** Заключительное замечание, несомненно, принадлежит более позднему путешественнику ал-Ваззану из Феса (ум. после 1526 г.), который после своего пленения христианскими корсарами поселился в Италии и, обращенный в христианство, принял имя Джона Лео. Арабский оригинал (или черновики) его произведения утрачены, но его авторская итальянская версия оставалась главным источником для европейских трудов об Африке до конца восемнадцатого века.
Особенно большим количеством исторических сочинений располагаем мы о берберских династиях Северной Африки, из которых наиболее известное и ценное — "История Алмохадов" 'Абд ал-Вахида из Марракуша (1185-после 1223). Однако всех этих местных историков затмил 'Абд ар-Рахман ибн Халдун (1332–1406) из Туниса, крупнейший историк своей эпохи и создатель новой науки об истории. Из его собственной автобиографии мы знаем подробности его бурной политической карьеры в Северо-Западной Африке, о том, как трудно было ему найти досуг, которого он жаждал для своих литературных занятий, и как, наконец, он попал в Каир, где провел свои последние годы, занимая важную должность. Его большое историческое сочинение "Книга поучительных примеров" было написано в 1377 г. и впоследствии многократно переделывалось. Оно содержит введение, краткое суммарное изложение всеобщей мусульманской истории (взятое с большими сокращениями из Ибн ал-Асира), дополнительные главы о более поздних событиях на Востоке и, наконец, подробную историю берберов и североафриканских династий. Настоящая оценка ему как автору исторических хроник еще не дана; его самостоятельный труд выдержит сравнение с сочинением любого другого мусульманского историка, хотя автор его и не достиг того уровня, к которому он сам стремился. Но прославился он своей основательной Мукаддимой ("Введением"). Подытожи-{108}вая восемь веков политического развития мусульманского мира и знакомый на личном опыте с историей Северной Африки, он попытался подвести все ее внешние явления под общие принципы и (насколько нам известно) впервые в мировой литературе достиг, таким образом, философского понимания истории **.
______________
** Приоритет, приписываемый иногда святому Августину, был отвергнут проф. Флинтом в его "Истории философии истории" (Flint. History of the Philosophy of History, I, pp. 150–171), где можно найти заслуживающую внимания оценку труда Ибн Халдуна.
"В понимании истории ученый и невежда равны, поскольку внешне она представляет собой не более чем описание того, как различные обстоятельства решительно изменяют людские дела, но, если посмотреть глубже, она несет в себе точное и глубокое исследование и понимание причин и начал явлений. Поэтому она глубоко и неразрывно связана с философией и достойна того, чтобы считаться одной из философских наук.
Человеческое общество в своих разнообразных проявлениях обладает рядом неотъемлемых внутренних свойств, при помощи которых должно контролироваться всякое описание… Историку, полагающемуся лишь на предания и не понимающему в совершенстве принципов, определяющих нормальный ход событий, основ искусства управления государством, природы цивилизации и характерных особенностей человеческого общества, часто грозит опасность сбиться с пути истины… Все, что связано с преданиями, следует непременно возводить к общим принципам и проверять, сопоставляя их с основными правилами".
Ибн Халдун был на редкость свободен от политических, религиозных или философских предрассудков и, таким образом, меньше, чем большинство историков, испытывал склонность подводить факты под заранее принятую теорию. Он понимал, что ход истории определяется равновесием двух сил, которые представлялись ему как кочевая и оседлая жизнь. Он отождествлял поэтому историческую науку с изучением цивилизации, и, разработав общие принципы, посвятил бoльшую часть своей пролегомены детальному анализу различных проявлений цивилизации в ее религиозном, политическом, экономическом, художественном и научном аспектах. Разумеется, труд его охватывает лишь {109} политические условия того времени и общества, но ценность его в этом смысле трудно преувеличить.
Из огромного числа более поздних трудов, написанных историками из Северо-Западной Африки (в большинстве своем переведенных на французский язык), только один представляет общий интерес для арабской литературы. В 1630 г. ал-Маккари (1591–1632) из Тлемсена написал по заказу каких-то дамасских ученых историю Испании и биографию Ибн ал-Хатиба. Первая часть его книги содержит массу сведений о политической истории и литературе Андалусии, извлеченных в значительной степени из ранних, ныне утраченных, работ, и, если по какой-нибудь счастливой случайности эти работы не станут нам доступны, книга ал-Маккари навсегда останется нашим главным источником сведений о периоде расцвета испано-арабской культуры.
3. (1517–1800 гг.)
