне. Симон лежал на спине, а Хранитель сидел сверху, вцепившись пальцами одной руки в его лицо, а пальцами другой в широкую шею. Мартин подумал, что ещё немного, и Симон или задохнётся или останется без глаз. Вмешиваться он не хотел, и тем более не мог. Силы совсем покинули его. От ужаса, шока и непонимания его тело похолодело и онемело. Он касался ладонями лба, щёк, но не чувствовал собственных прикосновений.
Чарли стоял в углу и смотрел вниз. Его глаза тоже слезились, то ли от дыма, то ли от горя и обиды. Он как-то неестественно заламывал себе запястья. Мартин смотрел на него мгновение, другое, затем принял волевое решение улетать, оставляя внизу теперь уже гору праха. До них уже не доносились ни треск, ни крик, ни плач, ни пение. Осталась только тишина и хрип задыхающегося Симона. Они улетели.