— В самый раз на шашлык, мясо парное, нежное, — мечтательно протянул Крот.
— Приземленное создание ты, Крот, сразу видно, что душа у тебя отнюдь не романтичная, а заскорузлая, как портянка у бойца-первогодка. Так вот, прапор барашка полюбил, как родного, чертову уйму времени проводил с ним, играл и баловал всячески, а одна из игр заключалась в том, что становился он на четвереньки и начинал с барашком бодаться. Барашку это нравилось страшно, ну и прапор, глядя на него, умилялся чуть не до слез. Так вот, дни шли за днями, барашек рос, а бодался с ним прапорщик ежедневно и так натренировался, что когда тот вырос в здоровущего молодого барана, он продолжал с ним без особого ущерба стучаться лбами и порой даже в этих дуэлях побеждал.
— Так богатыри на Руси в старые времена тренировались, — вставил Стасер. — Каждый день на определенное расстояние переносили новорожденного теленка. И так день за днем, пока теленок не вырастал в быка. И тогда богатырь мог без особых усилий его таскать на плечах.
— Не знаю, как там богатыри, а прапор настолько этой забавой своего барана разбаловал, что тот любое существо в военной форме начал воспринимать, как объект для развлечения. Стоило ему увидеть любого военного, как он бросал все свои бараньи дела и радостно летел в атаку. И все бы ничего, бойцы с батальона обеспечения, которые чаще всего становились его жертвами, благоразумно молчали, не желая портить отношения с прапорщиком, а когда приезжали курсанты, то барана от греха привязывали накрепко в специальном сарае и на волю не выпускали. Однако до бесконечности это продолжаться, конечно, не могло. И вот однажды учебный центр решил посетить начальник училища — старый заслуженный генерал, причем прибыл он с инспекцией неожиданно, никого не предупреждая. И угадайте, кто же его встретил первым?
Стасер уже заулыбался в предвкушении хохмы, а Крот откровенно хрюкал в кулак на заднем сиденье, о личности встречавшего они, конечно же, сразу догадались.
— Правильно! Разумеется, это был пасшийся себе на травке баран. Завидев генерала и безошибочно определив его принадлежность к касте тех самых зеленых, с которыми он так весело играет, баран взрыл копытами землю, нагнул голову и рванулся в атаку. На счастье всю эту картину успел засечь вовремя, вышедший покурить на солнышке прапор. Генерала нужно было срочно спасать, ибо, не понимая всех масштабов грозящей беды, и сам он и вся его свита просто замерли на месте, наблюдая за мчащимся во весь опор животным. И тогда прапор принимает единственно верное решение. Он бросается на перехват. С места развив третью космическую скорость, он успевает подскочить к генералу раньше своего питомца, тут же поворачивается к обалдевшему начальнику спиной и, упав на четвереньки встречает барана лоб в лоб. Генеральский адъютант божился потом, что звук от столкновения двух лбов был точь в точь как от столкновения шаров после сильного удара в бильярде. После чего баран осел на задние ноги мотнул башкой и завалился набок, потеряв сознание, сильнее обычного успел разогнаться бедняга, удар то у него на генерала был рассчитан, не на хозяина. Вот и заработал сотрясение мозга.
— А прапор что? — еле выдавил, задыхаясь от смеха, Крот.
— А что прапор? — совершенно невозмутимо продолжил Чуча. — Встал, отряхнулся и по всей форме доложил генералу. У него то в голове мозгов не было, так что трястись нечему.
— Ну а генерал?
— А генерал понял, что оборона на этом участке крепка как нигде, — наставительно подняв палец вверх, произнес Чуча. — И, следовательно, проверять тут нечего. Поэтому он развернулся, молча сел в машину и уехал на другой объект. А вот баран больше никогда не пробовал бодаться с военными, сломил этот нокаут его драчливый характер.