После турецких завоеваний мусульманский мир и в особенности арабоязычные страны как бы погружаются в оцепенение. Мы не станем здесь выяснять, было ли это вызвано этническими особенностями, историческими и географическими условиями, экономическим оскудением или мертвящим влиянием стереотипного мышления. Быть может, ввиду разительного контраста с пробуждением мысли в Европе шестнадцатый — девятнадцатый века предстают перед нами в слишком мрачном свете; резкого упадка не было, но повсюду господствовало серое однообразие, почти не нарушаемое даже богословскими спорами.
Как это ни парадоксально, развитие арабской литературы происходит теперь главным образом за счет расширения ее географического ареала. В результате переворотов четырнадцатого века ислам распространился в Центральной Африке, Индии и Малайском архипелаге, Китае, России и Восточной Европе. За исламом последовали арабский Коран и арабская богословская литература; таким образом возникли аванпосты арабского языка на новых территориях, и там, где не было литературного языка, он явился средством общения между учеными. Хотя в Индии официальным языком при мусульманских дворах был персидский, время от {110} времени там появлялись некоторые, образцы светской литературы и даже стихотворения на арабском языке; в том числе два исторических труда: один о распространении ислама в Малабаре и борьбе против португальцев, другой о княжестве Гуджарат. Даже на Малайском архипелаге было написано по-арабски несколько богословских сочинений. Однако члены мусульманской общины в Китае, хотя и изучали арабские сочинения, писали только на китайском языке.
В тюркских странах Анатолии и Восточной Европы литература с самого начала более зависела от персидских, нежели от арабских образцов, и в пятнадцатом веке тюрками по-арабски были написаны только богословские и научные сочинения. Поглощение арабоязычных областей Оттоманской империей, по-видимому, привело к несколько более широкому использованию арабского языка для общих литературных целей. Существует немало арабских произведений, написанных турками прозой, рифмованной прозой и стихами, из которых наиболее известна подробная библиография арабских, персидских и тюркских сочинений Хаджжи Халифы (ум. в 1657 г.), секретаря военного ведомства в Константинополе.
В Центральную Африку ислам проник как с востока, так и с запада. В течение веков вдоль восточного побережья до самой Софалы основывались арабские торговые станции и с течением времени на Занзибаре и на континенте выросли большие мусульманские колонии. Мы располагаем рядом трудов, написанных в этих колониях, среди которых несколько работ по истории самих торговых, станций и важное сочинение о борьбе между мусульманами и христианами в Абиссинии, написанное около 1543 г. сомалийским арабом по прозванию 'Арабфаких. В бассейн Нигера ислам проник в одиннадцатом веке из Марокко, а в шестнадцатом веке и там возникла арабская историческая литература, наиболее интересным произведением которой является политический и этнографический очерк о Сонгаиском царстве, написанный в 1656 г. уроженцем Тимбукту ас-Са'ди.
Наиболее примечательное явление в литературе арабских стран — это оживление филологических исследований в восемнадцатом веке под влиянием ряда замеча-{111}тельных ученых, среди которых выделяется ас-Саййид ал-Муртада (1732–1791) из Южной Аравии, последний представитель зайдитской школы в Йемене. Вечным памятником его филологического таланта остается превосходный комментарий (со странным названием "Венец невесты") к одному из более ранних стандартных словарей, но гораздо важнее было предпринятое им переиздание, также с исчерпывающим комментарием, Ихйа ал-Газали. Благодаря появлению его труда, в котором он отбросил всякую зависимость от более ранних авторов и обратился прямо к первоисточникам, а также личной его энергии и энтузиазму во всем мусульманском мире пробудился новый интерес к знаниям и в застывшей религиозной мысли возродилась моральная убежденность и могучая личная вера ал-Газали. Время для этого было самое подходящее, ибо близился критический для ислама час. {112}
ЭПИЛОГ
В девятнадцатом веке для всего мусульманского мира и в особенности для арабских стран наступила эпоха бури и натиска как изнутри, так и извне. Стремительное вторжение Наполеона в Египет в 1798 г. сорвало завесу апатии, отделявшую их от новой эры в Европе, и нанесло смертельный удар пережиткам средневековья. Проникновение европейских идей постепенно разрушило старые политические и социальные условия и открыло новые горизонты.
Однако эти перемены проявились в подъеме новоарабской литературы не в Египте и не под политическим давлением со стороны Европы. К тому же, что еще удивительнее, мусульмане не занимали в этой литературе ведущего места. Разумеется, отчасти это можно объяснить тем, что наиболее активными проводниками западного влияния были просветительские миссии, которые, естественно, пользовались доверием у арабов-христиан. Поэтому первые попытки сочетания древних традиций и новой мысли были сделаны в Сирии, и прежде всего в Бейруте, тогда как в Египте более поверхностная европеизация создала поколение, которое отошло от старого и не успело полностью проникнуться новым.