С минуту помолчали, про себя переваривая рассказанную историю и разглядывая летевшие навстречу однообразно-унылые пейзажи. Крот вывесившись чуть не по пояс наружу смачно высморкался, вытерев испачканную ладонь об борт машины, обжег об раскалившееся на солнце железо палец и смачно выругался.
— Хреновы ученые, уже придумали бы какие-нибудь фильтры в нос, а то до самых легких все пылюкой забито!
— Респиратор носи, — недовольно буркнул Чуча, столь фамильярное обращение с автомобилем, который он считал практически своим, его явно разозлило.
— Ишь, умный! Респиратор! Ты сам то в нем походить пробовал когда-нибудь?
— Пробовал! Я такое пробовал…
Что именно успел за свою бурную и многогранную жизнь попробовать Чуча, так и осталось загадкой, потому что именно в этот момент впереди сверкнула яркая вспышка, прокатившаяся следом, ударная волна стегнула по незащищенной коже лиц пыльной плетью, а уши разом оглохли от грохота взрыва.
— Ну ни х… себе! — выразил общее мнение Крот, с противным лязгом передергивая автоматный затвор. — Вот это мы попали…
Закончить мысль ему не дал очередной взрыв в голове колонны, и тут же шарахнуло сзади.
— К бою! — истошно взвыл Стасер.
И будто выполняя его команду, еще минуту назад казавшаяся совершенно безжизненной пустыня слева от них взорвалась треском пулеметных очередей. Противно завизжали рикошеты, зачмокали плющащиеся об бетон и броню застывшего рядом „абрамса“ пули.
Стасер вместе с пулеметом вывалился на дорогу, перекатился под прикрытие колеса и удобно приладив к плечу приклад, наугад огрызнулся короткой очередью в сторону нападавших, обозначая для них, огневое противодействие, показывая, что расстрел как в тире у них не пройдет. Этот огонь пока имел лишь психологическое значение, давил на нервы вражеским стрелкам, не давал сосредоточиться и грамотно разбирать цели. С другой стороны машины в унисон рокотнули автоматы Крота и Чучи. Шедший впереди „хаммер“ Хунты пока молчал. Косонувший туда в нетерпении Стасер сразу увидел причину. Хунта, согнувшись в три погибели и покраснев от натуги как вареный рак тянул из салона безжизненно обвисшее в его руках тело. „Пушной! Водитель первой машины! — понял Стасер. — Черт, опять потери! Сколько же можно! Или нам вообще не суждено вернуться из этого рейса?!“ Усилием воли он отогнал непрошенную мысль, „молчи, придурок, молчи, беду накличешь!“ и суеверно поплевал через плечо, вновь прилаживаясь к прицелу, выискивая цель, но глаза помимо воли так и норовили вновь глянуть в сторону первой машины, посмотреть как там парни, что у них. Наконец, сквозь тянущийся от горящей „брэдли“ едкий щиплющий глаза до слез дым, ему удалось рассмотреть, что Хунта склонившись над Пушным ловкими отточенными движениями бинтует тому грудь. „Значит, жив, курилка! Жив — это главное! Глядишь все и обойдется!“ Ариэль — ехавший на „хаммере“ Хунты третьим, сидел рядом настороженно озираясь по сторонам. Так что все живы из потерь пока один раненый, дай Бог, так оно и останется, все-таки охрана колонны слишком многочисленна и вряд ли хаджи рассчитывают ее уничтожить. Кишка тонка! Скорее это просто обстрел для демонстрации активности, для отчета перед платящими деньги за борьбу с неверными арабскими шейхами, а значит, драться насмерть здесь никто не станет, главное переждать огневой налет и сохранить живыми людей. Пусть морпехи разбираются сами, к тому же у нас еще и танк есть! Сейчас шарахнет пару осколочных, хаджам небо с овчинку покажется — в пустыне от снарядов не спрячешься.
Вторя беспорядочным скачущим галопом с одного на другое мыслям Стасера, башня замершего неподалеку бронированного гиганта грациозным почти балетным пируэтом развернулась в сторону нападающих, несколько раз качнувшись из стороны в сторону, будто принюхиваясь. Стасеру даже показалось, что он слышит тихий шорох моторов заставляющих вертеться голову этого колосса надежно укрытого обедненным ураном, лязг поданного заряжающим в лоток снаряда, сосредоточенное сопение прильнувшего к панораме прицела наводчика и быстрый шепот диктующего установки для стрельбы командира. „Ну, пидоры, получайте! — предчувствуя первый выстрел, со злобной радостью подумал он. — Это вам за Пушного, суки! За всех погибших и покалеченных здесь ребят! Огребайте!“ Однако ничего сделать танк так и не успел — всего метрах в ста впереди вдруг взвихрился маленький пыльный смерч, поднятый струей обратного пламени гранатомета, и ярко сверкнувший на фоне выгоревшего неба болид врезался танку прямо в лоб. Глухой удар и лязгающий визг раздираемого металла слились воедино. По ушам ударил истошный вопль ужаса и боли, в котором не осталось, кажется уже ничего человеческого, сквозь оставшийся открытым в нарушение всех мыслимых инструкций люк механика-водителя этот вопль взлетел к небу, заставив на мгновение замереть, покрываясь, не смотря на жаркий день холодной испариной и морпехов и гардов.
— Сука! Сука! — чуть не плача от злости и обиды в голос заорал Стасер, лихорадочно давя на спусковой крючок пулемета и кромсая длинными очередями пространство перед собой.
Неоднократно наслышанный о потрясающих боевых качествах „абрамсов“ об их практической неуязвимости на поле боя, о просто потрясающей живучести, он счел происшедшее просто оскорбительным невезением и личным ему, Стасеру, брошенным вызовом судьбы.
— Командир! Я этого урода засек! — перекатился к нему орущий от возбуждения Чуча. — Вон он, там! Видишь, какая-то метелка из песка торчит, он на три пальца правее, там еще бугорок. Может съездим, проведаем гада?!
— Куда ты съездишь? Что совсем вольтанулся?! Только дернешься, из тебя решето сделают!
— Ни хрена, командир! Если Хунта со своими заткнет пулеметчика, то можно проскочить по-быстрому!
— Как же! Так они тебе и дали!
— А так сидеть тоже смысла нет! Если у него зарядов достаточно, то он сейчас из всех нас по очереди шашлык делать начнет. Вот тогда точно сдохнем! Так хоть шанс есть…
Хасану показалось, что вздрогнула сама земля, что от удара непредставимой силы земной шар сейчас расколется пополам и осыплется неровными кусками прямо в безвоздушное пространство космоса. Ударная волна пронеслась над головой, обдав плотным потоком раскаленного воздуха, плотным градом сыпанули по сухой твердой как камень почве корявые металлические осколки. Хасан вспомнил, что в дополнение к закладке, Касим прикопал там же целую кучу мелко нарубленного железного хлама. Но тут же ему стало не до мыслей еще два последовательно грохнувших взрыва, казалось, выбили из старика дух, оглохшие уши наполнились колокольным звоном, а из носа тонкой струйкой засочилась кровь. В какой-то момент Хасану показалось, что он умирает, и даже послышалось откуда-то сверху призывное пение гурий, но грубый рывок за плечо мгновенно вернул его обратно на грешную землю. Повернув голову, он встретился взглядом с горящими бешенством побелевшими от злобы глазами Мамбы. Искривленный в крике рот молодого чеченца потоком выталкивал, почти не различимые из-за контузии ругательства. „Снимай, баран! Быстрее!“ — долетел откуда-то из страшной дали едва различимый сквозь забившую уши мягкую вату хриплый возглас напарника. Снимать? Что снимать? Что хочет этот человек? Он что не видит, что старый Хасан умирает? Он что, не знает, что умирающему, готовящемуся предстать перед самим Аль-Хайи, Аль-Басыр, Аль-Хакам Аллахом необходимо к этому серьезно подготовиться, перебр